Воспоминания мисс Уотерлоу
исс Уотерлоу лежит в кроватке. Миссис Уотерлоу целует дочку и желает ей спокойной ночи:
— Храни тебя Господь, моя дорогуша-дорогая, сладкая моя девочка.
Мисс Уотерлоу загадочно улыбается в ответ.
«Сейчас я останусь одна, — думает малютка, — и смогу поразмышлять о всяких забавных вещах».
Миссис Уотерлоу не сводит глаз с дочери.
— Благодарю тебя, Господь, за то, что ты послал мне такое сокровище, — шепчет она. — Не важно, что будет со мной, но, пожалуйста, Господи, защити от невзгод ее.
Мисс Уотерлоу думает: «Вот возьму и притворюсь, что я большая, как луна, и никто не может меня поймать, такая я огромная. Здорово, правда?»
— Спокойной ночи, дорогая. Добрых снов, мое сокровище.
Мисс Уотерлоу пытается что-то вспомнить… что-то очень красивое… только это было так давно, что она забыла, с чего все началось, прежде чем успела вспомнить, чем все закончилось.
— Моя прелесть, когда ты так смотришь на меня, мне хочется плакать. О чем ты думаешь, малышка?
Мисс Уотерлоу нипочем этого не скажет.
Впрочем, может, и миссис Уотерлоу тоже была там тогда.
— Храни тебя Господь, любимая, — шепчет мама и гасит свет.
Девочка остается одна.
Мисс Уотерлоу уже год. Это очень солидный возраст. Часто, лежа на спинке, девочка думает о тех малышах, которым еще нисколько, и смеется. Когда ей было шесть месяцев, мистер Уотерлоу посвятил ей стихотворение и как-то вечером гордо вложил листок в ручонку дочки. По недоразумению лист со стихами засунули в щель форточки, чтобы окно не дребезжало по ночам. Пусть стихи и пригодились для дела, но мистер Уотерлоу все же не мог скрыть разочарования. Миссис Уотерлоу, само собой, очень сокрушалась, когда поняла, что стряслось, но было уже поздно. А мистер Уотерлоу заявил: стоит один раз согнуть стихи, и этого уже не исправить. К счастью для всех, две последние строчки сохранились, их оторвали, чтобы бумажка была подходящей толщины. Вот они:
Она еще не ходит и не говорит.
Неделю за неделей она спит, и спит, и спит.
На самом-то деле мисс Уотерлоу могла говорить, только не хотела. Она решила дождаться, когда ей исполнится полтора года. А все потому, что у нее было столько прекрасных воспоминаний, только ей не всегда удавалось их вспомнить. Нельзя же думать и говорить одновременно. Год с четвертью она просто полежит на спинке и повспоминает… а когда все хорошенько припомнит, то расскажет об этом взрослым. Но чтобы заговорить, нужна тренировка.
Вот малышка и тренировалась каждую ночь, когда оставалась одна.
И сейчас она тренируется.
— Тедди! — окликает девочка.
Плюшевый медведь, задремавший на полу в ногах кроватки, проснулся и поднял голову.
— Что такое? — ворчит он.
— Ты спал, Тедди?
— И да, и нет.
— Я забыла, была я или не была, — шепчет мисс Уотерлоу.
— Ну, что ты забыла?
— Как называется такое милое-милое — ты понимаешь, что я имею в виду, — я-то знала, да вот вдруг… — а ты один помнишь — что это за слово?
— «Сгущенка», — подсказывает Тедди.
— Вряд ли, — сомневается мисс Уотерлоу.
— Наверняка. Точнее не скажешь.
Девочка вздыхает. Так трудно подобрать точное слово!
— Может, я им ничего еще и не расскажу, — грустно произносит мисс Уотерлоу. — Может, у них и слова такого нет.
— Может, и нет, — соглашается Тедди. — Странные они люди. — Мишка постепенно просыпается. — Возьмем, к примеру, «сгущенку». Вроде оно, а на самом-то деле и нет. Поэтому-то я с ними больше и не разговариваю. В их словах нет сочности, нет, я бы сказал, аромата. Изюминки нет.
