Однажды она вернулась из сельсовета и заявила:
— Одевайся, Тимербулат! Поедешь в приют. Хоть ты не будешь голодать, а я уж как-нибудь перезимую.
Тимер не знал, что такое приют, и потому испуганно переспросил:
— Куда?
— В Ташлы, дитя мое.
Дрогнули колени у Тимера. Вспомнил он, что в селе этом жил злой и жадный бай, которого все звали боярином. Мама сама о нем много рассказывала, как мучилась, работая на его полях. Неужели она всерьез хочет послать его в Ташлы? Нет, он не поедет туда! Тимер прижался к стене, расстроенно глядя в окно. На глаза его навернулись слезы.
— Ну что же ты? — нетерпеливо сказала мать. — Лошадь уже запряжена. Одевайся скорей! У сельсовета ждут тебя товарищи. Или ты не хочешь учиться?..
Тимер вскочил. Это совсем другое дело! О настоящей учебе он давно и страстно мечтал. Все сомнения и страхи тотчас рассеялись. Смекалист и любознателен, он сызмала и в сельской двухклассной школе учился с большим желанием. Одно его огорчало: уж больно плохонькая была на нем одежонка. Стесняясь ее, он обычно сидел в классе насупившись и не поднимая глаз от некрашеного дощатого пола. Как же быть теперь?..
— Сынок! — повторила мать. — Ты не заснул?
Так и не разобравшись окончательно в своих чувствах, Тимер, сопя и торопясь, начал одеваться. Набросил на плечи старый бешмет, натянул сапожки со стоптанными каблуками. Ласково и печально глядя на него, мать обернула его худенькую шею дырявой шерстяной шалью, натянула на голову мужнин заячий треух, сшитый когда-то из двух потертых шкурок. Потом завернула в полотняное полотенце ломоть хлеба, испеченного в золе и, взяв сына за руку, вышла с ним на улицу. В глазах ее стояли слезы, и потому она отвернула лицо в сторону.
— Злой ветер осенью глаза режет, — как-бы оправдываясь, промолвила она.
Но не пенять еще Тимеру своей матери…
Заломил он на ухо шапку, зашагал стремительно, по-взрослому. Не понять было ему еще сердца матери, бессильно прислонившейся к случайным воротам. Осушил ветер ее глаза, но не погасил затаившейся в них боли…
У сельсовета уже стояла запряженная лошадь. Большая телега была доверху заполнена душистым сеном. Возница Гариф, заткнув за пояс варежки из овчины и липовое кнутовище, бережно снимал с лошадиной гривы колючий репей. У телеги возилось несколько мальчишек.
Тимер приметил среди них и своего друга Галяу. Сколько дикого лука они насобирали вместе, сколько плотвы и пескарей выловили в Акселяне!.. Хоть и ссорились порой, но мальчишеские обиды быстро забывались. Галяу отходчив, умеет заразительно и звонко смеяться. Весело с ним будет Тимеру.
— Ага, и ты пришел, лопоухий! — сказал Гариф, завидев Тимера. — Долго заставляешь себя ждать. Трудно от материнской юбки оторваться, а? Ну ладно, сейчас возьму нужные бумаги и поедем.
Гариф Иртюбяков вскоре появился с председателем сельсовета.
— Ну, комиссары! — бодро воскликнул председатель. — Счастливого пути! Считайте, что вам повезло. Не каждому нынче выпадает учиться. Вас и оденут, и накормят, только не осрамите нашу деревню…
Председатель повернулся к вознице:
— Эти ребята скоро станут большими людьми. Вези их осторожно, сдай с достоинством.
Он привлек к себе и ласково обнял за плечи мальчишек.
— Прощайте, соколики!
Тимеру он приподнял шапку, надвинутую на глаза.
— Вот так носи ее, по-комиссарски, быстрее вырастешь.
Мальчики взобрались на телегу и замахали руками.
Гариф натянул вожжи, и покатилась галька из-под тяжелых деревянных колес, поплыли назад выжженные солнцем почерневшие поля.
Дорога, дорога!.. Куда приведет она ребят?
Хитер Гариф Иртюбяков. Скрылась деревня из виду, тотчас ссадил мальчишек, заставил их идти пешком и сажал обратно лишь когда катила телега под гору.
— Ай-вай, не отставай! — весело кричал он.
Ребятишки мчались за возницей, слушая его шутки. Им интересней, да и лошади легче.
К вечеру за поворотом показались Ташлы.
— Сыпки! — сказал возница. — Нет у меня в селе знакомых, у кого мы могли бы остановиться. Задержимся поблизости, в маленькой деревушке. Завтра, будем живы, спозаранку и доедем.
Хозяин дома, где они остановились, радушно встретил Гарифа Иртюбякова. Тут же приготовил чай.
— Жаль, нет керосина, — посетовал он, расправляя высохший фитиль самодельной лампы. — Поговорили бы по душам. Ну ничего, настанет время, и светлым полюбуемся, и сладким наедимся. Садитесь, воронята, к столу. Куда везешь ты их, Гариф?
— Да ты что, не видишь, что ли? Это же наши сельские комиссары! — ответил возница. — Везу их в Ташлы, на учебу.
— А-а, очень хорошо! — протянул хозяин. — Там и наши мальчишки учатся. Трудно узнать их теперь, окрепли, да и работать научились. Хороша та власть, что делает сирот людьми.
