– Молодой человек, аккуратнее, у входа очень скользкая плитка. И не забудьте про шапку, ваша мама будет недовольна, если вы простудите голову.
* * *
– Анна Леопольдовна, а можно я поближе подойду посмотреть? – шепотом спросил Сева.
– Конечно, только не потеряйся. Я буду здесь тебя ждать через семь минут, – учительница села на скамейку и прикрыла глаза.
Сева взглянул на маленькие часы на руке и чуть не бегом кинулся к цветным «стеклянным картинкам», так они ему понравились. Людей в зале было немного. Они спокойно рассаживались по местам, кто-то тихо переговаривался, кто-то просто ходил от одной «картинки» к другой, рассматривал древние украшения. И вообще здесь было все по-другому, не как в церквях, куда Севу на Пасху водила бабушка. На минуту мальчику показалось, что он попал в английский сериал, который ему показывала репетитор по английскому, и в котором он ничего не понимал.
– Смотри какой орган! – услышал он знакомый голос.
– Анюта! А я тебя потерял, то есть вас. Я хотел сказать «спасибо», а вас уже не было, а мама так торопилась, потому что мы опаздывали, и вообще я так рад вас опять встретить, – захлебываясь словами от радости, воскликнул Сева.
– И я рада, ты пришел с мамой? – сказала Анюта и привычно подмигнула. Она была все в том же разноцветном пальто, только теперь из него проглядывал пушистый полосатый свитер.
– Нет, она на работе. Меня Анна Леопольдовна привела. Я не хотел, чтобы она пропускала из-за меня концерт, а она меня взяла с собой. Она хорошая, – неожиданно тихо сказал мальчик.
– Вот видишь, все зависит от тебя. Ты захотел, чтобы она стала хорошо относится к тебе, и так случилось. Пойдем, посмотрим орган – это такое большое пианино с множеством клавиш. Сегодня он будет звездой вечера.
Анюта взяла Севу за руку, совсем как раньше это делала бабушка, и повела вглубь зала. Людей становилось все больше, но никто не прогонял и не шикал на мальчика. Это было так удивительно, что Сева даже в первые секунды просмотрел инструмент, который ему показала Анюта. Орган был такой большой и строгий, но в то же время от него исходило тепло, которое ощущаешь не кончиками пальцев, а где-то внутри груди. Сева опять потрогал шарик в кармане. Он показался ему очень горячим. Чтобы убедиться, что ему не кажется, мальчик снова и снова запускал руку в карман. Когда он решил спросить Анюту, чувствует ли она тоже самое, она опять куда-то исчезла. Маленький человек в длинном пиджаке попросил все рассаживаются, и Сева поспешил к Анне Леопольдовне.
– Сева, сейчас ты услышишь чудесную музыку. Если тебе не понравится или станет скучно, то в паузах ты можешь аккуратно выйти в фойе и подождать меня там, – шепотом сказала учительница и показала на небольшой проход.
Мальчик вежливо кивнул, но про себя подумал, что ему не может не понравиться музыка, которую будет играть тот большой и строгий инструмент похожий на пианино, и решил обязательно выдержать до самого конца. Пожилая дама в темно-синем глухом платье попросила выключить телефоны. Свет в зале потух и стало очень тихо, так что Севе показалось, что он остался один.
И тут он услышал его. Нет, почувствовал. Это было что-то непонятное, сложное, изумительное, волнующее. Сева на всякий случай оглянулся на других людей, они также восторженно замерли в ожидании чего-то чудесного. Мелодия то ускорялась, то трепетно замирала. Это одновременно было похоже и на музыку из старых новогодних сказок, и на торжественный гимн какого-нибудь далекого государства. Сева не заметил, как прошел час с небольшим, и вот уже маленький человек поднял руки и последний раз опустил их на клавиши. Люди в зале замерли, а потом на разный лад захлопали. И это было так неожиданно и радостно.
* * *
Ещё долгие минуты после концерта Сева чувствовал тепло в груди. Ему так не хотелось выходить на улицу, где опять, наверно, шел дождь, и усталые люди скользили по выцветшим плиткам домой. Он старательно наматывал шарф, потом трижды сходил в туалет, потрогал все игрушки на елке, покатал шарик, который становился все горячее и горячее. И только звонок мамы заставил его выйти из церкви. С первых шагов под ногами заскрипел ещё тонкий, совсем неокрепший слой снега. Сева охнул и оглянулся. В воздухе кружились маленькие блестящие снежинки, которые падали на землю ровным ковром.
– Анна Леопольдовна, смотрите, снег идёт!
– И правда, вот же подарок на Рождество, – чуть улыбнулась женщина.
Внезапно тут и там на деревьях зажглись маленькие цветные огоньки. Снежинки в их свете переливались как бриллианты в кольце у мамы. Сева зажмурился, покрутился, ущипнул себя, но снег и огоньки не думали исчезать. За их спинами, кажется, из закрытых дверей церкви послышалось мелодичное хоровое пение. Сева почувствовал, как его ладошку обхватила теплая сухая рука женщины.
– Анюта! – радостно воскликнул мальчик, но спустя минуту понял, что ошибся. Это была Анна Леопольдовна. – Извините, я подумал, я ошибся, извините меня.
– Ничего, Севушка, меня давно никто не называл Анютой, кажется, я и сама забыла, что ей была, – грустно улыбнулась учительница, за ее большими очками блестели слезы.
Сева покрепче обхватил руку Анны Леопольдовны. Из взрослых фильмов он знал, что так сильные мужчины выражают поддержку, когда нельзя плакать. Хор становился все громче, а снег усиливался. Вдруг Сева высунул язык и поймал снежинку. Она была холодная, мокрая, самая настоящая снежинка. Мальчик вспомнил слова Анюты.
– Анна Леопольдовна, это же Новый год? Настоящий Новый год?
– Пожалуй, многие могут считать новым годом день, когда родился сын Бога. А как ты думаешь? – спросила учительница и, совсем как Анюта, подмигнула ему.
Огоньков становилось все больше и больше, они мягко освещали молодой снег, превращая город в настоящую зимнюю сказку. Мальчик глубоко задумался. Ведь тогда получается, что и Анна Леопольдовна, и бабушка перешли в Новый год. Но почему-то он не испытывал грусти или злости из-за этого. Мальчик решил потрогать шарик, но его не оказалось в кармане. В груди разливались тепло и радость, как будто все действительно стало хорошо.
– Да, это Самый Настоящий Новый год, – кивнул Сева и лизнул снежинку, удивительно похожую на подаренный Анютой шарик.