Еще раньше он уже почти склонил мать на свою сторону и теперь ждал от нее поддержки.
И Минивафа сдержала свое обещание.
— Разве плохо, если твой сын после учебы станет старшиной или другим начальником? Плохо ли это?.. Не будет скота, так хорошая должность принесет ему счастье. А то лишь одни кипчаки в люди выбиваются. Пусть будет старшиной, вот тогда и утрем сопливые носы этим веселым беднякам!
И Мисбах сдался. Продав одного коня, он вручил сыну деньги и благословил его в путь.
Аккуратно сосчитав бумажные деньги, Гарей плотно сложил их в пакет и, взяв иголку, зашил в рубаху. Потом проверил, не заметно ли. И наконец, успокоившись, сказал:
— Спасибо, отец! Об остальном я позабочусь сам. Прежде всего поеду к Фазлый-агаю, думаю, он не прогонит.
Старик Мисбах был доволен уверенным тоном сына.
— Ай, шакман, шакман! — хлопнув его по плечу, пробормотал он. — Весь в меня! Поезжай, сынок, к моему другу Фазлыю, он тебе поможет, сделает человеком. Дедушка Язар его отцу много доброго сделал.
Ранним утром, на заре, Гарей простился с родителями и, бубня под нос молитвы, которых знал бесчисленное множество, уселся в тарантас торговца лошадьми — прасола Хисамыя.
Тарантас направлялся в город…
Хисамый — не богатый человек, но кони у него славные.
Сам прасол, высокого роста, широкогрудый, с круглой черной бородой, иногда напоминал птицу, готовую вот-вот взлететь. Небольшой продолговатый нос, черные изменчивые глаза придают ему довольно внушительный и живописный вид, который привлекал к Хисамыю людей. Смолоду он отличался независимостью суждений и любовью к свободе. Хисамый смело нарушал многовековые обряды: не послушав отца, похитил любимую девушку из своего кипчакского рода. И потому очень обижались на него старики.
Но прасол всегда умело оправдывался.
— Не обессудьте, аксакалы! — вежливо говорил он. — Шариату я не причинил вреда. Действительно, Зифа близка мне по роду, но нет у нас с ней кровных родственных связей. Книга наша гласит, что после пяти поколений можно жениться на девушке из своего рода.
Услышав слово «книга», старики закрывали рты и немели. В какой книге и что сказано — об этом мало кто знал. Темен был в те времена народ…
Одевался Хисамый всегда опрятно, питался хорошо, жил независимо. Иногда ему говорили:
— Бога не забывай, Хисамый! Пора подумать о том свете!..
Он лишь улыбался, блестя крупными белыми зубами.
— Поживем хорошо на этом свете, когда же попадем на тот — там видно будет!
И вот с ним-то отправился Гарей в свой первый путь.
В Оренбург ездили обычно с ночевкой по дороге. Хисамый одолевал это расстояние, даже не давая отдыха лошадям.
Так и сейчас, постоянно напевая нехитрые песенки, он домчался до цели очень скоро, лишь на перевале меж деревнями Мойор и Каргалы останавливал лошадей, дал им немного поостыть и ослабил поперечники.
— Вон и Оренбург показался! — сказал он Гарею, поудобнее усаживаясь в тарантасе. — Ты остановишься у Фазлыя?
Проголодавшийся и оттого раздраженный Гарей вместо ответа только кивнул головой.
«Эх ты, шакманец непутевый, слова выдавить не может», — подумал Хисамый, а вслух сказал:
— Ах, какая у Фазлыя девка! Был бы парнем, то, клянусь аллахом, взял бы только ее!
Гарей промолчал и на сей раз.
Хисамый рассердился от такого невнимания и принялся ругать своего спутника всерьез:
— Какой ты парень? Все вы, шакманцы, такие — нет в вас гордости, широко жить не умеете, все помыслы ваши об одном богатстве!.. Если человек не доволен тем, что имеет, то он не человек, а пастух своего имущества. Впрочем, какой я дурак, что толку объяснять ему, что он понимает? А все же какая у Фазлыя девка! Эх!..
Хисамый причмокнул губами, словно поцеловав невидимую красавицу, и мягко хлопнул вожжами по крупу коренника.
Лошади под гору пошли веселее. Лихо промчавшись по шумной улице деревни Каргалы, они к вечеру влетели в Оренбург.
— Вот как надо ездить, парень! — воскликнул Хисамый, спрыгивая с тарантаса.
Гарей тем временем, потихоньку сойдя с тарантаса, хотел незаметно улизнуть.
Но Хисамый все видит.
— Эй, шакманец проклятый! — крикнул он. — Чего удираешь не попрощавшись? Или боишься, что за проезд деньги буду просить? Не волнуйся, я не из рода жадных шакманцев, я гордый кипчак! Ты понял это? Я благородный кипчак! Ха-ха-ха!..
Гарей и в самом деле опасался, что с него за дорогу возьмут деньги, и потому, сделав вид, что не слышит слов прасола, он быстренько выскочил на улицу. До него еще доносились слова Хисамыя:
— Сто пельменей, бочонок пива, и на сегодня хватит! А лошадям овса не жалейте!..
«Да, щедрый, форсит-то как! — подумал Гарей завистливо, но тут же успокоил себя. — А все равно далеко не пошел. Прасол — только и всего! С такой щедростью он скоро без штанов останется. Ничего, скоро я покажу ему, как надо жить!..»