— Мне нужно слово…
— Спи-ка лучше, — советует мишка, он и сам уже снова клюет носом.
— Неужели я так никогда и не смогу им объяснить? — задумчиво спрашивает мисс Уотерлоу.
— Никогда, — сквозь сон бормочет Тедди. — Они перепутали все слова.
Мисс Уотерлоу погружается в волшебные воспоминания о золотом крае, куда ей уже никогда не вернуться. Когда-нибудь она им все о нем расскажет… только не теперь… не теперь… не теперь…
Вздохнув, девочка засыпает.
Близнецы
ильям и Вильгельмина Гуд — близнецы. Когда мистеру Гуду сообщили об их рождении, он закурил сигару и изрек: «Я назову мальчика Вильям в мою честь. — Задумался, а потом добавил: — А девочку назову Вильгельмина в честь ее брата».
Мистер Гуд бросил сигару и пошел сообщить о своем решении миссис Гуд, которая хотела назвать детей Джон и Джейн.
— Хорошо, дорогой, — согласилась миссис Гуд, — только мне не нравится имя Вильям, я буду звать его просто Билли.
— Конечно, любовь моя, — ответил мистер Гуд, — но если на то пошло, мне не нравится имя Вильгельмина, так что я стану звать Билли и нашу дочку.
— Замечательно, дорогой, только не вышло бы путаницы, — засомневалась миссис Гуд.
— Нет, дорогая, умный человек сам без труда разберется.
Он достал часы на цепочке, покрутил их немного, посмотрел на циферблат и заключил:
— Мои часы спешат на две недели.
Потом сунул часы в карман и удалился к себе в кабинет.
Близнецы росли. Дети были так похожи, что никто не мог их различить. Конечно, у них должны были быть метки на одежде: Вильям Гуд, Вильгельмина Гуд. Нянька купила тесьму и чернила, написала имена и пришила метки. Когда вся одежда была помечена, она с гордостью показала свою работу миссис Гуд. Тогда-то и обнаружилось, что она по ошибке написала на всех метках одно и тоже: «Билли Гуд». Когда об этом рассказали мистеру Гуду, он закурил сигару и произнес:
— Похоже, у некоторых людей нет ни крупицы ума. На будущий год, когда дети вырастут из старой одежды, я сам помечу их новые рубашки.
Так он и поступил, аккуратно написав на каждой метке «Б. Гуд».
К счастью, тогда у Вильгельмины начали виться волосы. Каждый вечер нянька по десять минут завивала их с помощью мокрой щетки и собственного пальца. У Вильяма волосы тоже вились сами по себе, но не так естественно, как у сестры. Через некоторое время вы уже без труда смогли бы определить, кто из детей Вильгельмина, а кто нет. Взгляните на эту картинку, и вы увидите, что я прав.
Мистер Гуд не раз повторял, что мы с ним единственные разумные люди на свете… хотя я уже и не тот, что прежде. Я стараюсь изо всех сил. Я-то знаю, кто есть кто. Ребенок с вьющимися локонами — это Вильгельмина.
Однажды ночью, когда брат и сестра должны были крепко спать, как-все-хорошие-дети, Вильгельмина вдруг говорит:
— Я такая умная. Я даже могу слышать в темноте.
— А я — самый умный, — отзывается Вильям. — Даже слишком умный.
— Я слышу, как дышит улитка, — заявляет девочка.
— А я слышу, как она не дышит, — откликается брат. Вильгельмина задумывается.
— А я слышу, как кто-то за окном зовет Билли, — шепчет она.
— Это я ему приказал, — объясняет Вильям.
— Пойду и посмотрю, что ему надо, — решается девочка. — Так я и сделаю, — добавляет она. — Только вдруг это… — начинает сомневаться Вильгельмина. — Мне кажется, это он тебя зовет, — говорит она брату.
— Да нет, тебя, — возражает Вильям. — Меня он зовет совсем другим голосом.
— Ты просто трусишь, — подзуживает его сестренка.
— Ни капельки я не трушу, просто он очень сердится, когда приходит не тот, кого он звал.
— У него длинный красный колпак с кисточкой, — шепчет Вильгельмина.
— Длинная борода и зеленые чулки, — подхватывает брат.
