Вроде бы Егор задремал.
Времени – двенадцать часов дня. Через пару часов надо садиться за уроки. Что там задано?
Электронный дневник! Здравствуй! У меня скоро компьютер сразу будет включаться на этой вкладке. У всех нормальных людей Гугл или Яндекс, а у меня МосУслуги.
По английскому – стенгазета. Неожиданно. Думала, этот зверь вымер вместе с птицей додо, а он ещё порхает, расправляет свои белые крылья над израненными душами школьников.
Заглядываю в комнату.
В глазах азарт, язык высунул, с кровати сполз, подстелил под себя одеяло, чтобы было не жёстко. Играет на моём телефоне.
– А рисовать-то ты когда будешь?
Полумрак, легкая прохлада. Создала условия для страждущего, мать-героиня. Разозлилась уже сама на себя.
– Глаза сломаешь! Пойдём обедать.
Телефон отобрала в грубой форме – вырвала из сведённых пальцев. Хорошо, под откляченный зад не пнула.
Насупился, руки прижал к животу, глаза горят, катается по полу.
Верю!
Притих. Смотрит пристально:
– Да? Значит, если бы я умирал, было бы лучше? Ты была бы счастлива?
Работает. Мне Егора снова жалко.
Но ведь манипулирует, зараза.
– Суп, котлета, чай с плюшкой и стенгазета по английскому.
Выхожу в коридор, чтобы не слушать возражения.
Их и нет.
Грохот падающего тела. Когда он успел опять на кровать забраться?
– И – да! Через три дня я уезжаю на Кубу. Это ненадолго. Побудешь с тётей.
Опять упал. У него там ступеньки, что ли? Чего он костями постоянно гремит?
После сообщения про Кубу Егор переходит в режим постоянной обиды – шмыгает носом, сутулится, задумчиво смотрит в окно.
– Ну, не расстраивайся! – говорю после обеда. – Я тебе что-нибудь привезу оттуда.
Новые времена рождают новые сказки. Например, такие. Жила-была мама, были у неё работа, любимый мужчина и сын Егор. Собралась она в заморское путешествие и стала спрашивать, кому что привезти. Любимый захотел вампира, сын…
– Чупакабру!
Ноги задраны на стену, длинными волосами расчёсывает ворс ковра, тельце пребывает в состоянии покоя на диване.
– Кого?
Кофта сама вываливается из моих рук. От удивления. Упала удачно: чаду на лицо. Он не заметил, настолько был воодушевлён грядущими подарками.
– Зверь. Полезный!
Кофта полетела в неизведанные дали. Я остановилась, уперев руки в бока. В перевёрнутом виде моё лицо было не столь убедительным, каким должно было быть. А должно быть страшнее, чем у Ивана Грозного в момент убийства сына.
– А чего? – Ребёнок кувыркнулся через голову, грохнул костями об пол, но за кофтой не поспешил. – Аквариумные рыбки для тётки, попугай говорящий для бабушки, у тебя есть я. А у меня?
– А у тебя есть тараканы в башке! – возмущаюсь я слишком медленному перемещению наследника по комнате.
– А у меня будет чупакабр. Он небольшой, можно в прихожей держать…
– И кормить кровью неродившихся младенцев?
– Он пьёт кровь овец и коз. – Карие глаза широко распахнуты, взмахивает длинными ресницами, взгляд невинен. – В голодное время будем подкармливать собаками.
– А если он съест попугая?
Попугай Желтухин чирикнул, подтверждая своё нежелание быть съеденным.
– Нового купим!
Вот и вся любовь к братьям нашим мелким.
– Тебя нового купим?
– Лучше меня нет!
Грохот падающего тела.
А ещё у нас есть соседка. Снизу. У неё собачка такая… небольшая. Когда я вижу соседку, то прячусь за кусты сирени. Чтобы не сталкиваться. А то опять начнётся: «У меня люстра качается! У меня штукатурка сыплется». А у меня ребёнок падает, и я с этим ничего не могу поделать.
– Это точно, – шепчу я.
Чупакабру ему подавай! Вот ведь дети пошли! Раньше им достаточно было жвачки и бутылки кока-колы, а теперь монстры их не пугают.
– Между прочим, чупакабра водится в Пуэрто-Рико, а не на Кубе, – блеснула я своими знаниями. Не только о спутниках читаем, кое-что ещё знаем.
– Мама! У тебя устаревшие сведения! Пуэрто-Рико – это Большие Антильские острова. Туда же входит Куба! Они соседи! Ты хотя бы поинтересовалась, куда летишь.
Удивительно. Даже восхитительно. Но хватило восторга ненадолго. Гениальность моего ребёнка всегда имеет причину. И она нашлась. Карта. Я действительно смотрела, где находится Куба, кто у неё соседи. Карту изучала. Эта карта сейчас лежит на полу, и Егор делает вид, что они с ней находятся в разном временном континууме.
– Так!
Я перестала метаться по комнате. Занятие бесполезное, ничего, кроме хаоса, не создающее.
– Будет тебе чупакабра! Потом не пугайся. Покупка обмену и возврату не подлежит.
– Кто? Я?
Для своих одиннадцати лет Егор долговяз и тощ. Вес небольшой, но когда на вас прыгают с дивана, то надо тридцать два килограмма умножить на силу разбега, а потом добавить скорость свободного падения.
– Ни за что!
Егор прыгнул. Я отошла в сторону. Грохот свалившегося на пол тела напоминает мне про соседку. Собачка у неё небольшая. Лохматая. Не злая. При встрече машет хвостиком и заискивающе попискивает. А штукатурка с люстрой – да, возможно, и падают, а возможно, и просто качаются.
