— Вы посмотрите на нее, одна всю работу хочеть сделать. А вот жены Хаммата Ямалыя и Агзама вовсе не выходят в поле. А Фатима, небось, боится, что не хватит ей выданных восьми пудов муки.
Не отвечая ему, Фатима присела в тени. Она женщина терпеливая, на шутки сразу не отвечает, но плохо тому, на кого в конце концов падет ее гнев. Сам председатель Султанов побаивается ее язычка.
Но Фахри все не унимался…
— А что ты знаешь о восьми пудах муки? — резко повернулась к нему Фатима. — Хватит, Фахри, болтать! Скажу тебе, муки останется и на лепешки, чтобы прикрыть ими твой живот, когда он забурчит и взыграет. Как это случится, заходи ко мне — подлечу…
Женщины громко засмеялись.
— Злая баба! — пробормотал Фахри и, повернувшись на бок, лениво закрутил цигарку.
— Ах, как приятно поваляться вот так на земле! — через минуту произнес он.
Он лег на спину и разбросал в стороны руки.
— Вставай, уродина! — Фатима толкнула мужика ногой. — Чего развалился, лежебока? Хочешь, чтобы другие за тебя работали?
— Так не хочется подниматься, — лениво ответил Фахри. — Завидую бабам, которые не вышли сегодня на работу. И счетовод нынче не прислал свою женку.
— Его дело! Кто не работает, тот не ест, а мы стараемся не для чужого дяди, а для себя.
— Для себя ли, Фатима? Боюсь, что нет… — даже с охотой откликнулся Фахри. — Не слышала, как бригадир Якуб говорил о красном обозе? Скоро амбары все пустыми будут. Что нам останется?..
Последние слова его задели баб. Они тут же загалдели.
Фахри довольно подмигнул жене конюха Хариса Магузе, неторопливо поднялся и исчез. Дальше уже всех заводила Магуза. На это она большая мастерица.
Скоро в поле поднялся невообразимый шум.
— Не будем работать!..
— Нам больше других надо, что ли?..
— Да пропади все пропадом!..
Женщины поднялись, собираясь идти домой.
Фатима остановила Магузу.
— Погоди, Магуза, ты что разбушевалась?
— Какое твое дело? Уйди с дороги! — вытаращив глаза, жена конюха начала ругаться. — Тебе одной все не хватает. Может, и Хариса моего возьмешь?
— Ну-ка повтори, что ты сказала! — рассвирепела Фатима.
— Не хочу быть такой собакой, как ты! Тьфу, бессовестная! — Магуза плюнула в лицо женщины.
— Ах ты, сволочь! Языком вытрешь свой плевок! — воскликнула Фатима и, вцепившись Магузе в шею, стала ее душить.
Настолько страшна она была в своей ярости, что остальные женщины боялись к ней подойти. А пальцы ее все сильнее сжимали тонкую шею женщины. Еле оторвав их, Магуза отчаянно завопила:
— Разбой! Убивают!..
Бабы заголосили. Дело кончилось бы печально, не подойди к разбушевавшимся женщинам бригадир Якуб.
— Идем в канцелярию, идем! — кричала Магуза. — Сгною тебя в тюрьме, — и размазывала по грязным щекам слезы.
— Не пугай меня, не пугай! Не убегу в сторону, посмотрим, кому больше достанется.
И они побежали в деревню жаловаться председателю правления Сакаю Султанову.
Правление размещалось в большом красивом доме Гарея. Высокие светлые окна… Одно сразу бросалось в глаза: грязная неуютная комната — лозунги и плакаты на стене закопчены табачным дымом, кругом сажа от лампы, консервные банки, спички и окурки.
Когда Тимер вошел в правление, там никого не было.
Он неторопливо осмотрел стены, на которых висели лозунги, написанные, видно, рукой Шарафа: и успевшие уже изрядно вылинять: «Выше знамя сплошной коллективизации!», «Долой кулачество как класс!» Все это близко и понятно Янсарову. Одно он не может взять в ум: почему же самого Гарея-бая не ликвидируют как «класс»? Да еще каждый месяц платят за это помещение! Вот болтаются на стене его часы. И за них платят? За эту развалину, которую давно пора выбросить на свалку? К тому же неверно показывают пять, хотя на его часах уже семь. Впрочем… дверца настенных часов со скрипом распахнулась, наружу выскочила кукушка и хриплым голосом прокуковала семь раз.
«Ишь ты, — уважительно подумал Тимер. — Хоть и дряхлые, а работают вполне прилично!..»
Решив, что председателя сегодня не будет, он направился к двери и столкнулся с ворвавшимися в комнату разъяренными женщинами.
— Куда все подевались? — заорала одна из них. Это была Магуза.
— Тише, апай! — шагнув вперед, сказал Тимер.
— А чего бояться? Да для меня ты будь хоть Калининым! Да я, да я!.. — отбросив на спину растрепавшиеся косы, она стала бить рукой себя в грудь.
— Это хорошо, что вы ничего не боитесь, — заметил Тимер. — Сейчас у нас равноправие.
— А если так, то почему Султанов позволяет нас избивать? Для того ли нас сплотили в колхоз?..
— Ничего не понимаю, кто вас избивает? Что случилось? Скажите хоть толком! Садитесь и рассказывайте.
Женщины притихли. Наверное, приняли Тимера за районного представителя. Только Фатима, все еще раскрасневшаяся и возбужденная, смело подошла к незнакомому парню.
— Я ее побила.
— Вон вы какая смелая! Однако я полагаю, что вы все же не приказчик боярина Соколова, чтоб безнаказанно избивать женщину?
