Спасибо вам, Василий Яковлевич! Мне врезались в память ваши проникновенные слова, сказанные в тот позорный день: «…Я не знаю, что мною руководит, но я хочу дать этим молодым людям шанс исправиться!»
Извините, но вас я не могу простить, несмотря на все дифирамбы, к которым вы, как я полагаю, привыкли за последние годы! Думаю, вы лукавили и тогда. Вы прекрасно знаете, и я тоже знаю, что, а точнее, кто тогда вами руководил – отец или отцы кое-кого из дебоширов, работавшие в авиакомпании, которая периодически предоставляла бензин для полетов «своих» курсантов.
Дебоширов простили.
Некоторое время было спокойно, но вскоре проникновенная речь «отца курсантов» была забыта и… Каждую субботу мы были предоставлены сами себе – дежурные пилоты-инструкторы спешно покидали расположение летного училища, и начинались брожения и шатания. Наш курс жил в общаге на третьем этаже, а прямо над нами селились старшекурсники. Практически все вечера пятницы и субботы проходили по одному сценарию: старшие пили водку, сначала довольно тихо, затем все громче, а потом кто-нибудь приходил к нам на этаж. Или приходили все сразу.
Через некоторое время «праздники» стали распространяться и на другие дни недели, разве что в будни дни старшие старались вести себя осторожно, так как на этаже оставался ночевать дежурный пилот-инструктор. Правда, очень скоро было пофамильно выяснено, кто из них относился к своим обязанностям добросовестно, выходил на малейший шум из своей комнатушки, а кто нет. То есть либо закрывался в комнате и спал до утра, либо попросту уходил из общаги в неизвестном направлении. Соответственно, зная, что дежурным сегодня будет подобный «пинстр»[37], наше настроение резко падало – ждали очередной «веселой» ночки.
Под впечатлением от «подвигов» старших «товарищей» я написал саркастическую курсантскую песню:
Молодые годы – веселая пора,
Пьянки да гулянки с утра и до утра.
А когда учеба, тогда вот мы не пьем,
Все мы ждем субботу – в субботу мы гульнем!
Припев
Каждая суббота – День «Аэрофлота».
Деньги улетают, как быстрый самолет.
А наутро встанем и снова загужбаним,
И так целый день… и так целый год…
Летчики не курят, летчики не пьют,
Летчики летают и денежки гребут!
Денежек накопят, накупят пузырей,
Девушек подцепят, чтоб было веселей!
Припев
Девушки нас любят, любят нас за то,
За то, что мы летаем очень высоко.
А злые рогопилы[38] кусают губы в кровь —
Никак не достается им девичья любовь!
Общага была очень холодной. В самую первую ночь по приезде (напомню, это был конец сентября) я чуть не окоченел, так как по привычке разделся до трусов и майки. Ночевка в одежде – двое штанов, простые носки, теплые носки, футболка, свитер – стала обычным делом, но наступил ноябрь, и даже это уже не спасало.
Мы смогли выбить у начальников вторые войлочные одеяла. Это помогло, но не очень. Несмотря на то, что мы заткнули все многочисленные щели в оконной раме и даже занавесили окно одеялом, полностью отгородившись от солнечного света, до февраля температура в «номере» держалась на отметке 8—10 градусов.
Нет, в феврале не потеплело – просто мой сосед по комнате притащил откуда-то калорифер. Кроме того, из зимнего увольнения я привез из дома спальный мешок, и вот тогда ночевать стало более-менее комфортно.
Те, кто считался спортсменами (среди них был и я), пару раз в неделю выезжали в город в спортзал при старом здании летного училища, так называемый батальон на улице Ленинградская, 9 – тренироваться игре в баскетбол. Я играл еще и в настольный теннис, на втором курсе в качестве первой ракетки несколько раз выступал за сборную училища, вместе со мной играли парни-первокурсники. Мы даже заняли первое место в городском командном соревновании! Нам выдали денежный приз, которого хватило как раз на то, чтобы прямо на задворках «батальона» отметить победу.
Кроме спорта никакого организованного культурного досуга не было, зато хватало досуга бескультурного, который как могли организовывали курсанты 91-го (не обманул дядька со шрамом!) и последующих лет набора, все еще не закончившие свою двухгодичную программу обучения из-за тотальной нехватки бензина для полетов. Полетать они не полетали, а вот в армию на два года после первого курса сходить успели – кто в ВДВ, кто в спецназ, кто в горячие точки…
Обязательный призыв в армию из средних учебных заведений закончился как раз на них. Курсанты набора 1992 года в армию уже не ходили и успешно завершили полеты почти в срок. Затем и бензин для Ан-2, и керосин для Як-40 резко закончились, как раз к возвращению курсантов набора 1991-го из армии. Вернулись они, следует понимать, далеко не мальчиками-зайчиками. И были крайне опечалены тем фактом, что курсанты 92 года набора уже заканчивали полеты, не испытав при этом на себе славу и доблесть российской армии!