– Мама… – простонал Егор, поворачиваясь на спину.
– Добавлю к чупакабре шоколадку, – пообещала я, отступая к двери.
– Кому-то вампира привезёшь, а мне достанется всего-навсего шоколадка и облезлый койот, – жал из себя слезу Егор. – А у меня ещё стенгазета!
Он пытался ползти за мной. Оглушённый падениями, с отбитыми коленными чашечками, вывихнутым плечом… Дёргано полз, тянул ко мне дрожащую окровавленную руку…
– Мама…
Про окровавленную – это я переборщила. И вообще – хватит! Не жизнь, а сплошной театр! Сколько можно?
Прищуриваюсь. Поджимаю губы. Честно пытаюсь не рассмеяться. И всё-таки прыскаю.
– Грязная манипуляция!
Егор тут же перестаёт извиваться.
– Слушай, а шкуркой чупакабру привезти нельзя? Обязательно живьём? Места меньше бы занял в чемодане.
Егор изображает на лице страдание, подпускает в глаза слезу, шмыгает носом.
– Они тушками не перевозятся, – сообщает он мне секретную информацию. – Только живьём.
– Стенгазета! – Душа моя не знает пощады. – И три задачи по математике.
Звонок в дверь.
Саша, Сашенька, солнышко моё. Как же я его люблю! Он лучший. Он добрый. С ним всегда так хорошо! Почему я не его встретила двенадцать лет назад?
Саша стоит в дверях, смотрит чуть рассеянно, потому что из-за двери несётся:
– Мама! У меня не получается!
– Что у вас? – спрашивает тихо.
– А у нас в квартире газ!
– Мама!
– Я не вовремя?
– Что ты, солнышко! – Я тяну у Саши шарф, отбираю рюкзак. А то и правда убежит.
– Всё! Не могу!
Кричит громко. Не мог бы – молчал. А так – сил навалом.
– Сейчас я тебя накормлю, – шепчу Саше. – Подожди меня на кухне.
Саша всё понимает. Он улыбается. Он целует бесшумно. Он сейчас вымоет руки, пройдёт на кухню и, может быть, даже что-то там сделает.
Мгновение стою с глупой улыбкой. У какой планеты спутники со смешным названием? Уран? Или Юпитер? Джульетта… Хочу на спутник Джульетта.
Егор лежит на листе ватмана. Красиво так распростёрся. Целиком, конечно, не влез, но сейчас с него вполне можно писать человека по методу Остапа Бендера.
– Я не знаю, что тут рисовать, и задача не получается.
Главное сейчас – так поднять ребёнка, чтобы он не измял ватман, иначе придётся бежать за новым. И даже не бежать. А кто-то явно за этим ватманом полетит. Болидом.
В задаче ничего сложного, но приходится объяснять три раза. Егор кивает, сопит, делает следующую задачу, валяет ошибки.
– Чай остыл. Привет, Егор! Как поживаешь?
Егор смотрит на Сашу долгим взглядом. Ведёт бровью:
– Хорошо, спасибо!
У меня очень воспитанный мальчик.
– Мама! А я думал, что другой Саша придёт. Ну, тот… который…
И ещё рукой делает такой неопределённый жест.
Я покраснела? Или побледнела? Или у меня волосы на голове встали дыбом?
Сейчас стопроцентно убью.
– Танюш, пойдём?
Саша невозмутим. Он улыбается уголком рта, он весело смотрит на Егора. А тот опять супится.
– Так! Ну, ты тут понял?
Егор не подаёт признаков жизни. Сидит. Не шевелится.
Пока сын воевал с задачей, я успела накидать общий план сражения со стенгазетой. До ужина должен справиться. В конце концов, Наполеон победил при Ватерлоо! Почему Егор не может сделать одну стенгазету?
Мы ужинаем. Мы болтаем. Егор отвечает на все вопросы, которые задаёт ему Саша. Рассказывает о вулкане Кракатау.
Они даже вместе переправляют посуду в мойку.
– Ты всё сделал?
Егор смотрит на меня на мгновение дольше, чем смотрел бы обычно.
– Я на компьютере поиграю?
Конечно, он получает разрешение и выпадает из моего поля зрения на час. Как только за Егором закрывается дверь, Саша быстро поворачивается, и что там происходит в этот час, я уже не помню.
– Представляешь, у Урана наоткрывали спутников в каком-то там восемьдесят с чем-то году и всем дали имена из Шекспира – Дездемона, Офелия, Калибан, Просперо. И – Джульетта.
– А Ромео там есть?
– Кажется, нет.
– Какая же это Джульетта без Ромео?
– Мам! У меня живот болит.
Я перебираю в памяти – макароны, котлеты, чай, плюшка. Ещё что-то было. А! Огурец. От него?
– Так! А где стенгазета?
Рулон стоит около стола. Но я и от двери вижу, что на нём только мои пометки.
– Живот, – напомнил Егор.
– Он не может болеть два раза в день. У него лимит. Давай будет болеть что-нибудь другое.
Егор упрямо мотает головой. Ладно, живот так живот.
– Мой ноги и ложись. От живота дам тебе касторки.
И наклоняюсь над полкой с лекарствами. Где-то у меня тут что-то было…
– Не надо касторки! Я полежу!
Очень хочется убить. Но вдруг и правда что-то с животом? К врачу, что ли, сходить? Ладно, сегодня отдохнёт. Всё завтра… Или когда вернусь.