— Пойду посмотрю на него, — решается сестра.
— Я тоже взгляну.
— Я пойду, если ты пойдешь.
— А я пойду, если ты пойдешь.
— Идем вместе.
— Ага, пошли вместе.
Они нехотя вылезают из кроваток и вот стоят на полу в детской, держась за руки.
— Я его больше не слышу, — шепчет Вильгельмина с облегчением.
— И я не слышу, — подтверждает Вильям.
— А я снова слышу, — неожиданно говорит девочка. — Я такая умная, что слышу все на свете.
— И я. — подхватывает брат.
Дети подходят к окну.
— А он, правда, очень злится, если приходит не тот человек? — переспрашивает сестренка.
— Он не видит, кто пришел. У него голова повернута в неправильную сторону, откуда же ему знать?
— Я знаю, что у него голова неправильно повернута, — поспешно вставляет Вильгельмина, — но я подумала, вдруг ему Угли подскажет.
Вильям старается вспомнить, кто такой этот Угли. Это же волнует и Вильгельмину.
— Нет, — говорит мальчик, — от этого Угли помощи мало.
— Я не боюсь, — выпаливают брат и сестра одновременно.
Дрожа от страха, дети распахивают окно и выглядывают в сад…
Бедняжка Энн
е окрестили Энн Лавендер. Полное имя — Энн Лавендер Лавендер. Так решил мистер Лавендер. Он очень гордился своей семьей и огорчался, что его дочери, прекрасной мисс Лавендер, когда она выйдет замуж, придется носить какую-нибудь противную фамилию вроде Уинкс.
— А если мы назовем дочь Энн Лавендер Лавендер, — объяснил он жене, — в замужестве она станет Энн Лавендер Уинкс, и люди будут знать, что она одна из нас.
— Они и так об этом догадаются, — ответила миссис Лавендер, склоняясь над ребенком. — Она так похожа на своего папочку! Не правда ли, крошка?
Энн, которой тогда еще и года не было, промолчала.
— Волосы у нее действительно мои, — заметил мистер Лавендер и с гордостью провел рукой по своим черным кудрям.
Он был брюнет, а миссис Лавендер — блондинка. Они часто гадали, на кого будет похожа Энн. Мистер Лавендер говорил: «Надеюсь, она будет похожа на тебя, дорогая». А жена возражала: «Мне бы хотелось, чтобы она походила на тебя, дорогой». Тогда он отвечал: «Что ж, посмотрим». И волосы у девочки оказались темные, в отца. И назвали ее, как он и задумал, — Энн Лавендер Лавендер, и он очень этим гордился.
Но вдруг нежданно-негаданно темные волосы Энн изменили цвет: девочка стала блондинкой, как мать.
— Как жаль! — вздохнула миссис Лавендер. — Я так хотела, чтобы она была похожа на тебя.
— Она гораздо милее, когда похожа на тебя, — великодушно возразил мистер Лавендер, хотя в глубине души был немного разочарован.
Впрочем, он быстро смирился со случившимся. Энн было всего год с небольшим, и мистер Лавендер убедил себя, что маленькой пухленькой девочке больше к лицу светлые кудряшки. Он обожал наблюдать за дочерью и всякий раз приговаривал: «Нет, я не позволю этому типу Уинксу жениться на ней, она слишком хороша для него. Она такая прелестная — совсем как ее мать».
Но произошло событие совершенно невероятное. Волосы девочки стали вдруг рыжими! Не золотистыми и не каштановыми, а прямо-таки рыжими, как морковка. Рыжая! Ни среди родственников мистера Лавендера, ни в семье миссис Лавендер ни у кого не было таких волос.
И тогда-то ее стали звать Бедняжка Энн. Конечно, не все сразу — сперва кто-то один, потом и другие. «Как нам жаль Бедняжку Энн, — сокрушались взрослые, — у нее были такие замечательные льняные кудри!» Обсуждая рождественские подарки, они обычно приговаривали: «Да, и, конечно, Бедняжка Энн, мы не должны забывать о ней».
