драматургия .
– Что-то подсказывает мне, что сценарии и пьесы можно научиться писать и без школы.
Эмили, несмотря на мою просьбу, сделала еще глоток сока, после чего закрыла бутылку и поставила ее на место.
– Ну, во-первых, документ никогда не помешает, – рассудила она. – А, во-вторых, ты сам говоришь, что мне нужно социализироваться . А еще у меня будет стипендия. И после окончания школы я смогу устроиться на работу в их студии. Можно начать стажироваться уже во время учебы.
– Почему бы тебе не заняться чем-то более серьезным? Филология, лингвистика? Медицина , наконец?
– Филологов и лингвистов тут и без меня полно. А врачей – так вообще целая толпа. А сколько ты знаешь хороших сценаристов? То-то же. Если бы тут было много хороших сценаристов, канал не жаловался бы на то, что падают рейтинги .
Я кивнул и положил перед собой газету.
– Какое бы решение ты ни приняла, детка, ты знаешь, что я уважаю твой выбор.
– Спасибо, пап. Между такси и твоей машиной я выбираю твою машину .
– Ключи на столе в кабинете. И повторюсь…
– … не паркуй машину задним ходом .
День у меня был свободный, и поэтому я мог позволить себе просидеть за утренним кофе чуть дольше обычного. Я бегло просмотрел заголовки передовицы, прочитал главную статью номера, в которой сообщалось, что полиции Треверберга удалось раскрыть большую сеть наркоторговцев, а потом перелистнул страницу… и замер, боясь поверить своим глазам. «За пышной свадьбой в свете рано или поздно следует громкий развод», гласил заголовок. «Самуэль Мун, художник и известный меценат, официально стал свободным мужчиной. Его бывшая супруга, бизнес-леди Теодора Барт, получила в качестве «послесвадебного» подарка особняк в старой части города и приличную сумму денег. Остается только догадываться, действительно ли такая щедрость продиктована заботой художника, или же это решение за него приняли адвокаты и брачный контракт».
Статья открывалась свадебным фото: Мун-старший во фраке и нежно-розовым цветком в петлице и брюнетка в длинном белом платье. Невеста (или уже жена?) держала своего мужчину под руку и счастливо улыбалась фотокамерам журналистов. «Тео», по поводу потери которой так убивался Сэм, оказалась никем иным, как моей бывшей наставницей, Хранительницей Темной Библиотеки. И была она вовсе не Тео, не Теодорой Мун и даже не Теодорой Барт, а Авироной .
Я потряс головой, понял, что наваждение не пройдет, а плохой сон не закончится, допил кофе, отложил газету, но через секунду снова взял ее в руки. Статья рассказывала некоторые подробности о браке «господина и госпожи Мун», а также сообщала детали биографии «Теодоры Барт». Дочь Тони Барта, известного криминального адвоката, основателя самой большой юридической конторы в городе, и его первой жены, сводная сестра его младшего сына Уильяма, юриста и компаньона бизнес-леди Изольды Астер-Паттерсон, хозяйки сети городских отелей и части клубов в Ночном квартале.
Здесь же было несколько снимков. Самуэль, Теодора и ее подруга, модельер Франческа Уинстон, или, как ее называли в Треверберге, мадемуазельF.W – эти две буквы были знакомы каждой уважающей себя моднице, и они почитали за честь купить туфли или предмет одежды с биркой, на которой они значились. Самуэль, Теодора, роковая красавица Изольда Паттерсон и ее, Изольды, компаньон, молодой Уильям Барт (который по совместительству был ее и ее любовником). Самуэль, Теодора и Гвендолен Астер, мать Изольды, основательница первого в городе дома мод, которую годы, казалось, делали только лучше, и за ней вполне могли приударить ровесники любовника ее дочери. Все эти фотографии могли бы показаться лишними, но автор статьи опирался на них в своих рассуждениях об «аморальных нравах в высшем свете».
Материал завершался двумя портретами бывших супругов, на этот раз, по отдельности. На Авироне был костюм в черно-белой гамме в стиле мадемуазель Шанель, а волосы она собрала в строгую деловую прическу, открыв лицо. Неяркий макияж – аккуратно подведенные глаза и неброская помада. Она казалась совсем чужой, но вместе с тем была той самой Авироной, которую я видел в последний раз так давно (или только вчера). Она собирала свои немногочисленные вещи и уезжала из моего дома на берегу Женевского озера для того, чтобы больше не вернуться.
Я в стотысячный раз пробежал глазами статью и с отчаянным упрямством тех, кто упивается собственной болью, прочитал крохотный отрывок диалога «мисс Барт» и автора материала.
– Что вам больше всего запомнилось из вашего свадебного путешествия, мисс Барт?
– Швейцария. Мы жили в Монтрё и провели одну ночь на самом берегу Женевского озера. Там очень романтично. Красивая природа. Стоит побывать.
