- Помнишь, как мы вместе ходили на рыбалку? - спросила она.
Автор кивнул.
- Ты почти никогда ничего не ловил...
- Как это никогда? - разволновался я. - А ты помнишь, я вот такую здоровенную щуку поймал?!
Она рассмеялась.
- Щука была совсем не такой большой.
- Как это не такой большой?! - еще больше разволновался я. - Подожди, ты о чем говоришь? Ты, наверное, забыла. Помнишь, мы вместе взвесили ее? Полтора килограмма. У меня рука устала ее тащить.
Молодая женщина смеялась, а автор был обижен. Он отвернулся, затем сел в траву и стал смотреть на муравьев.
- Ты на меня не обижайся, - она опустилась радом с ним. - Я пошутила.
- Да что ты! - сказал автор равнодушно. - Такая чепуха. Подумаешь, щука.
- Я тебя обидела, я знаю.
- Да брось ты. Просто смешно слушать.
- Ты чуть не плачешь...
- Я чуть не плачу?! - смутился автор. - Это неправда. Я таких щук, может быть, штук двадцать с тех пор поймал, и даже еще больше были.
- Ты знаешь, я твою книгу прочитала, - сказала она уже очень серьезно.
- Правда?! Ну и как?
Молодая женщина поджала губы, что выражало особенную сосредоточенность.
- Ты знаешь... Трудно сказать.
Нужно ли говорить, что в этот момент настроение бедного автора совершенно испортилось.
- Правда? - спросил он. - Что, совсем не понравилась?
- Я не могу сказать, что совсем. И даже наоборот, - она удивленно взглянула на автора. - С чего ты взял, что она мне не понравилась?
- Правда? - произнес автор, с благодарностью глядя на нее.
- Конечно. Мне она даже очень понравилась...
Он вздохнул с облегчением и вытер лоб тыльной стороной ладони. Было ужасно жарко. Автор же оделся не по погоде.
Она улыбнулась, щурясь от яркого солнца; поправила волосы, упавшие на лицо.
- Мне было так жалко того старика, которого в гардеробе зарубили топором. То есть это хорошо, что мне было его жалко, значит, ты заставил читателя сопереживать своему герою. Только... смерть его как-то не совсем продумана. Понимаешь? Зачем она, какой цели она служит? И что с ним происходило до этой ужасной смерти? Остались ли у него внуки, правнуки?
Химическим карандашом автор торопливо записывал замечания в походный блокнот.
- Нет, - она тряхнула головой, и волосы упали на ее лицо. - Я как-то не так говорю. Совершенно неважно, что с ним происходило до смерти, остались ли у него внуки и правнуки, и какой цели служит его смерть. Мне только показалось, что этот студент зарубил его с какой-то даже радостью, чуть ли не с наслаждением... А зачем нужно было убивать несчастного инвалида-педераста, который снимал у старика комнату? Понятно, убийца опасался, что тот сможет его опознать. Но - убийца прекрасно знал, что инвалид, во-первых, глухонемой, а во-вторых, слеп, как крот. При всем своем желании тот не смог бы его выдать.
Что оставалось делать автору? - он сидел в траве, отмахивался от назойливых летних мошек, тоскливо кивал, смотрел на противоположный берег реки... Он не был подавлен замечаниями своей бывшей возлюбленной, - нет, ему просто стало грустно.
- Кроме того. Зачем твой герой после всего этого ужаса еще и обокрал убитого? Зачем взял все номерки, валявшиеся на полу и сложенные стариком в тумбочке? Знаешь, больше всего меня потрясло хладнокровие, с которым твой герой грабил убитого.
- Он был в состоянии шока, - вставил ты. Ох, как плохо ты себя чувствовал!
Она рассмеялась.
- Не смеши меня: "Он был в состоянии шока". Он убил человека, неужели это для тебя как писателя и гуманиста ничего не значит?! И мелочность убийцы: он педантично собирает в мешочек номерки, в то время как в углу стоят новехонькие, сверкающие хромом гардеробные стойки!
- Скажи, почему ты от меня ушла, - задал я тот вопрос, который мучил меня все последние годы.
Вероятно, произнес я эти слова слишком тихо, потому что она не обратила на них внимания.
- Мне показалось (только ты не обижайся), что автор...
Она вдруг расхохоталась, - да так, что упала в траву. Я смотрел на нее сверху.
- Представляешь, я тебя "автор" называю! - смеялась она. - Ты сидишь рядом со мной, а я тебя "автор" называю!
Ничего страшного, я и сам нет-нет да и назову себя автором.
Она успокоилась, сделала серьезное лицо.
- Смотри. Самое главное, мне показалось, что ты одобряешь поступки своего героя, чуть ли не симпатизируешь ему.
- Его поведение мне глубоко омерзительно.
- Ты смеешься надо мной, - заметила она обиженно.
- Совсем нет.
- Хорошо. Возьмем сцену встречи твоего героя с его бывшей возлюбленной...
- Эта сцена тебе понравилась?
Она задумчиво смотрела перед собой.
- Трудно сказать... Прежде всего, она показалась мне немножко случайной. В романе ни слова не говорилось о том, что у твоего героя была какая-то любимая и что она его бросила.
- Это случается сплошь да рядом...