Мистер Лавендер был в отчаянии. Он разослал письма в газеты и просил разъяснить: если у ребенка волосы сначала были не рыжими, а потом стали рыжими, не могут ли они снова стать не рыжими, раз они прежде такими не были. Одни редакторы ничего не ответили, другие ответили, что время покажет, а двое даже написали, что рыжие волосы — это тоже очень красиво. Но ведь мистер Лавендер спрашивал их совсем не об этом!
Миссис Лавендер не так горевала. Она как раз решила завести еще одного ребенка по имени Дэвид Лавендер.
Мальчик оказался блондином. Волосы у него были светлее, чем некогда у Энн, и даже светлее, чем у его мамы. Тетушки, заходившие взглянуть на малыша, говорили друг другу: «Не правда ли, у него замечательные волосы?» И вздыхали: «Как жаль Бедняжку Энн!»
А Бедняжку Энн это совсем не беспокоило. Девочка была поглощена заботами о младшем братике. Она-то знала, отчего порыжели ее волосы. Это из-за ужасной простуды, которой она заболела в два года, промочив ноги. Поэтому так важно, чтобы Дэвид никогда-никогда не простужался, ведь девочка с волосами цвета морковки — это всего лишь Бедняжка Энн, а мальчик с морковными волосами — это уже О-Бедненький-Дэвид. И папа так огорчится, что даже не сможет на этот раз написать в газеты. А все по ее вине.
Девочка делала все возможное, чтобы сохранить цвет волос Дэвида. Она так старалась, что мистер Лавендер заметил однажды: «Бедняжка Энн! Она не станет красавицей, но зато будет очень заботливой женой. Пожалуй, я все же позволю ей выйти замуж за этого Уинкса. — И пробормотал: — Энн Лавендер Уинкс. Как я был прав, выбрав это имя!»
Дети на песке
ети никогда прежде не бывали на море. Можете себе представить, как они обрадовались, когда их отец мистер Мэривезер сказал:
— Пожалуй, нам стоит этим летом отправиться на побережье. Детям это будет полезно.
Дети обрадовались и запрыгали вокруг отца, все, кроме Джона. Джон уже слышал прежде о море, но не очень-то верил этим рассказам. Он спросил:
— А если поехать на побелезье, то и моле увидишь тозе?
Дети рассмеялись, а старшая, Мэри, которая все знала, успокоила братишку:
— Ну конечно, глупыш!
Джон посмотрел на отца.
— Плавда?
И папа подтвердил:
— Да, старик, да.
Малыш очень обрадовался и пояснил:
— Я думал, мозет, ты его видел.
Потом он долго гулял по саду, напевая: «А вот я увизу моле!»
Мэри пошла к маме обсудить, какую им брать с собой одежду. Мэри уже десять лет, а когда вам десять и вы самая старшая в семье, то весь дом держится на вас. Джону только три, он самый младший, и Мэри порой казалось, уж не мама ли она ему. Если бы у ребенка могло быть две матери, она, конечно, была бы мамой Джона.
— Надо решить, куда же мы поедем, — сказал мистер Мэривезер на следующий день.
Джон в изумлении уставился на отца. Он не верил своим ушам.
— Я думал, мы поедем к молю, — прошептал мальчуган, едва сдерживая слезы.
— Ну конечно, глупыш, — успокоила его Мэри. — Но на море много разных мест. Давайте поедем туда, где много красивых ракушек.
— И много песка, — добавила Маргарет.
— И скалы, — напомнила Джоан, — и за́води.
«РАКУШКИ — ПЕСОК — СКАЛЫ — ЗА́ВОДИ», —
записал мистер Мэривезер.
— Что еще?
Джон пару раз пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось.
— Ну, малыш? — спросила его мама.
— Моле, — прошептал Джон.
— И МОРЕ, — записал мистер Мэривезер. — А твое пожелание, Стивен?
Стивену было четыре. Он много размышлял, но никогда ничего не говорил, и если бы не Джоан, никто бы так и не узнал, чего он хочет.
— Стивену нужно то же, что и мне, правда, Стивен? — поспешно заявила Джоан.
Стивен кивнул. Он думал о другом.