Порой я неосознанно восстанавливал в памяти мельчайшие детали происходившего между нами тогда, возвращался в наш маленький личный мирок, о существовании которого никто, кроме нас, не знал. Он играл для меня роль прибежища: я мог спрятаться там в те моменты, когда реальность становилась невыносимой, подождать, набраться сил и потом снова отправиться в путь. А теперь в него ворвались, нарушили целостность и наследили везде, где только могли. Я чувствовал себя так, будто у меня отобрали что-то самое сокровенное, взяли душу, вывернули ее наизнанку, хорошенько потрясли и вывесили на центральной городской площади – на всеобщее обозрение.
Неизвестно, сколько еще я мог просидеть, изучая пустую кофейную чашку и перебирая в руках газету, если бы меня не отвлек звонок телефона. Я вспомнил, что на дворе не девятнадцатый, а двадцать первый век, я не в доме на берегу Женевского озера, а в Треверберге, и что рядом со мной нет Авироны. Уже давно нет.
– Меня приняли ! – радостно завопила Эмили, решив не тратить время на приветствия. – Без вступительных! Представляешь?!
– Я не сомневался в том, что тебя примут. Ты умница.
– Пап… Что случилось?
– Возвращайся домой и не ешь в забегаловках – я приготовлю обед.
– Пап, я серьезно! Что случилось?
– Все в порядке, детка, не бери в голову. Я жду тебя.
Эмили помолчала.
– Я приеду, и ты расскажешь мне все, ладно? Мы пообедаем, а потом пойдем есть итальянское мороженое. Я хочу с шоколадной стружкой! А тебе понравилось фисташковое, и еще тебе нравится кокосовое. Вот видишь, я все помню! Кстати, это ничего, что я припарковала машину у автобусной остановки, и мне выписали штраф?
– Если это шутка, Эмилия, то она совсем не смешная. Если это правда, то платить ты будешь из своего кармана. И тогда у тебя пропадет желание парковать машину там, где не следует.
– Какой ты сегодня серьезный! Если не попаду в пробку, буду через сорок минут.
Поход в кафе с итальянским мороженым был отложен на неопределенный срок, потому что Эмили позвонила одна из ее многочисленных подруг, и она ушла по делам, оставив меня в одиночестве. Весь день я бродил по дому без определенной цели, безуспешно пытаясь отвлечься на книги, живопись и работу, и решал один, но очень важный вопрос: хочется ли мне идти на сегодняшнюю выставку? Хотя, наверное, стоило посмотреть правде в глаза и сказать, что звучал он иначе: хочется ли мне увидеть Авирону ? В конце концов, сменяющие друг друга приступы ревности, злости, отчаяния, сентиментальности и желания убить Муна-старшего, Авирону и самого себя (одновременно и по очереди) сошли на «нет», оставив после себя усталость. И я, покорившись судьбе в лице втянувшего меня в эту историю художника, в назначенный час сел за руль и отправился забирать его величество из дома.
Самуэль выглядел свежим и выспавшимся – без намека на похмелье.
– Что это у вас такое кислое выражение лица в выходной, Кристиан? – спросил он у меня, сияя улыбкой – и куда подевалась вчерашняя меланхолия? – Похоже, вам нужно срочно поднять настроение ! Поедем после выставки развеяться.
В такие моменты я жалел о том, что сознание мое останется ясным и после ящика крепкой выпивки.
– Да что с вами такое? – не выдержал мой пассажир. – У вас такой вид, будто кто-то умер!
– Скорее, воскрес , господин Мун. И я не могу понять, рад я этому или нет.
– Это вы о чем? – недоуменно нахмурился он.
– Не обращайте внимания. Просто думаю вслух.
Только сейчас я заметил, что он держит на коленях небольшой дипломат. На замке красовались его инициалы – наверное, подарок мэра или еще кого-нибудь.
– О нас с Тео написали целую статью . – В его тоне не было ноток гордости, но я мог поклясться, что эта статья ему польстила. – На разворот, представляете?
– Да, я ее читал. – Я выдержал паузу и добавил, хотя что-то внутри упорно твердило мне, что следует промолчать: – Скажите, а где вы жили в Швейцарии?
– О, Швейцария! – Самуэль мечтательно поднял глаза к потолку. – Мы сняли небольшой дом в одном из районов Монтрё, но проводили там только ночи – все остальное время путешествовали. В основном, по берегу озера. Тамошний восход – фантастическое зрелище!
– Да и закат тоже ничего.
Он посмотрел на меня.
– Вы там бывали?
– Да. Очень красивая страна.
– Ваша правда. Но вот цены…
– Воспоминания бесценны , господин Мун.
Художник несколько секунд внимательно изучал меня с таким видом, будто намеревался прочитать мои мысли, а потом кивнул и откинулся на спинку кресла.
– Пожалуй. Вот когда мы жили в том замке в Германии…
В галерее собралась целая толпа народу. Журналисты беспрестанно щелкали вспышками камер, ценители искусства переходили от одного полотна к другому, а мы с Самуэлем неспешно двигались по кругу в заданном направлении. Он, не изменяя себе, высказывался касательно каждой из картин вслух и довольно громко (причем не молчал даже тогда, когда мнение его было отнюдь не лестным), а я в любой другой ситуации слушал бы его вполуха, одновременно изучая работы и размышляя о своем, но сегодня выставка меня не интересовала. Я искал в толпе любителей живописи Авирону – и