Мне всегда было интересно, что люди захотят узнать у инопланетян, если те вступят с нами в контакт. Наверное, каждый свое. Лингвисты – как они общаются. Политики – как управляют. Музыканты – на каких инструментах играют. IT-специалисты – насколько мощные у них компьютеры (или, может, они такие, что нам даже и не снилось). Лично я сначала выясню, удалось ли им избавиться от вооруженных конфликтов и насилия, а потом спрошу самое интересное: кто еще присутствует в их жизни? Есть ли у них кто-то похожий на наших собак и кошек, считают ли они, что нельзя лишать жизни животных, во что многие даже здесь, на Земле, начинают верить? А может быть, они достигли с другими существами полной гармонии и мысль о том, чтобы их съесть, даже не приходит им в голову? Да, признаю, у меня, как вегана, это пунктик. Думаю, не только я, но и каждый, у кого есть собака или кошка, тоже захочет узнать про инопланетных питомцев. Как вид мы сейчас помешаны на животных. И эта одержимость только растет.
Люди всегда любили собак – кто-то больше, кто-то меньше. И все же сейчас мы переживаем настоящий собачий бум. Почти двадцать лет назад я написал книгу «Dogs Never Lie About Love» («Собаки никогда не лгут о любви»). Читателям она очень понравилась, чего не скажешь о профессионалах – зоологах, специалистах по поведению животных и даже ветеринарах. Они отмахнулись от моих исследований эмоций у собак, посчитав их дилетантскими, а выводы – преждевременными. Теперь же почти в каждом уважающем себя американском или европейском университете есть лаборатория по изучению когнитивных способностей собак. Что-то подсказывает мне, что ученым приглянулся этот термин своим научным звучанием, но исследования не ограничиваются интеллектом собак. Ученых, по-моему, всегда занимал вопрос (и не обязательно в мирных целях), так ли умны «другие» – создания, расы, пол или социальный класс – в общем все, кто чем-то от них отличается. Но сейчас даже отчаянные ретрограды не могут отрицать богатство эмоционального мира у других видов. Люди запоем читают новые книги о животных, такие как «Душа осьминога» Сай Монтгомери[14] (и ее же книга «The Good Good Pig» – «Хорошая хорошая свинья»), «“Я” значит “ястреб”» Хелен Макдональд[15], «Что знает рыба» Джонатана Бэлкомба[16] и «Последнее объятие Мамы» Франса де Вааля. Книга Петера Вольлебена «Тайная жизнь деревьев»[17] об эмоциях и социальных структурах растений стала мировым бестселлером. Вольлебен написал продолжение про животных (я подготовил предисловие к американскому изданию этой книги), но, признаюсь, эта работа уже не так впечатляет, как книга про деревья, подарившая нам интеллектуальное прозрение от осознания чего-то очень важного, о чем мы даже не задумывались.
Но почему собаки? И почему сейчас? За ответом далеко ходить не надо: за последние десять лет мы более-менее свыклись с идеей коэволюции двух видов: людей и собак. Еще недавно научное сообщество единогласно считало, что собаки стали первыми одомашненными животными, и произошло это десять – пятнадцать тысяч лет назад, когда начался процесс одомашнивания и культивирования растений. Те, кто серьезно интересуется темой, сдвинули дату до двадцати пяти тысяч лет и получили единодушное одобрение коллег. Некоторые и на этом не остановились и предположили, что первые одомашненные собаки появились тридцать пять тысяч лет назад. Не прошло и двух лет, а мы говорим уже о пятидесяти тысячах. Именно тогда возник наш современный вид, Homo sapiens. То есть мы подружились с собаками вскоре после того, как стали людьми. Можно с уверенностью утверждать, что мы развивались вместе с собаками и в процессе учились их любить. (Мне очень нравится термин коэволюция; более того, он соответствует моим убеждениям и я хотел бы сам его придумать, но, увы, и близко не стоял к автору.)[18] Действительно, детская любовь отчасти объясняется зависимостью детей от взрослых. С собаками получается еще интереснее, потому что их зависимость постоянна. Мы не можем рассчитывать на помощь детей, но на заре эволюции нашего вида, скорее всего, пользовались помощью собак: они охраняли наши колыбели и защищали нас ценой своей жизни (как, впрочем, и сейчас).
Что собаки получили взамен? Пожалуй, намного меньше, чем отдали. Они происходят от волков, а те прекрасно сами добывают пищу, согревают себя, размножаются, находят друзей и стаю, которая гарантирует безопасность их семье. Мы даем им не это, а свое сердце. Почему они жаждут любви? На этот вопрос я вряд ли отвечу. Собаки привязаны друг к другу не меньше, чем к нам. Кошки, скорее, предпочтут человеческое общество кошачьему. Но покажите мне собаку, которая не хочет общаться с другими собаками и не получает удовольствия от возни, беготни и игр с ними. В общем, нам следует вести себя скромнее: мы никогда не заменим собаке другую собаку. Я помню, что ловил на себе снисходительный взгляд своего пса, когда мы играли в догонялки. Он прекрасно понимал, что с представителем собачьих мне не сравниться, но старался не подавать виду.
