– Тебе нужны деньги?
– Тебе они тоже никогда не были нужны, но это тебя не останавливало. Помнишь того несчастного, которому ты однажды сломал четыре ребра?
– Это другое. Я изменился, теперь бы я так не сделал, – вздохнул Лир, чувствуя, как его одолевает нахлынувшая волна слабости. Почти все силы кристаллов в руке он потратил на лечение подруги. – Это было до того, как я…
– Люди не меняются, – пожала плечами Чарна, с притворным равнодушием отвернувшись. На арене, судя по звукам, перерыв проводили с пользой. – Со временем мы лишь становимся теми, кем на самом деле были всегда. Кем быть боялись. Собой.
Лир выглянул из-за угла как раз в тот момент, когда очередной победитель с разбитой губой, прихрамывая, ковылял в сторону врачей, которым и так было не до скуки. Хэллхейт снова повернулся к Чарне.
– Считаешь, принося беспричинные страдания другим, ты становишься собой?
– Это все, что я умею.
– Нет. Это все, что ты хочешь уметь.
Чарна не ответила. Она мрачно покосилась на творящуюся вокруг арены вакханалию, а потом подняла глаза на Лира. Долго вглядывалась в его лицо, словно боялась задать свой вопрос, и наконец медленно произнесла:
– Ты когда-нибудь чувствовал, что делаешь все неправильно? – Ее нижняя губа дрогнула. – Неправильно живешь, неправильно думаешь, неправильно видишь мир? Совершаешь ошибку за ошибкой, но понимаешь, как слеп, только когда уже ничего нельзя изменить?
– Я знаю, к чему ты клонишь, и мне это не нравится.
– Ты до последнего веришь, что в твоих руках достаточно власти, чтобы сделать все как надо, но когда наступает решающий момент, ты не оправдываешь чужих ожиданий и с треском проваливаешься. И все. Все как всегда. – На глазах Чарны блеснули слезы, но она не давала им волю, продолжая: – Ты осознаешь, что не лучше других, что мир создан не для тебя, и, возможно, в этом мире даже нет для тебя места. По крайней мере того места, о котором ты всегда мечтал, к которому всегда стремился.
– Чарна. – Лир положил руки ей на плечи, но она в ответ лишь пристыженно отвела глаза в сторону.
– И ты больше не видишь смысла бороться за что-либо стоящее, потому что теперь есть лишь злоба и ненависть в глазах других, – прошептала она. – Потому что теперь ты боишься взглянуть в зеркало, понимая, что в своих глазах увидишь ту же ненависть к себе самому.
– Чарна, не ищи ненависть, ищи взаимопонимание. Ищи прощение.
– Прощение? – истерично воскликнув, она оттолкнула Лира, но он не стал сопротивляться. – Ты серьезно? Я убила ту даитьянку, Лир! Черт возьми, я даже не помню, как ее звали!
– Ее звали Амариллис.
– Это уже неважно.
– Чар…
– Неважно, а знаешь почему?
Конечно, Лир знал, но еще он знал, что подруге необходимо произнести все вслух. Иначе боль не прогнать.
– Почему? – спросил он тихо. Так тихо, что сам едва услышал свой голос.
Фоморка грустно улыбнулась.
– Хораун заставил меня запачкать этот самый клинок. – Она вытащила оружие из-за пояса, и лезвие блеснуло, оказавшись точно между ее глазами и глазами Лира. – Но Хораун не заставлял меня чувствовать удовлетворение от того, с какой легкостью меч пронзает плоть. Я всю жизнь провела среди солдат, Лир. Я впервые отняла жизнь, когда мне было двенадцать, и я до сих пор помню того мальчишку по имени…
– Атеорн.
– У него были темно-каштановые волосы и до странности светлые голубые глаза, а еще кончик его левого уха кто-то подрезал, не знаю, в другом бою или просто в качестве дурацкой шутки… Он не хотел сдаваться, боясь быть осмеянным из-за поражения. – Чарна сделала паузу, поджав побледневшие губы, но потом будто силой заставила себя заговорить вновь. – Мне было искренне жаль, когда на моих глазах с арены унесли его тело. Но я выиграла в честном бою, а его больше никто не мог назвать трусом.
– Я понимаю.
– Нет. До недавнего времени, Лир, я не чувствовала себя виноватой ни в одной из смертей, что принесла.
Нет, это Чарна не понимала. Лир устало вздохнул. Почему она всегда так упряма, даже когда другие искренне хотят ей помочь?
– И ты думаешь, что теперь заглушишь чувство вины, – спросил он, – добавив в свою коллекцию еще пару честно заработанных трупов?
– А что мне еще остается делать!
– Поговорить с Аней, поговорить с даитьянами! Все им объяснить, а не прятаться здесь, убеждая окружающих – и саму себя, – что ты бездушный убийца, не способный на большее! Даитьяне поймут, я уверен.
– Нет, Лир. Даже если они поймут, они не простят. Я не прощу.
Желающие размять мышцы закончились, с арены больше не доносилось воплей и шума кулачных ударов, и толпа снова начинала звать свою чемпионку.
– Регинслейв!.. Регинслейв!..
– Чарна. – Лир предпринял последнюю попытку и посмотрел ей в глаза. – Тебе просто нужно время, чтобы прийти в себя. Мы все совершаем ошибки, а твоя ошибка произошла даже не по собственной воле. Все встанет на свои места, когда мы разоблачим Хорауна и заключим мир с Суталой.