Он пошел к богачу Фазлыю Ахмерову, хоть и прекрасно понимал, что манит его не он сам, а его богатство. Может, и он скоро станет богачом? А что тут удивительного? Отец Фазлыя Вагап поначалу приехал из Чистополя в лаптях, таща за собой маленькую тележку. А начал с того, что купил на десять копеек десять яблок, продал же каждое по две копейки. И в конце концов стал одним из крупнейших в округе богачей…
Гарею, быть может, и не придется так низко опускаться, до каких-то яблок, что ни говори, у него есть где прислониться. Кое-какой скот остался еще у отца.
Дом Ахмерова Гарей нашел довольно быстро. Он стоял на самом видном месте Николаевской улицы, неподалеку от новой церкви. В детстве Гарей бывал здесь вместе с отцом. Крепко засел в его памяти этот большой двухэтажный дом с высоченными двустворчатыми воротами. И чего только в этом доме не было! Впервые он здесь увидел и услышал граммофон, который принял он за мельницу для перца, виденную им ранее на Исаевском базаре у одного отцовского знакомого.
Встретили их хорошо. Сели пить чай. Неожиданно из-за печи, разукрашенной цветастыми кирпичами, вышла девочка. Ей было лет двенадцать.
«Просто куколка!» — ошеломленно подумал Гарей.
На ногах хрустящие сапожки, тонкое голубое платье перехвачено красивым пояском.
Подойдя к Фазлыю, девочка приподнялась на цыпочки, обхватила шею отца тонкими ручонками и поцеловала его в лоб.
— Вот, друг Мисбах, — сказал тогда Фазлый и погладил рыжеватые волосы девочки. — Это и есть моя старшая дочь Ляля.
— Субханалла[5], — ответил отец Гарея. — Прелестная у тебя дочь, пусть ничто ее не сглазит.
— Да, да! Пусть даст ей аллах счастье!
Ляля чуть заметно улыбнулась Мисбаху, поклонилась и поблагодарила его.
Девочка очень понравилась маленькому Гарею.
Привыкший присваивать себе все, что ему нравится, он подумал тогда: «Эх, кабы была она моей невестой!..»
Ляля что-то шепнула на ухо отцу, тот согласно кивнул. Подойдя к той мельнице, что так удивила Гарея, девочка стала крутить ручку. Мельница захрипела, затрещала и внезапно запела низким женским голосом.
Гарей дернул Мисбаха за рукав:
— Папа, папа, кто там пост?
— Это граммофон, сынок, — ответил отец, — играющая машина.
…Теперь Гарей вспомнил о первом посещении дома Фазлыя, и сердце его учащенно забилось. И сейчас, наверное, поет тот же граммофон, а Ляля уже выросла, стала еще красивей…
С этими мыслями Гарей открыл калитку.
Однако на сей раз его не пустили в горницу. В передней встретил Гарея лишь швейцар, высокий старик с огромной белой бородой, с желтыми ленточками на рукавах, на кантах, на фуражке.
«Важный человек!» — уважительно подумал Гарей.
Еще в медресе его научили слову «господин», и потому, узнав имя старика, он стал называть его только «господин Риза».
Сначала Гарей передал привет от отца, потом признался в своем желании учиться.
— Очень хорошо! — сказал бородач, вытирая слезящиеся глаза. — Нынче время такое. Необходимо, чтобы башкир тоже стал грамотным.
Гарей промолчал.
— А наша госпожа Ляля уехала учиться в Казань, в университет, — добавил старик. — Шибко грамотной будет.
Гарей понял, что Ляля теперь ему уже не пара. Погасла одна его мечта, необходимо, чтобы осуществилась другая. Так просто здесь ему не помогут. Это не родной дом!..
Приняв жалкий вид, он начал жалобно, взахлеб, говорить:
— Господин Риза, я окончил сельское медресе. Хорошо знаю четыре действия по счету.
Плоховато только с русским языком. Если вы согласны, я поработал бы у господина Фазлыя Ахмерова приказчиком в одной из его лавок, поучился бы и торговле и русскому языку. И отец мой желал того же. Мне бы только учиться, стать человеком. На жалованье я и не рассчитываю…
Швейцару стал смешон порыв мальчишки. Ишь ты, приказчиком стать захотел! Сначала вылезь из своих дырявых сапог, а уж потом!.. Но вслух сказал:
— Очень хорошо! Я скажу господину Фазлыю, он место найдет.
Старик прекрасно знал, что его хозяин никогда не отказывается от бесплатных услуг. Он проводил Гарея в маленький кирпичный домик, стоящий во дворе.
Итак, прибывший в Оренбург с большими надеждами Гарей не увидел Ляли, не услышал пения граммофона, а голодный заснул на грязном полу в доме для слуг…
Началась для него новая жизнь, заполненная непрерывной работой и унижениями. Поработав у Ахмерова около года, немного научившись говорить по-русски, Гарей вернулся в деревню с приличными торговыми навыками. Он взял разрушенное отцовское хозяйство в свои крепкие руки. В том же году ему сосватали некрасивую, но трудолюбивую молчаливую девушку по имени Кубара с большим приданым. Свадьба прошла не совсем по обычаю. Со стороны жениха приехали на семи санях. Невестиных сватов не стали приглашать, боясь лишних расходов.
— Времена тяжелые, отец! — сказал Гарей. — Не будем слишком роскошествовать.
А время наступило, действительно, нелегкое… Эхо пятого года, хоть и поздно, но все же докатилось и до Акселяна: крестьяне отказались платить налоги, требовали земли, в имении помещика Соколова вспыхивали пожары, участились кровавые столкновения с конными казаками…