Они отправились в путь в понедельник. Едва семья сошла с поезда, мистер Мэривезер объявил: «Я чувствую запах моря», а Мэри подхватила: «И я», — хотя она еще ничего не чувствовала. Джон снова едва не расплакался: он-то надеялся, что море — это то, что видят, а не то, что пахнет. Но Мэри растолковала ему, что завтра после завтрака он действительно УВИДИТ море. «Правда, мама?» И миссис Мэривезер подтвердила: «Да, сейчас уже поздно, лучше бы подождать до завтра».
Пришлось ждать до утра. Как только дети позавтракали — а они так волновались, что почти ничего не ели (кроме Стивена, который мог думать даже за едой), — Мэри повела их к морю. Мистер Мэривезер остался дома почитать газету, а миссис Мэривезер должна была позаботиться об обеде. Но взрослые знали, что на Мэри можно положиться. Первыми шли Джоан и Стивен. Джоан без умолку болтала с братишкой, а Стивен размышлял. За ними шла Маргарет, разговаривая через плечо с Мэри, которая вела за руку Джона и приговаривала: «Мы уже почти пришли, дорогой».
Вдруг они свернули за угол, и вот перед ними открылось море.
— Вот, дорогой, это — море, — объяснила Мэри.
— Правда, оно замечательное? — спросила Маргарет.
Джоан воскликнула:
— Посмотри же, Стивен!
Но Стивен, конечно, ничего не ответил.
А Джон хотел что-то сказать, открыл было рот, но вдруг покраснел и расплакался.
Всем стало жаль Джона. Всем, кроме Стивена, который думал о другом. Никто из детей не понимал, что стряслось с братишкой. Может, он слишком много съел на завтрак? Или слишком мало? Джон ничего не мог объяснить. Он и сам не знал.
— Чем ты хочешь заняться, дорогой? — спросила Мэри. — Хочешь, будем собирать красивые ракушки?
Джон всхлипнул и кивнул.
Они пошли на пляж. Там было много детей. Все были так счастливы, что не заметили появления Мэривезеров.
— А теперь, — объявила Мэри, — давайте поглядим, кто найдет самую красивую ракушку. Полюбуйтесь-ка вот на эту!
— А вот еще, Мэри! — воскликнула Маргарет.
— Складывай их в мою сумку, — распорядилась Мэри. — Не хочешь ли подержать сумку за ручки, дорогой?
— Холошо, — покорно согласился Джон.
Мальчик стоял спиной к морю и боялся оглянуться. Он молча складывал ракушки в сумку. Почему море заставило его расплакаться? Он не знал. Может быть, Стивен…
Джон посмотрел на брата.
Нет, пожалуй, не стоит спрашивать Стивена.
Конкурс детей
истер Теофилус Бэнкс был очень важным господином. Друзья звали его Тео. Не помню, чем он, собственно, занимался, но чем-то очень важным, и если бы не он, что было бы со всеми нами? Просто не знаю. Все зависело от мистера Бэнкса.
У него было трое детей. Старшую девочку назвали Джессика Бэнкс, в честь матери. Потом родился мальчик — Теофилус Бэнкс, в честь отца. Два Теофилуса Бэнкса в одной семье, а не будет ли путаницы? — сомневались некоторые. Но мистер Бэнкс так не думал. Еще много лет ребенок будет просто мастер Бэнкс, возражал он, впрочем, если хотите, зовите его просто — Фил. А к тому времени, когда малыш подрастет, его отца уже будут звать судья Бэнкс, или профессор Бэнкс, или полковник Бэнкс, или президент Бэнкс — он еще не решил окончательно, как. И малыша стали звать Фил.
А потом родился третий ребенок, и поскольку мистер Бэнкс не мог и его назвать Теофилус, то, дабы сохранить большую часть имени, назвал малютку Теодор, или просто Тодди.
Мистер Бэнкс играл в гольф. Он был очень активный человек и по вечерам играл в гольф дольше других членов клуба. Его приятели после семьдесят пятого удара обычно отправлялись пить чай, но мистер Бэнкс останавливался лишь на сто двадцатом. Уж такой он был человек. Вы, конечно, подумали, что он заслужил приз за свое усердие. Вот и нет. Призы всегда доставались другим. Почти у всех в клубе были маленькие серебряные кубки, а у мистера Бэнкса — нет. И это его очень огорчало. Куда бы ни пришли в гости мистер и миссис Бэнкс, в каждой семье красовался на столе серебряный кубок. И какой-нибудь мистер Бинкс принимался объяснять мистеру Бэнксу, как он выиграл его в прошлую субботу, а миссис Бинкс рассказывала о том же миссис Бэнкс. И тогда мистер и миссис Бэнкс возвращались домой очень расстроенные.
