На следующее утро она проснулась первой. Индеец был бледен, но жар у него упал, и лоб покрылся капельками пота. Анита обрадовалась. Возможно, он выживет!
Она вышла из вигвама, напоила его скакуна, а по возвращении села на бизонью шкуру и, удостоверившись, что апач еще спит, сняла со своего лица платок. Гематома на лице была все еще сине-фиолетовой и очень уродливой. От царапины мог даже остаться шрам, но она тщательно обработала ее специальной мазью. Когда она убрала зеркало от лица, она вдруг увидела, то индеец очнулся и немного замутненными глазами смотрит на нее. Она вскрикнула и одной рукой закрыла свою щеку, а второй начала нащупывать платок, который бросила за землю. Найдя его, она отвернулась и быстро завязала на своем лице. Сильный стыд навалился на нее, как лавина, хотя не должно ли ей быть все равно? Но ей не было все равно! Даже перед ним… А может, ОСОБЕННО перед ним?
Она не стала вникать в себя на этот раз, а постаралась отвлечься, принеся индейцу немного воды во фляге. Чтобы его напоить, она попыталась дать ему воды из ложки, но он, выхватив флягу из ее рук, постарался сесть, не подавая вида, что ему больно.
Видя, что парень уже неплохо окреп, Анита снова испугалась. Она решила сбежать от него, как только ему станет легче. Не пора ли ей уносить ноги? Но он снова опустился в горизонтальное положение и закрыл глаза. Девушка облегченно выдохнула и вышла из вигвама.
Она сильно устала. Устала бояться и нервничать при каждом шорохе, устала бояться этого апача, устала убегать. Хотелось просто душевного покоя. Может, плюнуть на все и стать апатичной, как тетя Джейн? Она закрылась от всего мира в свою скорлупу, чтобы хоть как-то выдерживать тот ад, который устроил в их доме Ральф.
Следующие два дня прошли точно также, лишь с той разницей, что жар у индейца окончательно упал, и он уже не бредил во сне. Он спал почти все время, но поить себя не давал. Всякий раз он приподнимался и пил сам, но после таких усилий устало откидывался на подушку. За все время он не произнес ни слова и ни о чем Аниту не просил.
На третий день девушка заметила, что глубокий порез на его шее сильно покраснел: похоже началось воспаление. Его надо было срочно посыпать чудодейственным китайским порошком, чтобы остановить этот процесс. Анита снова напряглась. Как же это сделать?
Она подползла к нему, когда он лежал с закрытыми глазами, и тронула за плечо. Индеец открыл веки и устремил на нее спокойный взгляд. Похоже, он уже расслабился от ее присутствия и ни в чем не подозревал. Аните стало немного легче от этого. Она знаком указала на его шею, а потом достала коробку с лекарствами и указала на китайский порошок в деревянной шкатулке. Апач все понял и утвердительно кивнул, тут же снова закрыв глаза.
Девушка очень обрадовалась, что он не будет на нее смотреть, поэтому остальная процедура показалась ей не такой уж сложной. Она осторожно наклонилась ближе к его лицу и прикоснулась к тяжелым локонам волос, освобождая от них шею.
Вдруг что-то внутри нее затрепетало. Но впервые не от страха. Это было какое-то новое странное чувство: волнительное и сильное, но очень непонятное. Сильнее застучало сердце, а взгляд сам собою скользнул по чертам необычайно красивого лица. Длинные черные ресницы, нос с небольшой горбинкой, слегка полные губы, овальной формы лицо — все черты парня были гармоничны и пропорциональны. Анита замерла на несколько мгновений, и вдруг индеец открыл глаза. Их взгляды встретились: ее испуганный и его — очень спокойный. Анита густо покраснела и опустила глаза, но платок на ее лице полностью скрыл ее румянец. Однако смущенный взгляд ей скрыть не удалось. Она тут же начала поспешно открывать шкатулку с китайским снадобьем и аккуратно наносить его на рану. Порошок немного щипал, но апач никак не отреагировал. Быстро закончив, девушка отодвинулась от него, чувствуя до сих пор огромную неловкость.
Что это было? Зачем она уставилась на него? Ей стало стыдно.
У него просто необычное лицо — Анита пыталась оправдаться перед самой собой, доказывая себе, что это было простое любопытство. Но сердце не соглашалось. Это не любопытство, это — симпатия!
Девушка поразилась столь неожиданному открытию, но ей стало как-то не по себе. Ей просто не может нравится индеец! Не может!!! Да и вообще, ей любые мужчины не нужны. От них одни только страдания!
Отмахнувшись от этих мыслей, она вышла из вигвама.
Уже к вечеру апач чувствовал себя настолько лучше, что смог самостоятельно сесть. Анита принесла ему немного сушеных фруктов, которые прихватила с собою из дома, и подала воды. Она не смотрела ему в лицо, потому что ей было неловко и немного страшно. Чем больше он выздоравливал, тем сильнее на нее накатывал старый страх. Ей хотелось уже сбежать домой, но она не знала, когда же стоит это сделать.