Довольные оказанным приемом мальчики не вслушивались в разговор, а налегали в основном на хлеб. Утомленные дорогой, согревшись горячим чаем, они вскоре начали клевать носами…
Утром, въехав в Ташлы, телега остановилась у ворот каменного здания, бывшего барского завода. По обе стороны его сгрудились маленькие деревянные домишки. Сквозь оголившиеся уже осенние березы чернели провалы разбитых окон главного корпуса. Да и в торчавшей неподалеку кирпичной трубе зияла огромная, величиной с немалый котел дыра.
«Вот что сделала война! Разбежались, небось, баре», — подумал Тимер и усмехнулся своим недавним страхам.
— Прибыли, комиссары! — воскликнул Гариф и, отдав Галяу бумажку, полученную из сельсовета, добавил: — Здесь будете жить, учиться. Все уже обговорено. Проходите, а мне домой пора.
Не успели мальчуганы и рта раскрыть, как телега задребезжала и исчезла в поднявшейся густой пыли.
В это время к ним подошли два сверстника, в суконных брюках и гимнастерках, перетянутых желтыми ремнями, в крепких светлых ботинках.
«Эко! — поразился Тимер. — Какие форсистые! Видно, сыновья большого человека».
— Ура! К нам новички приехали! — радостно воскликнули пришедшие. — Чего стоите? Идем к директору!
— Хорошо, ребятки! — оглядев прибывших, устало пробормотал директор, пожилой коренастый мужчина. — Отдайте эту записку коменданту. Пусть вас постригут, вымоют в бане и дадут одежду. — Немного подумав, он добавил на прощанье: — Обед еще нескоро, надо бы вас покормить с дороги.
Ребята застенчиво улыбнулись. Добрые слова директора согрели их души.
Вот она — новая жизнь, ждет их за ближним поворотом, ждет еще окутанное туманной дымкой неизвестное, но обещающее много счастья будущее… Не обманет ли оно робких мальчишеских ожиданий?
После бани, выпив чаю с молоком, утомившиеся за день «комиссары» завалились спать, и никто не в силах был разбудить их сегодня.
И вот настал первый день учебы…
Высокий черноволосый учитель окинул класс взглядом и, приметив новичков, сидевших с опущенными лицами за последними партами, улыбнулся. Неторопливо подойдя к столу, он раскрыл классный журнал.
— Янсаров! — познакомившись с мальчиками, сказал он и провел пальцами по густым усам. — Скажи, Тимер, что делают с каменным углем?
Робко поднявшись с места, Тимер опустил голову. Что такое каменный уголь? Слово это он слышал впервые. Уши мальчугана покраснели и стали похожи на осенние кленовые листья.
— Топят им, — сложив у рта ладони, зашептал Малик, один из тех, кто встретил новичков вчера.
Но зашумело от испуга в голове Тимера, не слышал и не видел он ничего.
— Топят, — показывая на печь, подсказал и Галяу. — В печи кладут.
«Кладут» — услышал Тимер и облегченно вздохнул.
— Из каменного угля кладут печи, — широко улыбнувшись, ответил он.
Класс засмеялся.
Учитель удивленно пожал плечами, не зная, сердиться ему или нет.
Тимер совсем пал духом. «А еще друг называется! — подавленно подумал он о Галяу. — Слушай его после этого».
С тех пор нередко дразнили его товарищи:
— Эй, Тимер! Не сложишь ли нам печь из каменного угля?..
Но время шло… Ко всему привыкает человек, ребенок особенно. Распорядок дня в приюте был прост. Утром — четыре часа учебных занятий, после обеда работали в столярной мастерской, где делали столы и стулья… И все бы хорошо, да только не нравился мальчикам учитель труда Курбанов — уж очень суров. Что не по нему, тут же швыряет на пол топор или фуганок и начинает дико ругаться. Серые глаза его круглеют, нос хищно обостряется, хватает он своих учеников за уши, больно выворачивает их, а то и по щекам бьет. Ребята мстили ему за это по-своему: расписывали тайком стены надписями, одна из которых, например, сообщала: «Курбан — дурак, ему в ухо кулак!»
Тимеру от учителя попадало редко, он любил работать в мастерской. Он первым среди сверстников перешел на токарный станок, к которому других Курбанов и близко не подпускал. Кричал: «Сначала топор научитесь в руках держать!»
Мальчишки злились на Тимера.
Тимер обижался. Разве не видят они, как он старательно работает. Видно, зависть в них говорит. Учителя боятся, а на нем зло срывают. Ох, и нелегко ему стало жить! Дежурные в столовой специально наливают ему самый жидкий суп, без кусочка мяса. Одна вода и капуста. А перед сном озорники прячут его подушку или раскидывают поставленные сушиться ботинки. Не заметишь, так и проваляются до утра сырыми…
Как-то наступил очередной понедельник. В этот день Курбанов бывал особенно сердит: глаза у него мутные, нос красный, весь трясется и все валится у него из рук. Курбанов еще не приходил в мастерскую, и мальчишки сломя голову носились по ней. Галяу изображал учителя: встал за токарный станок и, понизив голос, заворчал:
— Вот никуда не годный кусок, взяли его в руки. Так! Прикрепляем его к станку. Так-так! Нажимаем на педаль. Вж-ж-ж!.. Что же получается, а?
Станок неожиданно издал протяжный воющий звук, что-то в нем треснуло, и он остановился.
Схватившись за голову. Галяу от страха присел к опорам станка. Что делать теперь?..
В это время в мастерскую вошел Курбанов.