Я сделала шаг и провалилась вперед. Мир смолк, осталась лишь давящая тишина, как будто я приложила ладони к ушам и с силой надавила – и вот Торей уже был позади меня.
Он был ошарашен, а правой рукой медленно провел по своей груди.
Я смотрела на него с не меньшим удивлением.
Я прошла сквозь него?
– Ты прошла сквозь меня? – отрешенно спросил он.
Я прошла сквозь него!
Торей зажмурился и толкнул дверь слева от себя со словами:
– Нет, не стану об этом раздумывать.
Мы оказались в светлой комнате. Сквозь два широких окна пробивался тусклый свет. Возле серых стен стояли сундуки, чуть поодаль – кадушки с травами. На стенах были развешаны сушеные веточки полыни, из котелка у окна шел пар, как от горячей похлебки. На двух столах лежали развернутые свитки, исписанные обрывки пергамента и гусиное перо. Место напоминало отцовскую мастерскую, только здесь мастерили не утварь, а снадобья.
У дальнего окна виднелся узкий проход, ведущий в еще одну комнату.
– Викай, поди сюда! – Торей уперся руками в стол слева от окна.
– Бегу, светлейшество, – раздался глухой ответ.
Светлейшество?
Я повернулась к нему.
– Ты из княжьего рода?
– Рот закрой.
Теперь, когда шрам на его лице был так заметен, Торей казался куда страшнее, и я умолкла.
Молодой, и для сватовства гож. Уж не тот ли это сын валгомского князя, который клялся жениться на княжне Равнин, да исчез?
Я отвернулась. Какая мне разница, кто он? Этот Викай разорвет наш обет, и я отправлюсь в Тоначи. Так заверил Торей по пути сюда, добавив, что ему мерзкие шиньянцы в услужении не нужны.
Казалось, уже ничего не могло удивить, но на стене комнаты, где каждый камушек пропитался ароматами трав, висело копье! Выглядело оно здесь нелепо, как бельмо на глазу. Этот… м-м-м, Викай был дружинником? Помнится, мать говорила: отец хотел положить жизнь на служение шиньянскому князю, хотел быть дружинником, но куда уж простолюдину! Вот и делал копья и мечи, пока со двора не погнали. Мама посмеивалась, мол, любовь к сказаниям о давигорских богатырях, прекрасных княгинях и великих битвах мне досталась от него. Я воображала себя, обычную деревенскую девку, верхом на вороном коне, в одеянии княжьего воина, скачущей по полю боя. Наш храбрый отряд непременно одолел бы врагов и увенчал победу славным пиром. Я воображала себя отважной и свободной. Ну не дуреха ли?
От этих воспоминаний копье на стене стало манящим. Длинное и толстое древко выглядело как крепкий сук, а наконечник был отлит из прочного металла, заостренный, хоть и покрытый пылью. Мне захотелось коснуться кончиком пальца острия, почувствовать его. Но когда я протянула руку – прозрачную, как лед на поверхности колодца, – она прошла насквозь.
На миг я позабыла, что умерла.
Из прохода у окна, покряхтывая, вышел старик. Судя по его виду, ему давно было пора почтить Кшая своим присутствием: серый балахон прибавлял прожитых зим, седые волосы переходили в длинную бороду, а та покоилась на широком брюхе. Густые брови торчали в разные стороны. Завидев меня, он сначала опешил, затем крепко зажмурился, надавил кулаками на глаза и распахнул их.
– Святая Видава, – вырвалось у него. Видать, проверял, не чудится ли.
Торей виновато склонил голову и указал на меня ладонью:
– Я ослушался и ошибся. Помоги.
– Ты и вправду ухо себе отрезал! – Викай бросился к нему и повернул голову Торея боком к себе. Курчавые темные волосы были перепачканы в крови и прилипали к шее, прячась багровыми дорожками за ворот.
Старик сокрушенно охнул:
– Как ты еще дух не испустил!
– Это всего лишь ухо. Я прижег рану.
Чем больше я слышала, тем дурнее мне становилось. Он отрезал себе ухо? Сам?
Ответом был вздох, полный негодования.
Торей же волнений Викая не разделял. Он протянул старику смятый пергамент и попытался задобрить улыбкой, но тот взмахнул руками и даже с некоторой обидой выдернул подачку.
– Украл у меня из-под носа, так еще и в крови испачкал, – проворчал он.
Теперь я заметила, как Торей сжимал левую ладонь, пытаясь скрыть порез.
– Ладонь-то зачем резал?
– Сначала я струсил кромсать ухо.
Разговор больше напоминал беседу двух соседей, которые решали, какую скотину прирезать на ужин.
– Чего вы не на валгомском говорите? – удивилась я. Когда мы зашли, Торей и позвал старика на давигорском языке, и теперь ворчал на нем, будто Викай на другом бы не понял.
– Помалкивай, сказано тебе! – Торей уселся на край стола.
– Не разговаривай так с юной девой! – Викай пригрозил ему пальцем.
– Она шиньянка!
– И потревоженный дух! Имей уважение, не позорь меня перед богами! – Викай зыркнул на Торея голубыми глазами, и тот потупился.
Я задиристо глянула на Торея. То-то же!
