— Нет, не хочу. Что еще у тебя есть?
От женщины все еще пахло сытостью, но что-то в ее голосе указывало, что это временное состояние, а в ее глазах, круглых и очень красивых, вдруг отразился острый голод.
— У меня… у меня есть лепешки из рисовой пасты.
— О! — удивленно воскликнула женщина. — Тогда хорошо. Доставай их.
Только этими рисовыми лепешками Дьеу и предстояло питаться следующие два дня, но она рассудила, что шансов прожить эти два дня у нее прибавится, если сейчас она поделится своей единственной едой. И, достав их по одной из сумки, она отдала их женщине.
К ее удивлению, женщина заставила ее сесть рядом с ней перед святилищем, отпустила ее руку и разделила лепешки между ними.
— Можешь сбежать, если хочешь, — сказала женщина сухо…
— Нет, она сказала это добродушно, — пробурчала Синь Хоа, хотя Тии думали, что она дремлет.
— Что, простите?
— В ее словах не было злости, — сонно пояснила Синь Хоа. — Это любезность. Позволение. Знак внимания.
— Я запомню, — пообещали Тии и продолжали.
— Можешь сбежать, если хочешь, — добродушно сказала женщина, — а можешь остаться и поесть.
Дьеу, которая ничего не ела с самого рассвета, посмотрела на протянувшуюся перед ней длинную дорогу, потом на рисовые лепешки. Рассудок советовал ей бежать, живот — съесть хотя бы одну лепешку, пока можно, а за время странствий живот Дьеу научился выражаться очень громко и убедительно.
Поплотнее запахнувшись в свой дорожный соломенный плащ, Дьеу деликатно откусывала от одной рисовой лепешки, пока женщина расправлялась с остальными, пережевывая их с отрешенным выражением на лице. Пока они ели, Дьеу все отчетливее понимала, что рисовые лепешки женщину нисколько не прельщают, зато она с живым интересом поглядывает на нее, Дьеу, изучает ее от верха шерстяной шапочки до обернутых тряпьем пальцев ног, обутых в сандалии.
Наконец на лежащем между ними пятнистом вощеном листе, в который были завернуты лепешки, осталась всего одна, и обе сотрапезницы задумчиво уставились на нее.
— Что ж, — немного погодя произнесла женщина. — Вот…
Дьеу удивленно моргнула, увидев, как женщина взяла последнюю лепешку и разломила ее надвое. Потом придирчиво изучила обе части и наконец протянула Дьеу ту, что была побольше. Дьеу протянула руку, но женщина поднесла половинку лепешки к ее губам, будто ребенку.
Нерешительно, только потому, что она не хотела обидеть незнакомку и вдобавок была очень голодна, Дьеу открыла рот и позволила накормить ее рисовой лепешкой.
— Вот и все, — удовлетворенно сказала женщина и встала.
Оказалось, что ростом она ниже Дьеу, едва достает ей до подбородка, но в толщину превосходит ее вдвое, если не больше. Глядя на нее сверху вниз, Дьеу точно так же не чувствовала себя в безопасности, как и раньше, сидя рядом с ней на земле и ужиная рисовыми лепешками.
— Вот и все, — эхом повторила Дьеу, и женщина кивнула без улыбки, только зажмурилась на миг.
— Мое имя Хо Тхи Тхао. Твое имя я спрошу, когда буду уверена, что хочу знать его.
— А ты захочешь? В смысле, знать? — растерянно спросила Дьеу.
— Ну, это мы еще поглядим. А сейчас пойдем со мной.
— Ну и ну! — по лицу Синь Лоан прошла легкая тень возмущения. — Хочешь сказать, она не знала?
Услышав тон, которым тигрица задала вопрос, Тии подняли брови.
— Она знала, что сидит рядом с тем, кто способен съесть ее, госпожа, — учтиво отозвались они.
Синь Кам раздраженно пряднула ушами.
— Она так и не поняла, что Хо Тхи Тхао заигрывает с ней! Та повела себя так мило и романтично, а Дьеу даже не оценила этого!
— Как так? — удивились Тии и достали письменные принадлежности, потому что тигрицы были правы: даже если они не выживут, в обители Поющих Холмов непременно придут в восторг, узнав такие подробности. Может, Тии даже удостоятся личной таблички в зале самых достойных. Не то чтобы утешение, но мысль приятная. И они открыли чистую страницу, придвинувшись поближе к костру.
— Так полагается начинать ритуал ухаживания, — чопорным тоном разъяснила Синь Лоан. — А наша прародительница была образцом благопристойности и страстности. В нынешние не столь славные времена для тигра обычное дело заключить брачный союз с первой мало-мальски подходящей тварью, встреченной где-нибудь на лесной тропе.
Она протянула руку и дернула Синь Хоа за хвост, вызвав у сонной тигрицы ворчание, а у Синь Кам — ухмылку. Тии заметили, что чем дольше они беседуют, тем непринужденнее звучат голоса тигриц, тем меньше в них сыплющихся камней и угрозы.
— Разделив предложенную Дьеу еду, она проявила… нежные чувства и заинтересованность. Назвав свое имя и не спросив имени Дьеу, она открыла путь.
— Открыла путь — к чему? — спросили Тии, невольно увлекаясь.
Синь Лоан взмахнула полной рукой.
— К чему угодно. К ухаживанию. К единственной ночи любви. К тому, что продлится гораздо дольше. К возможности узнать ее лучше и полнее. К большему.