Однажды миссис Бэнкс прочла в газете, что в их городе собираются провести конкурс детей. Она рассказала об этом Джессике, и девочка сразу предложила:
— Давайте запустим туда Тодди. Вот это будет здорово!
— Давайте запустим Тодди! — подхватил Фил. Он решил, что конкурс — это что-то вроде пруда, и представил, как Тодди будет в нем красоваться.
— Давайте, давайте, — настаивала Джессика, — а если он победит, у нашего папы появится серебряный кубок.
Миссис Бэнкс вспомнила, что у мужа на следующей неделе день рождения. У него есть все что угодно, кроме серебряного кубка. Как бы он обрадовался, если бы получил кубок на день рождения!
Итак, мастер Теодор был записан в число участников конкурса. Конечно, это делалось в тайне от мистера Бэнкса. Каждый день, когда он уходил в контору, где все зависело от него, домашние собирались вместе и обсуждали, как бы еще приукрасить Тодди, чтобы он наверняка выиграл.
Миссис Бэнкс считала, что он и так хорош.
Джессика полагала, что ему следовало бы быть немного покудрявее.
Фил думал, что если бы брат поплавал в пруду, он бы окреп и похорошел.
И Джессика каждый день взбивала братишке кудри, а Фил несколько раз на дню стискивал малыша руками, чтобы тот поскорее окреп. Миссис Бэнкс приходилось усаживать сынишку на комод, чтобы Джессике было удобно причесывать брата, а Фил не мог его достать.
«Я верю, что он победит», — шептала миссис Бэнкс.
Каждый вечер, когда мистер Бэнкс возвращался домой, они смотрели, не принес ли он кубок, но ему по-прежнему не везло.
Мистера Бэнкса мало заботил предстоящий день рождения. Он помнил, что на этой неделе ему исполнялось то ли тридцать пять, то ли сто семь лет. Мистер Бэнкс очень удивился, когда в четверг, выйдя к завтраку, обнаружил на тарелке красивый сверток. Можете себе представить, как он обрадовался.
— Ну и что же там такое? — пробормотал он.
Фил толкнул локтем Джессику. Джессика улыбнулась маме, а Фил подскочил и закричал:
— Открывай же! Открывай!
И мистер Бэнкс открыл.
— Ну и ну! — изумился он.
Это был серебряный кубок.
— Но за что? — спросил мистер Бэнкс.
Он повернул кубок и прочел на другой стороне:
«ПЕРВЫЙ ПРИЗ
(первая группа)
— победителю
ТЭО БЭНКСУ».
— Но которому? — недоумевал мистер Бэнкс.
Тогда они растолковали ему, что Теодор выиграл первый приз, но, поскольку все имя полностью на кубке не поместилось, пришлось написать просто «Тео».
— Ну и ну! — повторил мистер Бэнкс.
С тех пор, когда бы мистер и миссис Бинкс ни пришли в гости, на столе у мистера и миссис Бэнкс всегда красовался серебряный кубок. «Теперь-то мы заживем припеваючи, правда?» — шепнула Джессика маме.
И она оказалась права.
Путешествие в Индию
се льет и льет! О, Боже! И это, говорите вы себе, называется небольшой дождь! Джейн Энн должна набраться терпения. Сегодня ей придется остаться дома и играть со своими замечательными игрушками, а завтра, может быть, и распогодится, тогда снова можно будет гулять на лугу. К тому же не у каждой девочки есть игрушечный кролик, и лошадка с повозкой, и резиновый мячик. Потерпи, Джейн Энн!
Ничего вы не понимаете!
