— Вы беспочвенный мечтатель, Фазлый-агай! — засмеялся Гарей. — Никогда вам не сотрудничать с большевиками!
Ахмеров неопределенно покачал головой. Честно говоря, и он не верил тому, о чем только что говорил. Взяв клятву с Гарея, заставив его поцеловать коран, он отдал своему молодому другу на хранение мешочек с золотом, глядишь, пригодится на черный день. Гарей клялся, божился, исподтишка внимательно разглядывая Ахмерова. Столько богатства нажил, а остался наивным, как мальчишка… Что значат клятвы в столь смутное время?
А город занимали то белые, то красные. Надежды Фазлыя таяли и уходили, как облака в высоком небе. В конце концов напуганный происходящими событиями, разочаровавшись во всем, он застрелился.
Ляля учительницей, конечно, не стала, будучи столь же растерянной, она вышла замуж за случайного узбекского бая, чуть позже взяла к себе мать и двух сестер.
До Гарея доходили о ней лишь случайные вести. Поговаривали, что узбекский бай оказался главарем басмачей. Когда в Средней Азии установилась Советская власть, он с семьей бежал в Иран.
Фазлыевское золото так и осталось у Гарея, и никто, кроме него, не знал об этом богатстве, спрятанном в углу фундамента дома. Выйдя сухим из воды в тяжелые годы революции, Гарей верил в свою звезду и удачливость, надеялся и при Советской власти прожить без особого горя. Если уж начнут сильно тревожить с колхозом, то он возьмет золото и удерет с ним куда-нибудь подальше.
Сын его Барый, которому завтра идти на военный осмотр, вернулся домой с первыми петухами. Гарей не ругал его, ибо давно махнул на сына рукой, зная, что толку с него никакого не будет. Пусть делает, что хочет и гуляет, где хочет…
Сопя и тяжело дыша, Барый вяло раздевался за печью.
— В деревню какой-то парень приехал, наган имеет. Нас до смерти напугал.
— Наган, говоришь? Кто же это такой?
— Не знаю. Мама, я есть хочу, — жалобно произнес Барый.
Гарея сон долго не брал. Мысли его бродили вокруг незнакомого, недавно прибывшего в их деревню парня. Кто он такой? Не тот ли, кого он видел перед заходом солнца на берегу Акселяна? Чего ему здесь надо? Надо бы уладить поскорей все дела с Сакаем.
— Ух-х!.. — тяжело вздохнул Гарей.
И показалось ему, что вместе со вздохом тает и его былое могущество, уходит награбленное добро…
А над деревней Кайынлы в это время уже просыпался рассвет, светлело голубое небо, тяжело поднималось заспанное солнце, обливая лучами своими курящуюся в тумане долину прозрачного Акселяна.
III
Отец Шарафа старик Гариф встал в это утро по привычке рано. Ребята еще спали в сарае, на сеновале. Гариф в задумчивости походил возле дома, потом направился на колхозный конный двор, где задал лошадям овса.
Когда он возвратился, Тимер в одних трусах делал на сеновале зарядку. Приняв его по слабости зрения за своего сына, Гариф обрадованно закричал:
— Так-так, сынок, закаляйся! Нас, когда я был на ерманской войне, заставляли умываться зимой снегом.
— Закаляюсь, агай, закаляюсь! — ответил Тимер.
— Ба, гость ведь у нас!.. А я думал Шараф. Здравствуй! Что-то не узнаю никак, — прикрыв правой ладонью глаза, старик прищурился и посмотрел наверх.
— Здравствуйте, Гариф-агай! — Тимер, уже одетый и обутый, спрыгнул на землю, прямо перед стариком. Я Тимербулат, сын Булата. Помнишь, один из «комиссаров», которых ты вез в Ташлы?..
— Ага, свой род, значит, кипчак! — старик, обрадовавшись, обнял гостя и с укором крикнул сыну. — Вставай, что до сих пор валяешься, как сын шакманца Гарея Барый!
Шараф давно уже проснулся, но продолжал лежать, поеживаясь от утренней прохлады. Услышав голос отца, он быстро оделся и быстро спустился на землю.
— Вернулся сын Булата! Очень хорошо, очень!.. Жаль, не увидел свою бедную мать. Пусть пухом будет ей земля, — старик Гариф смахнул ладонью неожиданно навернувшиеся слезы и обратился к Шарафу. — Идите к Муйынлы, быстренько умойтесь, — и не дожидаясь, пока ребята уйдут, заторопился в дом. — Мать, собирай скорее на стол! У нас гость, а мы ничего не знаем.
Утреннее чаепитие продолжалось долго, но Тимер вроде и не напился. Старик Гариф беспрестанно говорил, отвлекая других разговорами, сам же умудрялся перепробовать все выставленные кушанья. Однако сегодня ел он все-таки мало. До того ли, ведь разговор шел о колхозе! А этот вопрос с маху не разжуешь.
От долгого сидения у Тимера затекли ноги. Что ни говори, отвык в городе. Разучился сидеть на нарах, скрестив ноги…
Он встал с места и подошел к столу, где лежали книги. На стене, между двух окон, в черных рамках висело несколько фотографий. Внимание его привлекла одна из них, пожелтевшая от давности и вделанная в самодельную рамку. Трудно было разобрать, кто изображен на ней, вроде бы группа военных. Один из них держит в руках револьвер, на груди его медаль, сидит подбоченясь, подняв голову вверх, и смотрит куда-то в небо…
— Кто это?