– Ты действительно в это веришь? – Горькая усмешка исказила черты лица Чарны. – Что нас еще можно спасти?
У Лира закололо в груди от этих слов. Что имела в виду Чарна, говоря о нас? Весь наш мир? Фоморов? Или только ее и его?..
– Да, я действительно верю в это, – твердо ответил он, будто не сомневался.
– Ну а я нет. С тех самых пор как мы отправились на Землю, ты считаешь, что даитьяне станут решением всех твоих проблем. Ты говоришь о них, как о богах, сошедших с небес, веришь, что Никку с Дафной нужна твоя правда, что ты им нужен! Но знаете, в чем заключается настоящая правда, ваше величество? – Чарна вдруг поменялась в лице, точно увидела отражение собственной смерти в глазах Хэллхейта. – В том, что никто никому не нужен.
Ее безапелляционное заявление прозвучало так бездушно и так решительно, что подействовало на Лира, как ледяной душ, как рычаг предохранителя, сработавший где-то в мозгу. Внутри него проснулся вулкан эмоций, главной из которых была злость. Весь вечер Хэллхейт распинается здесь, пытаясь вразумить ее, а она даже не слышит его? Не хочет слышать!
– Регинслейв!.. Регинслейв!..
– Что ж, вперед! – Потеряв терпение, Лир яростно взмахнул рукой, приглашая ее обратно на поле боя. – Наше величество изволит вас отпустить, Регинслейв. Тем более что фанаты уже заждались своего бездушного воина. Уверен, и Хораун ждет не дождется, когда сможет снова воспользоваться вашими услугами.
Обида за ущемленные чувства на миг, как тень, пересекла лицо Чарны. Она сделала шаг навстречу Лиру и угрожающе оскалила зубы, но он, не моргнув, продолжил смотреть на фоморку.
– Докажи мне, – после долгой паузы произнесла она. – Докажи мне, что я не права, что в этом мире кто-то еще заботится друг о друге. Выйди со мной на арену.
– Что? – Лир не поверил своим ушам. Выяснять правду с помощью оружия? Сейчас? Это ведь все равно что лечить язву ядом, что ее вызвал.
– А что такого? Ваше величество боится проигрыша? – Чарна тряхнула багряными волосами, вопросительно наклонив голову. – Выигрываешь ты, и я иду с тобой, куда пожелаешь. Выигрываю я, и я никуда не иду. Только без твоих фокусов с даитьянскими кристаллами. Все по-честному.
– Ты же знаешь, что в любом случае не одержишь верх, – не веря тому, что готов согласиться, покачал головой Лир.
Чарна была первоклассной фехтовальщицей, одной из лучших во всей стране, побеждала почти всех и всегда, но не Лира. Они выросли вместе, вместе учились управлять клинками. Лир не раз получал нагоняй от отца за то, что во время званых ужинов, устроенных в его честь, ускользал из компаний нудных благородных особ, чтобы помериться силой с Чарной где-нибудь во дворе армейского корпуса.
Это всегда была их игра, и теперь Чарна хотела превратить ее в войну.
– Ну не знаю, – фоморка с наигранным кокетством пожала плечом. – Сегодня, кажется, удача на моей стороне.
Хэллхейт наблюдал, как Чарна крутит клинок в руке, разминая запястье. Свет под странным углом падал на ее шрам на щеке, делая фоморку похожей на сюрреалистичную картину опечаленного чем-то художника.
«Зачем я в это ввязался? – подумал Лир, перебросив меч, одолженный у первого попавшегося в толпе фомора, из одной руки в другую. – Ах да, я хотел ей помочь».
Разве пролитая кровь кому-то когда-то помогала?
«И сейчас хочу».
Вся огромная арена вокруг них двоих погрузилась в кладбищенскую тишину. Зрители боялись пошевелиться, с замиранием сердца наблюдая начало поединка, который, наверное, мечтали лицезреть много лет.
Чарна расправила плечи, приняв боевую стойку, и сделала едва заметный кивок: «Нападай».
Лир в ответ лишь молча покачал головой: «Нет, это была твоя затея. Твой ход».
И она напала. Как молния, сверкнул клинок в ее руках, Чарна занесла меч над головой и рубанула с правого фланга.
Она была быстра, неимоверно быстра, но Хэллхейт всегда был быстрее. Отточенным движением он отразил удар и нанес ответный.
Чарна парировала атаку, сделав шаг назад.
– Зачем все это? – негромко спросил Лир. Тишина на арене, которую разбавлял лишь звон оружия, его угнетала.
– Сдайся, и мы закончим. – Чарна вновь начала поднимать меч, якобы собираясь нанести колющий удар слева, но сделала непростительную ошибку, на мгновение глянув на правое бедро Лира. Глаза часто выдавали ее.
Всего за миллисекунду до нападения Лир отскочил, и клинок Чарны со свистом рассек воздух, не задев ноги наследника трона. С досадой Регинслейв шумно вдохнула сквозь стиснутые зубы.
– Ты же знаешь, что я не могу сдаться, – вполголоса продолжил Лир, огибая ее и ожидая новой атаки в любой момент. – Если я опущу оружие, все, кто сейчас на нас смотрит…
– Сочтут тебя слабаком, недостойным царского трона? – ядовито поинтересовалась она.
– Мне нужна поддержка народа, Чарна. Если люди не пойдут за мной, они пойдут за кем-то другим, а если им окажется наш дурмантин, обречены будут все.