Выдвину фантастическую гипотезу: мы считаем себя друзьями «инопланетных» существ; а что, если и собаки считают так же? Мы во многом им уступаем, не похожи на них, и вполне возможно, что когда-то они тоже стали к нам приглядываться с интересом.
Но нам еще предстоит собрать этот пазл. Собаки тянутся к нам и дарят свою любовь не только за доброту и ласку. Парадокс в том, что они любят даже «хозяина» (некоторым нравится эта роль), который их бьет, обижает или издевается над ними. Позже, в главе, посвященной веганству, я попытаюсь понять, почему в некоторых странах – имею в виду Вьетнам, Корею, Китай – все еще едят собак и почему одним животным суждено быть компаньонами, а другим – блюдом в меню (конечно, первобытные охотники-собиратели тоже ели собак – если не постоянно, то, возможно, в случае крайней необходимости). Я не спрашиваю, как человек дошел до такого (потому что ответа, скорее всего, и нет). Вопрос стоит более остро: как реагируют собаки? Они не сопротивляются. Не пытаются убежать на волю и снова стать волками или, как минимум, влиться в стаю одичавших собак. Они смиренно принимают свою судьбу. Мы не знаем, о чем думает собака, ожидающая своей очереди на живодерне. Никто не захочет на такое смотреть. Я – точно нет. Только подумайте, как доверяет человеку собака, до последнего мгновения не веря в его предательство.
Однако даже в странах, где традиция употребления в пищу собачьего мяса насчитывает столетия, намечаются позитивные сдвиги. В Китае, Южной Корее и во Вьетнаме появились общества защиты животных, которые проводят акции протеста, и они набирают силу с каждым днем. Отношение к собакам постепенно меняется, и даже жители небольших деревушек начинают видеть в собаках друзей, а порой и членов семьи.
Думаю, человечество вплотную подошло к переломному моменту. Надеюсь, мы больше не вернемся в те времена, когда к четвероногим друзьям относились как к мебели, у которой нет своих потребностей.
В процессе размышлений я наткнулся на очень интересную историю о коренных жителях острова Ньюфаундленд – беотуках. Как выяснилось, беотуки не «владели» собаками. Жители островов подружились с волками, и их отношение к животным может многое поведать о собаках, волках, дружбе, гуманности и насилии.
Мы узнали эту удивительную историю благодаря современнику беотуков – капитану военно-морского флота сэру Ричарду Уитборну. Во время англо-испанской войны Уитборн командовал одним из судов английской флотилии, выступившей против Непобедимой армады – ста тридцати испанских кораблей. В 1588 году в одном из крупнейших в истории морских сражений[19] Фрэнсис Дрейк окончательно разбил Армаду. Вскоре Уильям Воган[20] поручил Уитборну управлять «своей» колонией в Реньюсе на острове Ньюфаундленд[21], чем тот и занимался с 1618 по 1620 год. Когда в XVII веке на острове впервые появились европейцы, численность коренного населения составляла пятьсот – семьсот человек. Беотуки, племя охотников-собирателей, жили большими семейными группами по тридцать – пятьдесят пять человек. Группы не зависели друг от друга и сами полностью себя обеспечивали. Беотуки, как и новозеландские мориори[22] (пострадавшие от воинственных маори), были миролюбивым народом. В отличие от других племен, они отказались менять товары на оружие. На них столетиями охотились ради забавы. В 1829 году племя официально признали вымершим.
В 1620 году Уитборн опубликовал книгу «Discourse and Discovery of Newfoundland» («Описание и обнаружение Ньюфаундленда»), рассчитывая с ее помощью привлечь на остров больше колонистов. Так вот, у беотуков никогда не было собак, они «дружили» с волками. Можно сказать иначе: беотуки нашли к волкам особый подход и, сблизившись с ними, превратили их в собак.
Вот что Уитборн пишет о беотуках и волках Ньюфаундленда.
«Хорошо известно, что народ этот весьма изобретателен [sic![23] ] и искусен (что в различных вещах себя обнаруживает), при этом, как следует полагать, беотуки сговорчивы, если подходить к ним с мягкостью и дальновидностью. Кажется, они из тех людей, что не оставят без расплаты любого, кто причинит им или их волкам зло. Они метят волкам уши, как мы в Англии метим овец и других животных, чему сам я был свидетелем; и волки на этих землях не такие жестокие и ненасытные, как их сородичи в других краях. Ни от одного человека мне не довелось услышать, чтобы волк напал на мужчину или ребенка».
Итак, если это правда – а у нас нет оснований в это не верить, – выясняется удивительная вещь: беотуки относились к диким волкам так, как мы сегодня относимся к собакам. Я затрагивал эту тему в нескольких книгах, особенно в последней: «Beasts: What Animals Can Teach Us About the Origins of Good and Evil» («Звери: что можно узнать от животных об истоках добра и зла»). Мне не дает покоя вопрос: что заставляет человека бороться со всеми так называемыми