Вы меня поняли, надеюсь.
Дорогостоящий авиационный бензин марки Б-91/115 в училище поступал очень редко, поэтому долги по полетам отдавались не сразу – после госэкзаменов курсантов отправляли в бессрочный отпуск, а затем, по мере поступления топлива, вызывали на полеты. В 1996–1997 годах «шестикурсников» вызывали по одному, по два, по три в месяц. Представляете, сколько радости было у их товарищей (и сколько печали у нас), когда приезжал кто-то новый?
Одна предприимчивая старушка, живущая на близрасположенной улице, организовала бизнес по разливу «Рузовки» 40-процентной крепости, и он процветал!
«Рузовкой» эту мутной консистенции жидкость прозвали курсанты. Понятно почему.
Будучи курсантом и видя бочки, стоявшие на путях у железнодорожной станции, я наивно верил, что состав направлен в Бугры для того, чтобы вернуть курсантам долги по налету. Каждая бочка – 60 тонн. Учитывая расход Ан-2 в 120 кг/ч, на одной бочке можно было налетать 500 часов! А это 8,3 курсантской программы (как раз тогда выпускной налет уменьшили до 60 часов).
Сегодня, летая на мелких DA-40 и 42 с их смешными расходами килограммов 20 в час, на одной такой бочке можно налетать три тысячи часов и выпустить 20 курсантов по сегодняшней программе в 150 часов. Если я и ошибаюсь в цифрах, то, думаю, незначительно.
Никто из ответственных лиц летного училища нами не занимался, курсанты были предоставлены сами себе. Утром построение, далее, до обеда, учеба, и… все. Если ты не спортсмен, то ищи занятие себе самостоятельно.
В пятницу после 17:00 в общаге воцарялась тишина, к вечеру прерывающаяся ревом очередной приехавшей «на полеты» гориллы. Иная суббота проходила относительно спокойно, как правило в месяцы интенсивных полетов, а в некоторые не удавалось поспать совсем – старшие «товарищи» разнообразили наш досуг ночными построениями и поисками целой фанеры[39] на груди у нас, первокурсников.
Хотя почему только первокурсников? Второму курсу, живущему в общаге напротив учебного здания, доставалось тоже – для армейцев-«шестикурсников», впервые увидевших холмы Бугуруслана в далеком 1991 году, мы все были «салагами» и «черепами». Даже третьему и четвертому курсам (тех стали вызывать на отлет программы ближе к концу второго года моего обучения) тоже «прилетало» от 23-летних «дедушек».
Когда я учился на втором курсе, случилась поножовщина: один на всю голову отмороженный «пилот» 91 года набора ночью ввалился в кубрик курсанта набора 93 года, вызванного на полеты, и немедленно приступил к избиению спящего парня. Тот, застигнутый врасплох, пытаясь защититься, нашарил на тумбочке нож и воткнул в нападавшего. Затем, в чем был, прибежал на вахту в учебный отдел (телефон был только там) вызвать скорую. Расследование, милиция, шумиха… Обоих, по-моему, отчислили. Раненый, насколько я знаю, не раз пробовал восстановиться (не уверен, что безрезультатно), а во втором полугодии моего первого курса учебы в питерской Академии, он «гастролировал» в ее общагах, пытаясь найти и отомстить тому, кто его пырнул… Это были единственные два неспокойных дня и ночи за все время моей учебы в Академии.
Периодически мы пробовали выступить против, но в ответ пускалась тяжелая артиллерия – в виде, например, той человекообразной гориллы, экс-десантника, прославившегося в первую нашу субботу. Да, именно того, кого Рузов простил, «сам не зная почему». Но и без «гориллы» других отморозков хватало. Как вам кличка курсанта (почти все старшекурсники имели кликухи, как на зоне) «Фашист»? Говорящая, однако!
Когда мы перешли на второй курс, ситуация мало изменилась, если не сказать, что стало даже хуже. Похоже, что самых главных отморозков набора 91-го руководство училища поставило в конец очереди, и «семикурсники» порой заставляли нас чуть ли не с теплотой вспоминать об их коллегах прошлогоднего образца. Лишь к нашему третьему курсу, который по задумке начальников начался сразу же после окончания второго – в июне 1998-го, жизнь стала более-менее спокойной. Почти все армейцы либо получили пилотские, либо все же были отчислены, а приезжавшие по вызову на полеты «неармейцы» оказывались куда более спокойными. Инциденты случались, но воспоминаний о них у меня не осталось. Видимо, не так усердствовали, как истинные «армейцы».
В общем, вчерашние школьники лицом к лицу столкнулись с жизнью без прикрас. Неудивительно, что в моей памяти слово «Бугуруслан» вызывает исключительно темный образ без какого-либо намека на нечто хорошее. Все мои детские представления о небе, авиации, работе пилотов, были весьма цинично втоптаны в грязь и раздавлены каблуком человекообразной гориллы в тельняшке.