- Да, но в литературе нет места случайностям. Помнишь, как Чехов говорил? - если на стене висит ружье, оно должно выстрелить.
- Его ружье уже сто лет как заржавело, - попытался пошутить я. - Да у него и вообще никакого ружья не было. Он себя по капле выдавливал, у него времени в охотничий магазин сбегать не было.
Она посмотрела на меня с сомненьем.
- Мне кажется, что у него было ружье, но речь не об этом. Сам их разговор...
- Не убедил?
- Они же не виделись много лет, если я правильно поняла. В таких случаях люди разговаривают иначе.
- А как - иначе?
- Ну, - она пожала плечами. - Вспоминают прошлое, как встретились, о друзьях говорят...
- Друзья - это болезненная тема. Особенно друзья-читатели. И особенно те читатели, которые уводят у тебя девушку.
- Да? - она подумала. - Ты прав. Знаешь, мне все-таки понравилась эта сцена. За простой, как бы непритязательной болтовней твоих героев скрыто такое напряжение... такая боль...
- Спасибо.
- Теперь я понимаю. Ты очень тонко все это описал.
- Я старался.
- Только знаешь, - сказала она и задумалась.
- Я все это время хотел спросить у тебя, почему ты от меня...
- Да, вспомнила!
Она повернулась ко мне.
- Единственное, что мне там все-таки совсем не понравилось, - это то, что он ее...
Она замолчала, особенно глядя на меня.
- Что именно? - спросил я.
- Ну... Ты сам понимаешь.
- Нет, - сказал я. Я не лукавил - я на самом деле ничего не понимал.
Краснея, она сказала:
- То, что они... в конце этой сцены... Что у них был... так называемый секс, - закончила она смущенно, не глядя на меня.
- Так у них был так называемый секс?! - обрадованно спросил я.
- Ты забыл роман?
Я развел руками, чтобы слишком не вдаваться в скучные подробности писательского ремесла: как правило, слово пишется слева направо, то есть вначале первая буква, затем вторая, третья - и так далее. То же самое касается и страницы: первая строчка, вторая, третья... Трудно представить себе такого чудака, который бы начал, скажем, с десятой, потом настрочил бы девятую, потом восьмую, седьмую... Понятно, короче говоря, к чему автор клонит: романа он не забывал, но сцена еще не была закончена.
- А чем тебя это смущает?
- Например, мне неприятно, что его бывшая подруга замужем... Это как-то аморально. Да и сам он женат.
- Может быть, ты и права.
- И у него ребенок. Кстати, я так и не поняла, у него сын или дочка?
- Дочка, - скорее грустно, чем весело, ответил я. - Беременная.
Молодая женщина сочувственно покачала головой.
- Во втором классе - и уже беременная.
- Да, - согласился автор.
- Сколько ей?
Автор задумался; он так и не собрался посчитать.
- Лет семь-восемь, - с сомнением произнес автор.
- Да, - подтвердила она. - Сейчас в шесть в школу берут. Вначале нулевой, потом первый, второй... Подожди.
Она взяла меня за руку.
- Но если у твоего героя дочка, а дочке семь-восемь лет - зачем же тогда он пошел в магазин покупать сыну детское питание?!
Пораженный, я так и повалился в траву.
- Ты понимаешь?! - горячо продолжала она между тем. - Если ей семь-восемь лет, детское питание ей уже не нужно! Она выросла. Таким питанием кормят грудных младенцев!
Она была права. Боже, как она была права! Тысячу раз права! Как мог я допустить такую промашку?! Детское питание! Да это же смешно! Позор!
- Слушай, слушай, - тормошила меня эта добрая молодая женщина. - Я все придумала. Пускай его жена будет беременна. На сносях. Вот-вот родит, через неделю. И он, как внимательный муж и заботливый будущий папа, решает заблаговременно купить детское питание, чтобы помочь жене, которой трудно ходить по магазинам.
Я слабо махнул из травы рукой.
- Не отчаивайся, все можно исправить! Смотри. У него может быть любовница - и это даже лучше!
- Ты думаешь? - поднял я из травы голову.
- Конечно! - она раскраснелась. - У него - двое детей. Дочь от жены и маленький сынишка от любовницы.
Голова моя упала в траву.
- Ужас.
- Ничего не ужас. Это спасет роман, иначе всю историю с детским питанием придется выбросить.
- И выброшу.
- Прошу тебя, не делай этого.
- Выброшу.
- Я тебя умоляю. Не выбрасывай.
- Выброшу.
- Пожалуйста.
- Выброшу.
- Не нужно.
- Сейчас приду домой - и выброшу.
Она замолчала.
Я ждал ее слов, но время шло, а она молчала.
Я поднял из травы голову, и вот что увидел: опустив голову на колени, обхватив колени руками...
Да. Она плакала. Это как-то сразу стало понятно. То ли по плечам, которые дрожали... Нет, не знаю. Да и времени, чтобы скрупулезно разбираться в своих ощущениях, у меня не было.
Я ей сказал:
- Не плачь, пожалуйста. Мне не хотелось обидеть тебя. Ты чудесный человек, сегодня я в этом снова убедился. Я долго на тебя злился, но теперь вижу, что был не прав. Прости меня.