Викай притащил еще ткани, чистой воды и мешочки с травами, расставил все это рядом с Тореем и попросил его повернуться раной к свету. То, что раньше было ухом, теперь напоминало кусок свежего мяса, забытого на солнце. Кровь запеклась на месте среза, почернела, а кожа вокруг покраснела. Этот божедурье отсек себе большую часть плоти, оставив нетронутым только мочку, куда женщины обычно вдевали украшения. Старик свободной рукой сунул Торею мешочек с травой, приказал съесть горсть, а сам приложил смоченную тряпицу к ране.
Я вздрогнула – его прикосновение отозвалось болью в моем теле. Почудилось?
Торей зачерпнул траву и впихнул в рот, шумно похрустел и запил водой.
Викай тем временем уже расправлял на столе пергамент. Проведя пальцем по смятой поверхности, он указал на слово:
– Как ты прочитал это, светлейшество?
Торей вытянул шею, чтобы лучше разглядеть.
– Вайме[4]. Валгомский же.
– Не валгомский, а стародавигорский, – вновь заворчал Викай. – Ты бы знал, коли не прогуливал бы наши занятия. Правильно не вайме, а ойме, как у шиньянцев. Стыдоба-то какая, – добавил он себе под нос и вздохнул. Оплошность светлейшества его расстраивала.
Торей поморщился и помахал возле лица рукой, будто отгонял надоедливую мошкару.
– Будь добр, убери ее и помоги правильно прочесть заклинание. Мне нужен на защиту великий валгомский воин.
Я фыркнула:
– Великий, тоже мне.
Торей или не услышал, или решил не тратить на меня силы.
– Да как же ты не понимаешь! – негодовал Викай. – Это, – он стукнул по пергаменту пальцем, – заклинание давигорских волхвов, отвернувшихся от богов. Его писали кровью, в правильную луну, дабы оно свершилось, даже приносили жертвы, скрепляли кровью колдовство и слово. Я много зим провел за его изучением не ради твоей прихоти! Каждое слово несет смысл, чуть не так прочтешь – и вот что получается. Благодари Кшая, что к рукам не прибрал! – Он указал на меня. – Дева не просто бесплотная душа. Ты ведь уже чувствуешь жизнь, милейшая?
Он обратился ко мне так внезапно, что я растерялась. Здесь я слышала только брань поганого валгомца, и вот меня назвали «милейшей», будто я была не простолюдинкой, а из знатной семьи.
Когда я умерла, то не чувствовала ни скорби, ни обиды – ничего. Но теперь в груди бушевали негодование и ненависть к Торею. Я не могла касаться мира: я пыталась в родительском доме, пыталась и здесь, но ничего не выходило. А вот чувства… чувства вернулись.
Я кивнула, и Торей обреченно выдохнул, спрыгнул со стола и принялся расхаживать по комнате. Его сапоги раздражающе скрипели.
Викай благодушно улыбнулся, словно услышал вести о моем добром здравии.
Он совсем не походил на валгомца. При виде Торея мне хотелось убежать в поисках спасения, но стоило появиться Викаю, и сразу стало спокойнее. Его добрый взгляд успокаивал, приглашал довериться. И глаза цвета ясного неба… почему у него были такие глаза? У валгомца – и светлые?
– Понимаешь? – Викай взглянул на Торея. – Она связана с тобой духовно, твои силы и в нее вдыхают земную жизнь.
– Дух-хранитель беспрекословно повинуется своему хозяину. – Торей указал на меня рукой. – А эта несколько раз перечила. Какой толк от такого защитника?
– Заклинания читать нужно верно, божедурье! – Викаю явно надоело спорить. – Особенно те, что можно использовать лишь раз, да еще и расплатившись плотью. Ты хотя бы не додумался себе пальцы отрубить!
Глаза Торея испуганно округлились.
– Как это – лишь раз? – Он в два шага оказался подле Викая. Он был выше головы на две, и старику пришлось вздернуть подбородок, чтобы посмотреть на светлейшество. – Говоришь, отныне у меня в хранителях будет девка-шиньянка, да еще и мертвая невеста к тому же?
В груди кольнуло. Никто еще не называл меня мертвой невестой, а ведь так и было. В моих волосах виднелась красная тонкая лента с нанизанными камушками агата – знак того, что вскоре я бы стала женой. И похоронили меня в белоснежном покае, уже расшитом сермами[5] нашей богини Светавы. И впрямь мертвая невеста.
Викай выждал и медленно опустил подбородок, а затем снова поднял.
– Сочти ее обещание исполненным и позволь уйти на покой – не терзай душу после смерти, богов ради!
– Тонар велел призвать хранителя, я не могу не внять его последним словам, – с жаром выпалил Торей и повернулся ко мне. – Ты! Меч или лук в руках держать умеешь?
От одного его обращения мне стало страшно. В голосе звучала только вражда, в глазах горело лишь безрассудство.
Ответить мне не дал жуткий вой: он вихрем ворвался сквозь окна, заполнил собой комнату. Нет, то был не вой, а протяжный трубный гул.
И Торей, и Викай ринулись к окну.
Мужчина охнул:
– Неужто воеводы вернулись?
– Вести с границ привезли! – Торей радостно хлопнул ладонью по стене и пролетел мимо меня к двери.
Нить потянула за ним.
Снаружи звук был громче. Он наполнял коридор, разбиваясь о стены.
Мы бежали, и мне приходилось подлаживаться под широкий шаг, чтобы не упасть. Вскоре мы оказались на площадке со ступенями – они вели вниз на все четыре стороны.