— Такая бумажка, сложенная в форме банта, на верёвочке. Песец зачем-то привязал её к своему хвосту, и она за ним волочилась — как будто он впал в детство и решил поиграть с бантиком.
— Хм. А был ли Песец с поклажей? Возможно, при нём была сумка или мешок? Держал ли он что-то в зубах?
— Без понятия. На такую ерунду я никогда не обращаю внимания, — с достоинством сказал Стриж. — Для меня имеет значение только качество шерсти и внешний вид.
— Спасибо за сотрудничество, — кивнул Барсук. — Вы можете быть свободны. Если вспомните какие-то ещё подробности про Песца, обязательно сообщайте.
— Стри-и-и-ичь! Стричь! — вместо прощания завопил Стриж и вылетел из полицейского участка.
— Да всё с ним ясно, с Песцом этим, — махнул хвостом Барсукот. — Будем его брать. Я только вот сейчас сбегаю ненадолго в Охотки, в Дом культуры на выставку кошек. Маркиза там сегодня участвует в конкурсе красоты, хочу посмотреть, как её выберут королевой. Но это много времени не займёт. Как только вернусь, сразу же приступлю к поимке Песца.
— Вообще-то, у нас сейчас по плану не конкурс красоты, а снятие показаний со свидетеля Крота.
— Зачем нам Крот, если Стриж видел покусанного Песца? Что нового может сказать нам Крот?
— Об этом мы с тобой лучше спросим Крота.
— Но … Если я буду спрашивать Крота, я не увижу, как Маркизу выберут королевой красоты.
— Мой юный друг, — Барсук Старший устало разгладил усы, — я понимаю, что у тебя сейчас март …
— У всех март, — буркнул Барсукот.
— Ну, скажем так, не на всех зверей март так влияет, как на … э-э-э … некоторых …
— … котов, — закончил за него Барсукот. — Ты ведь это хотел сказать? Что я — кот и поэтому теряю голову и влюбляюсь по весне?
— Нет, что ты, я вовсе не имел в виду, что ты обязательно именно кот … — смутился Старший.
— А я, кстати о птичках, вполне допускаю, что я именно кот, — выпалил вдруг Барсукот. — Да-да, не надо делать вид, что ты удивлён. Мы, полицейские, должны смотреть в лицо фактам. А факт заключается в том, что эти вот две полоски, — Барсукот яростно ткнул когтем в чёрные полоски у себя на морде, — ненастоящие. Они у меня не от природы. Я рисую их сам. И ты это знаешь. И когда полоски стираются — я похож на кота. Смотри. — Барсукот облизал обе лапы и стёр с морды полоски. — Что, скажешь, не похож?
— Похож, — оторопел Барсук Старший. — Но сходство само по себе ещё не доказывает, что …
— Не надо меня утешать. Я полицейский и готов смотреть фактам в глаза. Тем более среди кошек порой попадаются невероятно красивые экземпляры. Так что стесняться тут нечего. А вот предположение, что время года как-то влияет на мой интеллект, для меня оскорбительно. Я же не говорю, что все барсуки становятся лентяями зимой.
— Вообще-то становятся. Все, кроме меня, — обиделся Барсук. — Я единственный барсук, которому этой зимой даже на недельку не дали впасть в спячку.
— И в отместку ты не даёшь мне приобщиться к кошачьей красоте?
— Да приобщайся ты на здоровье хоть к собачьей. Показания я и один могу снять. — Барсук зевнул, устало прикрыл глаза и потёр их лапами.
Когда он открыл их, Барсукота в полицейском участке уже не было. Он умел исчезать мгновенно и очень тихо. Будто прыгнул в параллельное измерение.
— Молодость, — пробормотал Барсук Старший себе под нос и снова зевнул. — Март.
Глава 5, в которой Барсукот открывает в себе таланты
— Твои усы — как свежий сыр … Нет, не то … Свежи твои усы … как капельки росы … — Барсукот рысил по влажной лесной тропе, мягкими лапами отбивая ритм будущего стихотворения.
До этого марта он никогда не сочинял стихов, но сейчас не видел никаких причин сопротивляться неожиданно открывшемуся поэтическому дару. С другой стороны, не исключено, что поэтический дар был у него уже давно — просто среди великого множества талантов, которыми обладал Барсукот, именно этот, поэтический, он мог сразу не заметить.
— … Маркиза — кошка … моей мечты … О, как истошно … орут коты … — Барсукот перешёл с рыси в галоп. — Ты — кошка кошек … в моей судьбе … Моя дорожка … ведёт к тебе … И пусть истошно … орут коты … Тебе я скромно … несу цветы …
Цветы. Он резко остановился, взметнув фонтан весенней грязи. Ну конечно, цветы. К королеве красоты не ходят с пустыми лапами. Барсукот огляделся. Вдоль тропы тянулся глубокий овраг с талой водой, и на противоположном его склоне покачивались на ветру чудесные, хрупкие, только-только распустившиеся подснежники. Как раз такие, которые замечательно подошли бы к белоснежной шерсти Маркизы.
На дне оврага ещё с прошлой осени лежало поваленное молнией дерево, но сейчас из воды торчала только сухая чёрная ветка с заострёнными сучьями — точно когтистая лапа гигантского тонущего сыча. Барсукот напружинился, оттолкнулся — и прыгнул. Он легко и изящно перелетел через овраг и в полёте даже успел разглядеть клочок серо-бурой шерсти, одиноко висевший на одном из сучьев-когтей: кто-то прыгал здесь до него и зацепился за ветку. Кто-то явно менее ловкий, чем Барсукот.
