— А с Ингландом что стало? Так люди и жили, как дикие животные?
— Да как-то министр финансов, когда расходы на охрану границы оценил, чуть в обморок не упал, и побежал к императору с докладом. Попросил операцию прекратить.
А тот? — с любопытством спросил Макс.
— А тот не в духе был, и слушать ничего не захотел. Он как раз на собачьих боях проигрался по-крупному. Ну и уволил министра, раз тот под горячую руку попал. И больше к нему с этим вопросом никто не подходил. Только следующий император границы открыл, а земли между соседними королевствами поделил. Не понравилось ему, что такая дикость в Европе происходит. Они там как раз в период феодальной раздробленности вошли.
— Это сколько же император правил? — изумился Макс.
— Да еще дольше, чем его отец, — пожал плечами князь.
— С ума сойти!
Макс пробирался через густой и липкий туман, который накрыл дубраву севернее Великой Пирамиды, что стояла на окраине Воронежа. Дикая головная боль пронзила мозг, знаменуя свершившийся переход. Осталось немного, и он снова пошел вперед, продираясь через густые ветви. Белесое непроницаемое марево стало редеть, и вот, наконец, туман рассеялся.
— Зар, ты вернулся! — заорал Ахемен, и кинулся обниматься.
— Сколько времени прошло? Год какой? — спросил Макс.
— Да нисколько не прошло. Ты шел, шел и пропал, — орал восторженный царь. — А теперь появился из ниоткуда.
— Великий! — обратился к Пророку Нибиру-Унташ. — Где вы были? Когда вы успели переодеться в эти странные одежды? И почему у вас седые виски?
— Я потом как-нибудь расскажу, может быть. Если решу, что вам надо это знать, — задумчиво ответил Пророк. — Но сейчас скажу только одно: Ох, и дел мы с вами наворотили.
Слуга, который принес веревку, стоял за спиной царя и по цвету напоминал полотно. Он судорожно пытался понять, убьют его за то, что он сейчас увидел, или не убьют.
Нибиру-Унташ повернулся к слуге, как будто прочитав его мысли, и произнес:
— Чтобы никому ни слова, понял?
Тот судорожно закивал, всем своим видом являясь воплощением ужаса.
— Чего стал, иди, — махнул рукой Первосвященник.
Тот припустил со скоростью молодой антилопы, и исчез в колоннах дворца.
— Он же всем разболтает, — укоризненно сказал Пророк.
— Именно на это я и рассчитываю, Великий, — усмехнулся жрец. — За нами из кустов еще пара евнухов подглядывает. Пусть болтают, это нам на пользу.
— А, ну да, — Макс задумался. — После того, что я узнал, действительно, не помешает.
— А что вы узнали, Великий? — спросил снедаемый любопытством Нибиру-Унташ.
— Не могу рассказать, иначе это изменит ход событий. Да и, не поверите, все равно.
— Старый я стал, — тоскливо сказал Пророк сам себе. — Сколько лет уже это долбаное завещание пишу, а воз и ныне там. И ведь даже сдохнуть нельзя, пока эту работу до конца не доведу.
Перед ним лежал огромный манускрипт, в котором было сто страниц с пророчествами, покрытых золотым тиснением. Ему нужно было просто его заполнить, а еще половина листов была девственно чистой.
Вторая книга, где были собраны его пожелания к далеким потомкам, тоже шла тяжеловато. Он уже написал, чтобы не трогали леса Амазонки и африканские просторы. Слоны и носороги будут жить и процветать в его новом мире.
— Так, что там Ардашир просил? Ага, индусы! Пометим! — он опять разговаривал сам с собой. — Вьетнамцев исключаем, невиновны…
— Великий лес! Так, с этим что делать? Хрен с ним, пусть растет. Пишем: «Великий лес севернее Воронежа не рубить». Вот! Пусть потомки приучатся пользоваться тем, что есть. А то безбрежные пространства и неистощимые ресурсы избалуют их.
— Ах да! Мои личные предки в какой-то заднице оказались. Плохой я потомок. Пишем:
«Люди слова, что выйдут из северных лесов, ничем персов не хуже, и во всем им равны». Вот! А то братья-славяне третьим сортом считаются. Непорядок!
— Так, самое главное забыл! Вы же там меня любителем мальчиков считаете! — и он написал на первом листе:
«Моей любимой и единственной жене Ясмин, светочу моей жизни, посвящается».
Конец.