— Конечно, нет! Но почему она сеет среди нас смуту, подстрекает бросить работу и разойтись по домам?
— Это нехорошо. Значит, виноваты вы обе. Разве не так?
Тимер вытащил блокнот и торопливо записал несколько слов.
— Наверное, так, — после некоторого молчания выдавила женщина.
— Не я первая начала! Не я! Упаси аллах, не кличь на нашу голову беду, не записывай на бумагу, у меня грудной ребенок! — внезапно жалобным голосом запричитала Магуза.
— Пусть запишет, в следующий раз не будешь настраивать людей против колхоза!
— А не сын ли это Хасби-инэй? — вглядевшись в парня, спросила одна из женщин. — Ну, конечно же, Тимербулат! Здравствуй, сынок! Благополучно ли вернулся?..
Забыв о недавней ссоре, женщины обступили Тимера. Кое-кто даже прослезился.
— Ай-яй, не увидел бедной матушки!..
— Чудесным человеком она была…
— Сын вон как вырос, жить бы ей сейчас да поживать!..
Размякла душа у парня, он отвернулся, сглотнул подступивший к горлу комок и посмотрел в окно.
Магуза, узнав Тимера, вновь начала жаловаться.
— Так вот и живем, сынок. Колхоз организовали, все от него теперь зависим.
— Колхоз — это хорошо, Магуза-апай! И зависеть ни от кого не будем.
— О аллах, даже имени моего не забыл! — радостно воскликнула женщина. — Говоришь, хорошо? Тебе виднее, ты в городе жил. Поверю тебе, подожду, может, и увижу еще хорошую жизнь…
— А я давно в колхоз верю, — вступила в разговор Фатима и присела на стул, рядом с Тимером. — Говорят, рыба гниет с головы, неудачного председателя мы избрали. Сидит на телеге, дымит махрой и ничего не делает. В поле никогда не был. Мы для него и не существуем. Помощи никакой, на наше настроение ему наплевать. Бык падет — для него мясо, телега разобьется — дрова…
— И то верно! — согласилась Магуза.
— А шум сегодня поднялся из-за пустяка, Фахри всех рассорил… Чтоб ему!
— Фахри? — переспросил Тимер. — Кто он такой? Не сын ли прасола Хисамыя?
— Он самый.
— Теперь и я вспомнил, — Тимер внимательно оглядел женщин.
Они уже успокоились и скоро стали расходиться по домам.
Фахри, сын прасола Хисамыя… Старшего Тимер знал плохо, но хорошо помнил внешне: высокого роста, с продолговатым носом и круглой черной бородой… Из детства помнился ему один случай… В 1917 году он, будучи совсем малым, жил у большой дороги, в старых Кайынлах. Дом Хисамыя стоял на окраине.
Два его взрослых сына со сверстниками Тимера не знались. Однажды, играя с деревенскими мальчишками, он услышал неподалеку громкие голоса…
На большой дороге показался тарантас. За ним мчался второй…
— На помощь, люди! Держите его!.. — кричал, размахивая руками догонявший.
Чуть не сбив мальчишек, тарантас пролетел мимо них.
И тут!.. Тут выбежал из ворот своего дома Хисамый, бросился навстречу и, схватив за уздцы коренника, остановил их у самого плетня.
В тарантасе сидел толстый усатый стражник в белой фуражке. Из подлетевшей следом телеги выпрыгнул татарин, живший в соседней деревне.
Крича что-то, он показывал рукой на переднюю ногу своей лошади. Она была в крови.
— Загубил лошадь!.. Вот что сделал он, друг Хисамый! — чуть не плача, объяснил он, злобно глядя на стражника.
— Ничего не понял, — сказал прасол. — Расскажи толком!
— Еду я домой, воз до краев, тяжелый, а этот вот… злодей мне навстречу. Кучер, чтоб глаза мои его не видели, дорогу не уступает, правит прямо на меня. А где это видано, чтоб груженая телега отворачивала?!. А он возомнил себя большим человеком! Нет, говорю себе, не нарушу обычая путников!..
— Ты много говоришь, друг! — сурово заметил Хисамый.
— Скажу короче: дороги не уступил. А этот, в фуражке, спрыгнул на землю и шашкой по ногам моей лошади.
— Ага?..
— Вот тебе и ага! Взял и ударил.
Татарин хотел еще что-то добавить, но не успел.
Хисамый неожиданно схватил стражника за шиворот, стащил с тарантаса и сильно ударил по лицу. Тот упал на землю. Напуганный происшедшим кучер бросил лошадей и попытался улизнуть.
— Не удирай, — сказал ему прасол. — Ты не виноват, тебя я не трону. — Он быстро распряг одну лошадь стражника и запряг вместо раненой, которую отвел в сторону.
— Что ты делаешь, друг Хисамый?
— Помолчи, бери коня за коня и езжай своей дорогой.
— А моя лошадь? — замялся татарин.
— Она уже не поднимется, я ее зарежу.
— А кто будет отвечать?
— Ты, слишком языкастый, не знаешь что ли кипчака Хисамыя? Не хнычь, ответ буду держать сам.
Татарин молча повернул лошадей и тут же укатил.
Стражник, наконец, пришел в себя и поднялся с земли. Выпучив глаза, он хотел было рявкнуть на кучера, но, увидев сжатый огромный кулак Хисамыя, промолчал, забрался с опаской в тарантас и толкнул слугу своего в спину.
Лошади рванули и скоро исчезли из виду.
Еще из рассказов отца у Тимера сложилось впечатление о стражниках, как о страшных кровопийцах. А Хисамый не испугался его, поколотил, да еще коня отнял! Наверное, он ничего и ник