Именно сегодня. Завтра будет поздно. Может, если тучи рассеются, удастся еще сегодня. Но стоит ей подумать об этом — набегает новая туча. Девочка пробует закрыть глаза. Закрыть глаза и сказать: «Раз, два, три, четыре — вот я досчитаю до двадцати, открою глаза, и — пожалуйста! — пусть дождь прекратится. Пожалуйста, это очень важно, вы ведь понимаете почему». И она считает до двадцати, сначала быстро до двенадцати, потом помедленнее до пятнадцати, а потом до шестнадцати… семнадцати… восемнадцати… девят… надцати, потом еще медленнее — ну и пусть это не совсем честно, но она хочет облегчить задачу Богу — два… два… два… ДВАДЦАТЬ! Но дождь не унимается. Джейн Энн пробует затаить дыхание, она говорит себе, что если сможешь сдерживать дыхание так долго, как никому на свете не удавалось, то когда наконец выдохнешь — дождь прекратится. Вдруг получится? Но ничего не выходит. Девочка стоит у окна и смотрит, как капли ползут вниз по стеклу. Джейн Энн загадывает — это верный способ, — что если ЭТА капля добежит до подоконника раньше других, то дождь прекратится, а если первой будет другая, ничего не выйдет… Они уже на полпути, но девочка вдруг меняет решение. «Нет, все наоборот: если эта капля придет последней…» Но дождь все льет и льет.
Понимаете, сегодня Джейн Энн должна была отправиться в Индию. Ее папа и мама живут в Индии. Она их прекрасно помнит. Сначала Джейн Энн помнила, что они черные, потому что все индийцы черные, но потом, когда тетя Мэри растолковала ей, что они белые, девочка вспомнила, какие они были белые. Пока родители не вернутся, а это произойдет в следующем году, она живет у тети Мэри, но иногда ей становится невмоготу ждать.
— А что если они приедут завтра? — спросила Джейн Энн.
— Только не завтра, — возразила тетя Мэри. — У них очень много дел. Не завтра, но уже скоро.
И тогда у Джейн Энн возникла прекрасная идея. Если родители слишком заняты, чтобы приехать к ней, она сама отправится к ним.
Девочка подсчитала свои сбережения и решила, что, если идти пешком, денег ей вполне хватит. Всю неделю во время прогулок с няней Джейн Энн покупала что-нибудь питательное, например печенье и шоколад, и складывала в специальную коробку. Каждый вечер девочка заглядывала туда, а потом закрывала глаза, думала о маме и папе и ничего не ела. В пятницу вечером она увидела, что коробка наполнилась, и решила завтра отправиться в путь.
Вечером Джейн Энн попрощалась с Кроликом. Все игрушки хотели идти с ней, но Кролик больше всех. На шее у него была розовая ленточка, за которую его можно было бы вести, он никогда прежде не был в Индии и очень волновался. Но Джейн Энн сказала: «Нет, тебе нельзя в Индию, потому что там полным-полно диких тигров, а тигры едят кроликов». Кролику вовсе не хотелось быть съеденным, но он надеялся, что сможет улизнуть от хищников. Он очень огорчился, когда Джейн Энн объяснила ему, что в Индии даже самые увертливые кролики попадают в лапы тигров. «Даже самые-самые увертливые?» — переспросил он тоскливо. «Да, — подтвердила девочка, — даже самые-самые». Но ей стало так жаль Кролика, что она сняла розовую ленточку и спрятала в ящик стола на случай, если почувствует утром, что не в силах расстаться с ним.
Они все пришли провожать ее. Джейн Энн усадила игрушки на окне: Лошадь с повозкой, Просто Лошадь, Мячик, Кролика — так, чтобы можно было долго махать им, уходя. Конечно, когда отойдешь далеко, придется свернуть направо, и тогда их уже не будет видно. Тогда-то она и откроет первый раз свою коробку, потому что почувствует себя очень одинокой. Просто удивительно, до чего неодиноким делает вас кусочек шоколада.
На следующее утро, выглянув в окно, Кролик увидел, что зарядил дождь.
«Может, сегодня она и не отправится в путь», — подумал он и разволновался.
После завтрака Джейн Энн тоже выглянула в окно.
— Скоро дождь кончится, — сказала девочка бодрым голосом.
И вот она стоит у окна и ждет…