Барсукот собрал букет подснежников, сунул в зубы и грациозно перепрыгнул овраг в обратном направлении. В отличие от неизвестного серого неудачника, для него это не составило никакого труда.
Глава 6, в которой гордый зверь считает, что ему всё дозволено
— Значит, вы утверждаете, что Песец угрожал вам накануне открытия подземной выставки? — спросил Барсук Старший.
— Утверждаю, начальник, — кивнул Крот-экскурсовод.
— Почему же вы сразу не сообщили в полицию об угрозах?
— Постеснялся, — ответил Крот.
— Постеснялись?!
— Ну, Песец, он был такой важный, начальственный. Он мне сразу сказал: «Запомни, Крот. Ты — никто, и звать тебя никак. А я — влиятельный, состоятельный, уважаемый, гордый зверь. Такие, как я, распоряжаются. Такие, как ты, выполняют. И молчат. А если не выполняют и не молчат — ложатся в сырую землю». Ну, вот я и подумал: Песец — начальник, ему видней. Раз он сказал молчать, значит, надо молчать.
— Иначе говоря, вы испугались угрозы Песца, поэтому не обратились в полицию?
— Какой угрозы?
— Про сырую землю. Скворец, ты записал про сырую землю?
— Записал про сырую землю, — отозвался Скворец.
— А, нет, про сырую землю — это я вообще не понял, — ответил Крот. — Я ему так и сказал: «Начальник, я в сырой земле и так всегда сплю. Я к этому делу привыкший».
— Так в чём, по-вашему, состояла угроза?
— Он сказал, если он не получит «Муху в янтаре», мне не жить.
— Это то же самое, только более простыми словами, — устало сказал Барсук. — Но вернёмся к «Мухе в янтаре». Песец сразу начал вам угрожать, как только о ней зашла речь?
— Нет, сначала он со мной по-доброму говорил. Сказал, что сделает мне предложение, от которого я не смогу отказаться, потому что «Муха» должна стать звездой его личной коллекции.
— И что же он вам предложил?
— Он предложил мне шиши. Я, говорит, прямо сейчас тебе отсчитаю, тупое ты животное, миллион шишей, а ты отдашь мне «Муху в янтаре» и на выставке её показывать не будешь.
— И что вы ему ответили?
— А я ему ответил: «Прости, начальник, но „Муху“ я тебе продать не могу — ни за миллион шишей, ни за сколько. Потому что это произведение принадлежит не мне, а всему Дальнему Лесу».
— Молодец, Крот, — одобрил Барсук Старший.
— Правда, начальник? А Песец на это сказал, что я безмозглая земляная крыса. И ещё он сказал, что он гордый северный зверь и привык всегда получать то, что ему нравится, будь то чужая еда, чужое произведение искусства или чужая самка.
— Что за нравы у них там, на севере … — покачал головой Барсук Старший. Он прикрыл глаза и медленно втянул носом воздух. Воздух пах весной — талым снегом, молодой травой, брачными играми, дождевым червём, личинками жуков, новой жизнью, — но Барсуку Старшему почему-то захотелось обратно в зиму. В занесённую снегом, уютную нору с тёплым полом. Завернуться в плед, выпить пару глотков мухито — и спать, спать, спать … И не знать ничего про гордых и наглых заполярных зверей, считающих, что им всё дозволено. И про скромных, нерешительных тугодумов Дальнего Леса, не желающих обращаться в полицию, когда им угрожают, — про них чтобы тоже не знать … И чтоб не было этого противного чувства, будто он, Барсук Старший, что-то важное упускает … Чтобы просто свернуться в комок, и спать, и во сне бесконечно облизывать «Пень-Колоду» …
— Э, начальник! Если вы спите, я, наверное, лучше пойду?
— Я не сплю! — Барсук Старший вздрогнул и вытаращил глаза. — А вы, прежде чем уйти, напишите, пожалуйста, список всех гостей, которые были на открытии выставки искусства Дальнего Леса. И ещё отдельный список тех, кто сбежал, когда лопнули светляки.
— Может, не надо, начальник? Ведь ежу понятно, что это Песец.
— Ежу понятно. Но это обязательная формальность.
— А может, всё ж таки не надо писать, начальник?
— В чём проблема, Крот? Вам сложно написать список?
— Сложно — не то слово, начальник. — От смущения Крот вспотел, шерсть на лбу стала влажной. — Я слепой и не умею писать.
— Ну так диктуйте. Мы всё на Скворца запишем.
— Ничего себе, какая у вас современная техника! — восхитился Крот. — Значится, присутствовали: Песец, Муравьед, Дикобраз, Скворец, Барсукот, с ним пришла без приглашения сельская кошка Маркиза …
Крот старательно диктовал дальше, но на кошке Барсук Старший перестал слушать. Снова это противное чувство, будто он упустил что-то важное. Что-то связанное с наглым Песцом и красивой кошкой …
— … Всё, начальник. Я продиктовал оба списка. Кто пришёл и кто ушёл.
— Понял! Понял! — подскочил вдруг Барсук. — Скворец! Отмотай-ка запись назад! «Гордый северный зверь …» — что там дальше?
— Гордый северный зверь привык всегда получать то, что ему нравится, будь то чужая еда, чужое произведение искусства или чужая самка, — отозвался Скворец.
— А теперь отмотай до вчерашнего вернисажа. «Прекрасная самка» … «чужая самка» … «просто ангел, а не самка»? Нет чего-то такого?