В какой-то момент она бросила на него беглый взгляд и увидела, что он внимательно рассматривает ее, медленно пожевывая фрукты. У Аниты все внутри похолодело. С чем он смотрит? Может, у него тоже просыпается отвратительная мужская похоть и он рассматривает ее в таком качестве? И хотя в его глазах не было характерного непристойного огонька, девушка чувствовала, что от одного предположения ее начинает колотить паническая дрожь. Она закрыла глаза, чтобы успокоиться, но вдруг из памяти вырвались ужасные и очень реалистичные воспоминания, как однажды Ральф посреди ночи резко напал на нее прямо в ее кровати, и только чудом ей удалось оттолкнуть его и прямо в ночной сорочке убежать в поле. Ей тогда было шестнадцать, но последствия пережитого ужаса оставили такую травму, что любой мужчина на расстоянии двух метров вызывал у нее панический синдром.
Пока индеец был ослаблен болезнью и игнорировал ее, она могла даже прикасаться к нему, но теперь, когда он пошел на поправку и начал к ней присматриваться, прежний ее ужас вернулся с новой силой. Наверное, пора убегать! Он за ней не погонится — не то еще состояние, но ему уже однозначно лучше. Однако…
Снова заговорил голос совести: но ведь он еще точно не в состоянии ходить и, тем более, ехать на коне. Еще хотя бы два дня — и у него появиться возможность вернуться домой. Нужно остаться еще на пару дней.
Анита опечалилась. Сможет ли она выдержать еще два дня под его пристальными взглядами? Подавляя внутреннюю дрожь, она осторожно взглянула на апача. Он уже не смотрел на нее, а отрешенно рассматривал вход в вигвам, дожевывая сухофрукты.
Анита решила остаться. Она ежедневно делала перевязки, стараясь совершенно не смотреть индейцу в лицо. Она боялась, что, увидев его глаза, снова впадет в панику. Его рана выглядела уже намного лучше и, похоже, была не такой серьезной, какой показалась вначале. Она приносила индейцу сухари, сухофрукты и воду. Он брал продукты молча и, слава Богу, больше пристально ее не рассматривал. Анита смогла немного расслабиться. Она никогда не снимала с лица платок, даже ночью, но она уже привыкла к нему, поэтому даже не замечала его. Ее гематома начала светлеть, а царапина уменьшаться в размерах. Благодаря лекарствам, заживление шло прогрессивно, поэтому через несколько дней ее лицо обещало полностью восстановиться.
На седьмое утро ее пребывания в вигваме с раненым, апач впервые встал на ноги. Анита этого не видела, потому что крепко спала. Он вышел на несколько минут, с трудом передвигая ноги, но вскоре вернулся.
Девушке в этот момент снился очередной привычный кошмар. В ее сне Ральф и кровожадные индейцы в боевой раскраске гнались за ней, чтобы обесчестить и убить. Ральф выкрикивал страшные ругательства, а она чувствовала, что уже не в силах бежать. Они подбегали все ближе, и ее ужас все усиливался. Она начала рыдать и умолять их пощадить ее.
— Не трогайте меня! Пожалуйста! Оставьте меня в покое!.. — девушка, не просыпаясь, закричала вслух.
Индеец, который как раз остановился около нее, осторожно присел на пол и потряс ее за плечо, чтобы она проснулась. Но она никак не приходила в себя и продолжала, рыдая, кричать:
— Нет! Нет! Не надо! Папа, мама! Помогите! Иисус, помоги!
Она взмахнула рукой и случайно зацепила руку индейца. Схватив его ладонь, она крепко сжала ее и зашептала:
— Мама, мне страшно…
Он не стал убирать свою руку и позволил ей держаться за нее еще несколько минут. На его лице отразилось сострадание, сопереживание и еще целая гамма чувств, которые, казалось, с трудом могли ассоциироваться с суровым индейским нравом.
Через какое-то время, когда Анита затихла и задышала ровно и спокойно, он высвободил свою ладонь и снова вышел на улицу. Он увидел, что его конь привязан и ухожен, и с очередной порцией удивления взглянул на спящую белую девушку с платком на лице.
Его взгляд устремился в небо, и он почти беззвучно начал молиться, принося Богу благодарность за свою спасенную жизнь. Его лицо стало задумчивым. Он погрузился в какие-то свои серьезные размышления, как вдруг со стороны послышалось тихое конское ржание. Индеец посмотрел вдаль и увидел, что к нему приближаются его сородичи — пять или шесть воинов на пегих мустангах.
Он подумал про свою спасительницу и обернулся ко входу в вигвам. Анита с ужасом в глазах выглядывала из индейского шалаша, всматриваясь в сторону приближающихся апачей. Индеец увидел, что ее начало трясти, и она схватилась рукою в области сердца.
Послышался приветственный крик индейцев, которые завидели соплеменника издалека, и апач обернулся к ним. Он махнул рукой в ответ, но, когда повернулся к вигваму опять, девушки уже не было. Он нахмурился и встревоженно начал смотреть по сторонам. Он увидел ее через несколько секунд: с прытью испуганной лани она взбиралась на соседний холм, и длинная темная коса девушки качалась в такт ее резким движениям. Ей сильно мешало длинное платье и сумка, перекинутая через плечо, она спотыкалась о камни, но не оглядывалась. Падала и мгновенно поднималась. Меньше, чем через минуту, она уже стояла на вершине холма и только там обернулась. Ее громоздкий платок слетел с лица и обнажил бледное лицо. Ее черты казались размытыми с такого расстояния, но индейцу показалось, что ее лицо было преисполнено отчаяния. Она задержалась взглядом на нем всего на мгновение, а потом резко прыгнула на другую сторону холма.