Вот тебе на! Старик Гариф даже растерялся.
— Неужто не узнаешь? — Он проворно спустился с нар, подошел к стене и, тыча пальцем, стал объяснять: — Вот это я сижу, в Варшау[6], а тот с левольвером — Сакай Султанов, нынешний председатель колхоза. Узнал теперь?
— Ага!..
— Конечно, ага! Старая армия. Служили мы в Варшау в 191-ом пехотном полку. Так вот, однажды в свободный день решили мы искупаться. И вдруг на берегу поднялся страшный шум. Оказывается, собачка жены одного крупного офицера свалилась в воду. Султанов, не долго думая, в чем был бросился в воду. Спас эту собачонку. Офицерская жена так благодарила его, так благодарила! Наверное, дорогая была собачка, всегда с ней только ходила, даже, говорили, не знаю — правда ли, даже с ней спала вместе. Ну и пошел Сакай в гору: медаль дали, а затем и в унтеры произвели…
— Какой смелый человек! — с иронией засмеялся Тимер.
— Эй! — не поняв его насмешки, старик только махнул рукой. — Этот человек и сам как собачка! И раньше жил припеваючи, и сейчас не тужит. Двух зайцев сразу ловит, двух! Острый нюх у собаки. А как стал председателем колхоза, дела его пошли совсем гладко. Говорит: «Колхоз должен помогать единоличникам!». И выдает весной семена Гарею, Мирзакаю, Шигапу… А они, чтоб их сожрали голодные волки, разве нуждаются в семенах? Но раз председателю свои люди, друзья… Как хочешь, а по-моему это неправильно. Так и я бы не вступал в колхоз, получал бы помощь и жил себе ладненько.
— Правильно, Гариф-агай!
— А как же иначе? Однажды, это тоже на ерманской войне было…
— Ладно уж, папа! — прервал его Шараф. — У тебя конца-края не будет о Варшаве, о германской войне, иди лучше на работу. А то уведут куда-нибудь твоих лошадей.
— Лошадей? Да я им, пусть попробуют! Постой-ка!.. — остановившись на полуслове, Гариф-агай выбежал на улицу.
— Он что, конюх?
— Да.
После чая Тимер Янсаров поехал в районный центр на велосипеде Шарафа.
Кулсура располагалась в десяти километрах от Кайынлы. Центр небольшой, почти не отличается от других деревень: элеватор, двухэтажные каменные здания райкома и райсовета да больница…
Конечно, район только организовывался и рос. Разбивался большой парк, строился Дом культуры, вдоль улиц сажали молодые березки и липы… Как знать, не станет ли в скором времени Кулсура и настоящим городом!..
Еще не было одиннадцати часов, когда Тимер подъехал к Кулсуре и зашел в райком комсомола. Секретаря не застал. Сказали, ушел в райком партии и вернется не скоро. Тимер направился туда…
В кабинете секретаря райкома партии раздавались оживленные голоса, кажется, шло совещание.
«Не вовремя приехал», — расстроенно подумал Тимер. Однако о нем уже доложили секретарю и тут же пригласили в кабинет.
Не было никакого совещания. Просто сегодня в районе вышел первый номер газеты «Путь коммунизма», и это стало для всех большим событием. Редактор газеты Галяу Хашимов, свернув с десяток только что вышедших из-под печатной машины экземпляров, помчался к секретарю райкома партии Даутову.
Удачно начатое новое всегда радует. Хашимов, молодой человек, впервые взявшийся за столь большое дело, был счастлив, как ребенок. Он по праву гордился проделанной работой и хотел слышать похвалу районного руководства.
Когда на стол Даутова легли пахнущие типографской краской первые номера газеты, секретарь, засучив рукава гимнастерки, тщательно просмотрел их и пригласил к себе председателя райсовета Аминева, комсомольского вожака и других руководящих работников района.
Тут же, в кабинете, начался оживленный обмен мнениями.
Янсаров несколько замешкался в дверях. В кабинете табачный дым стоял коромыслом.
Секретарь райкома комсомола Садков, невысокий подвижный паренек, поздоровался с ним. Остальные, увлеченные разговором, не заметили вошедшего.
Выслушав Тимера, Садков обрадовался.
— Нам очень нужны люди! Идем, я познакомлю тебя с секретарем райкома партии. Он мне постоянно говорит о молодых кадрах. Колхозам особенно нужны люди. Хоть ты и железнодорожник, но гусят не учат плавать. Ты — сын крестьянина, любая работа на селе будет тебе близка.
Не мешкая, он тут же познакомил Тимера с Даутовым.
— Была бы лошадь, хомут найдется, — усмехнулся тот. — Работы у нас хватит, товарищ Янсаров.
Услышав знакомую фамилию, редактор газеты Хашимов поднял голову и взглянул на вошедшего.
— Тимер! Янсаров! — воскликнул он. — Эх, вот где нам пришлось с тобой встретиться! Я было совсем потерял тебя из виду…
Тимер был необычайно рад встрече с другом детства. И люди, сидящие в кабинете, показались ему оттого близкими, давно знакомыми. Стеснительность исчезла.
Изучив документы Тимера, Даутов внимательно посмотрел на него.
«Вижу, каков на бумаге, — казалось, говорили его глаза. — Но что лежит у тебя на душе?»
Вслух же сказал:
— Хорошо! Куда назначим его, товарищ Садков? У вас есть предложения?..
— В колхоз.