– Что ж…
Верзила вскинул ружье, но выстрелить не успел – уголовник неожиданно схватил его за руку:
– Постой! Дай-ка лучше я… У меня с ним ста-а-арые счеты. Вот сейчас, прямо в колено… Ой как он сейчас завоет, ты услышишь, Витек! Ой как…
Максим подсек Жердяя ногой и, вскочив, бросился в можжевельник… Грохнувший выстрел сбил на елках шишки.
Максим ткнулся в снег, ожидая второго заряда – должен же выстрелить верзила. Что-то не стрелял… Почему медлит, гад?
– Стреляй, Витек! Стреляй! – истошно заорал уголовник… И почти сразу же голос его странным образом изменился: – Витек… ты что это, Витек? Ты что?
Не дослушав, Тихомиров вскочил на ноги, кинулся за деревья, резко ушел вправо, затем влево… петлял… А выстрела не было! И, похоже, никто не гнался.
– Макси-и-им!!! – позади прозвучал женский крик.
Олеся!
Больше некому!
Достали они ее, что ли? А что же Петрович?
– Макси-им! Макс! – а это уже мужской голос. И, кажется, инженер…
Беглец высунулся из-за сосны:
– Петрович! Олеся!
– Мы здесь, здесь! Давай сюда.
Проваливаясь по пояс в сугробы, Тихомиров зашагал обратно к можжевельнику. Странно, но он совсем не чувствовал холода – может быть, на нервной почве?
На поляне, у кустов можжевельника, о чем-то негромко переговариваясь, беглеца поджидали четверо: Григорий Петрович, Олеся, и – Макс не поверил своим глазам! – хрупкая блондинистая девчонка, весьма знакомая, и с ней – мальчишка лет двенадцати. Оба одеты в какие-то старушечьи полушубки из собачьих шкур, в валенки, у обоих за плечами – луки и колчаны! А в спине, между лопатками упавшего в снег верзилы, торчала стрела!
– Это вы его что ли? – подойдя ближе, Максим кивнул девушке.
Та улыбнулась:
– Мы… Я то есть. Вы меня не узнаете? Я Марина.
Марина… Ах, ну да, ну да – та самая девчонка, из «новых русских», которую Максу когда-то не удалось спасти от группового изнасилования, однако вполне удалось – от самоубийства. Ну да, ну да… Она же еще потом говорила, что разрядница по стрельбе из лука. И что на сафари с отцом ездила… в Кению что ли…
– И как вам здешнее сафари, Марина?
– По второму промахнулась, жаль! – Девушка жестко сжала губы. – Хотела сначала поговорить, расспросить кое-что.
– А я бы достал! – неожиданно засмеялся пацан… Ммм… тот, детдомовский. Лешка! Значит, эта Марина его тогда и приютила… у нее же, кажется в Калиновке дом, бабушкино наследство.
– Нет, ну точно попал бы!
– Цыц! – Без лишних слов Марина отвесила парнишке подзатыльник. – Рановато еще тебе… по людям.
– Так это разве люди?
– Я кому говорю? Рановато!
– Да ла-а-адно…
– Что, не слушается? – улыбнулся Петрович.
– Да вообще-то слушается. – Марина взлохматила пареньку волосы. – Хотя воспитатель из меня вряд ли очень уж строгий. Ну что, идем? Нечего тут без нужды торчать!
– А с этим как же? – Максим кивнул на труп.
– Да никак. – Охотница пожала плечами. – Это уж не наши проблемы – их.
Пока шли, настороженно оглядываясь на оставшийся позади лес, Петрович вполголоса рассказал, как тут все произошло. Да, в общем-то, и нечего было особенно рассказывать: охотников он встретил, едва перешел шоссе, сразу же у повертки к деревне. Обоих, и Марину, и Лешку, инженер знал еще с лета, с тех пор как те поселились в старой избе покойной старушки Ефимовны, которую в Калиновке знали и уважали все.
Увидел… Рассказал, от кого бежит. Тут и Олеся нашлась, подоспела. Ну и решили посмотреть, что там с Максом.
– В Калиновке, кстати, не так уж и спокойно, – вспомнив разговор гопников, счел нужным предупредить Макс. – Там есть чужие глаза… и уши.
– Знаем. – Обернувшись, Марина кивнула, задержав на молодом человеке взгляд несколько дольше, чем требовала сложившаяся ситуация. – Правда, пока еще не вычислили – кто. Не до того. Да и по большей части разобщены все.
– По большей части? – Тихомиров быстро нагнал девушку. – Значит, кто-то все же держится заодно. И эти «кто-то» – враждебны Миколу.
– Ну ясно, враждебны. – Марина замедлила шаг. – Этот козел Микол сам же во всем и виноват – Калиновку под себя подмять хочет.
– Не только Калиновку…
– Ну, пока не до нас ему, а там… Еще посмотрим! Еще потягаемся!
Девушка сузила глаза – серые, голубые? Да нет, стальные, сверкавшие затаенной ненавистью и силой.