— К участи ужина, — нахмурившись, подсказала Сыюй, а Синь Лоан рассмеялась.
— Разумеется, или ты отказываешь себе в праве подать неприятного тебе гостя на стол?
Сыюй что-то невнятно буркнула, но как всадница мамонтовой кавалерии она наверняка знала историю своего народа и помнила: северная знать не отказывала себе в подобных привилегиях, когда решала, что всему надо знать меру.
— Вы не могли бы подробнее рассказать мне о возможностях, на которые намекала Хо Тхи Тхао? — спросили Тии. — Нам так мало известно о…
— Так и было задумано, — перебила Синь Лоан. — Зато теперь ты знаешь, что незваные гости и любопытные могут стать желанным ужином, верно?
— Да, теперь знаю, — кивнули Тии. — Продолжим.
Глава 6
Хо Тхи Тхао жила в пещере, подобно народу, населявшему Расписные Скалы в Анваре. Эта древняя пещера, настоящее чудо природы, простиралась в самую глубину горы, а освещалась с помощью хитроумного сочетания узких колодцев и зеркал. А там, куда не достигал этот свет, были расставлены масляные светильники, чей мерцающий отблеск падал на низкие лавки, заваленные мехами и шелковыми подушками, сундуки, в которые не вмещались связки золотых слитков, нефритовые и бирюзовые таблички и царские доспехи, достойные оружия, развешанного по стенам.
— О, это оружие твоих предков? — учтиво осведомилась Дьеу.
— Нет, мои предки отняли это оружие у тех, кто покрыл бы его позором, — ответила Хо Тхи Тхао.
Дьеу, которая, как-никак, всю свою жизнь училась, чтобы стать исследователем, узнала некоторые реликвии, висящие на стене. Там был щит Вэй Лиланя, пропавшего без вести около ста лет назад, пара одинаково отделанных кинжалов, отнятых у главы Общества жгучей крапивы, со временем превратившегося в одиозную сестринскую общину, и тигроубийственный меч генерала Чук Куи. Само собой, генерал Куи убивала тигров до тех пор, пока тигры не убили ее, и до Дьеу наконец дошло, за каким демоном она последовала в его логово.
— А что еще? — возбужденно перебила Синь Кам.
Тии, которых тревожила строчка после «логова демона», растерянно моргнули.
— «Что еще»? То есть?
— Что еще висело на стене у Хо Тхи Тхао? Что она показала Дьеу?
— В наших записях упомянуто лишь три предмета — щит, кинжалы и тигроубийственный меч…
— Да это вроде снаряжения, в которое великая Хо-шу облачалась, прежде чем вместе с Чжоун отправилась побеждать Царь-Кита, — неожиданно сообщила Сыюй.
Она устроила Баосо так близко к костру, как только отважилась, и сама сидела, прислонившись к передней ноге Пылук, хобот которой обвивался вокруг ее руки и время от времени легонько раскачивал ее.
— Да? — отозвались Тии.
— И сказитель всякий раз обязан уточнить, какой была упряжь Хо-шу и откуда взялись эти вещи. Стремена всегда были привезены из Пари-кье, откуда я родом.
— Да, именно об этом и речь, — дружелюбным тоном подтвердила Синь Лоан. — И конечно, служитель Тии, твой долг — позаботиться о том, чтобы в будущих пересказах этой истории упоминалось, что на стене в пещере Хо Тхи Тхао висели также перчатки Великого Мясника Икджи. Знаешь, его ведь победил в бою тигр из Кабаньих Хребтов.
— Непременно позабочусь, — пообещали Тии, делая записи. Если эти материалы каким-то образом попадут в Поющие Холмы, Божество будет несказанно довольно, тем более что записанное отчасти проливает свет на участь охотника-северянина, прозванного Великолепным Икджи и пропавшего бесследно около двухсот лет назад.
Всех присутствующих вновь захватило ощущение напряженного ожидания, все прислушивались — кроме Баосо, впавшего в беспамятство, и Синь Хоа, которая явно спала. Небо за сараем уже стало непроглядно-черным, поглотило силуэты деревьев и все остальное, кроме припорошившего землю снега, искрящегося в тусклом отблеске костра. Холод проникал повсюду, пронизывал собой все вокруг, и Тии поежились, кутаясь в свой овчинный тулуп и пряча руки во внутренние карманы рукавов.
— Продолжение выглядит несколько странно, — признались они.
— Вот как? — отозвалась Синь Лоан, а Синь Кам запыхтела, прикрыв нос лапой. Не зная, с кем имеют дело, Тии решили бы, что та хихикает.
— Да. Предание о тигрице Хо Тхи Тхао и книжнице Дьеу дошло до нас спустя долгое время после смерти обеих, от странствующего актера, который поведал его своему ученому знакомому. Искажения, накопившиеся за пятьдесят лет, влияние прирожденного сказителя и монаха из округа Уэ могли быть значительными…
— И что же? — перебила Синь Лоан.
— Ну, так и быть: в том виде, в котором этот текст дошел до меня, он гласит…
Итак, Хо Тхи Тхао показала Дьеу все свои сокровища, а под конец — место, где спала. Ложе было застелено роскошным вышитым одеялом с изображением водяного буйвола, вилорога, коз, кроликов и людей — все они бежали, а над ложем в виде полога была растянута великолепная шкура громадного тигра.
— А это, — гордо объявила Хо Тхи Тхао, — шкура моей матери, которую я убила.