Максим только головой покачал – никак нельзя было сказать, что эта смелая охотница еще меньше года назад была изнеженной дочкой нувориша, которая даже хотела покончить жизнь самоубийством. Как проклятый кокон меняет людей! Кто-то становится законченной сволочью, а кто-то наоборот… Как вот Марина, Петрович, Лешка… и даже сгинувший невесть куда «авторитетный лесовик» Трушин.
В деревню пришли уже в сумерках, по совету Марины крались околицей прямо к ее – крайней – избе, обычному деревенскому дому-пятистенку. Солнце тонуло в вечернем желто-фиолетовом мареве, на небе по-прежнему не было видно ни звезд, ни луны.
На крыльце старого клуба тусовались подростки – их громкие голоса и смех разносились далеко, на всю деревню. В окнах некоторых домов трепыхались дрожащие оранжевые светлячки – жгли свечи, большинство же, похоже, предпочитало с наступлением темноты укладываться спать – делать-то все равно нечего.
– Ну, располагайтесь. – Войдя в избу, Марина первым делом зажгла лучину. – Лешка вам покажет, что тут к чему, а я пока сбегаю, кое-кого позову из наших. Будем думать, как вам помочь.
– А стрела? – быстро спросил Тихомиров. – Не боишься, что по ней тебя обнаружат?
– Стрела? – Марина и Лешка как-то странно переглянулись. – Уж по ней нас никто не вычислит… Смотрите!
Она рванула со спины колчан, высыпала на стол охапку стрел, большей частью обычных, самодельных, но штук семь явно отличались от остальных: более массивные, с ярко-красным оперением и хищным наконечником из какого-то блестящего металла.
– На поляне как-то нашли, – туманно пояснила девушка. – В хижине.
– Что за хижина? – Максим сразу насторожился. – Где?
Марина пожала плечами и снова посмотрела на Лешку:
– Обычная такая хижина, круглая, в каких дикари живут. Лешка туда случайно забрел…
Тихомиров лишь усмехнулся:
– И откуда тут дикари?
– А откуда все остальное? Этот туман проклятый, кокон?
– Ладно, ладно, не митингуйте. – Григорий Петрович уселся на лавку, к печке и кивнул на охапку хвороста: – Растопить?
Хозяйка отмахнулась:
– Лешка все сделает, он у нас ответственный, хоть и бывший беспризорник, верно, Лешенька?
– Сама ты… – Парнишка беззлобно выругался и, проводив Марину, принялся возиться с печкой.
И вот через пару минут уже загудело в трубе и в устье печи весело забилось оранжево-желтое пламя. Сразу стало теплей, и Олеся уже хотела было сбросить с себя вымокшие Снегуркины наряды, да, искоса взглянув на Лешку с Петровичем, постеснялась. Да и Максим тоже: в конце концов, не сидеть же сейчас у печи голым, скоро и Марина вернется, незачем смущать девчонку.
– Я сейчас Маринкино что-нибудь принесу, – понимающе сказал подросток. – Не совсем ее – то, что от бабушки покойной осталось. Тряпья целый сундук! Да еще в шкафу – валенки, полушубки. Баба Ефимовна – так ее на деревне звали – ни за что не хотела из этой избы уезжать. Всю жизнь, говорит, здесь прожила, тут и умру. Так вот и случилось – соседи рассказывали.
Лешка ушел в дальнюю комнату – горница или как она там называлась? – и вернулся уже с грудой одежды: сарафан, кофты, юбки… Улыбнулся Олесе:
– Вы переодевайтесь, вон, за занавеской.
– Спасибо. – Благодарно кивнув, девушка прошла в комнату.
– Слушай, Леша, а что ты там за хижину отыскал? – нетерпеливо поинтересовался Максим.
– Да круглую. – Видно было, что парнишка отозвался как-то не очень охотно, и тут же попытался перевести разговор на другую тему: – А вы от самой лыжни бежали?
– От самой. Значит, в хижине и эти стрелы были?
– Были. И стрелы… и еще кое-что.
– А что именно?
Подросток зачем-то оглянулся и посмотрел в окно:
– А вы местным не скажете?
– Конечно, скажу, – сразу же заявил Максим. – По каждой избе пройдусь лично, верно, Петрович?
Лешка улыбнулся:
– Шутите. В общем, кроме стрел этих, в хижине той еще человечьи черепа были, целых четыре, и кости. Некоторые – в крови еще. А у нас в деревне как раз незадолго трое ребят пропали – вот пошли в лес и сгинули. А до того – еще старик один.
– Что же – людоедская, выходит, хижина? – покачал головой инженер.
– Выходит так… – вздохнул парнишка. – Мы с Маринкой потом, сколько ее ни искали, так больше и не нашли.
– Может, не там искали?
– Да нет. Там…
– А цветов там разноцветных… – Максим быстро осекся и радостно хлопнул в ладоши, увидев вышедшую из горницы Олесю в длинной старушечьей юбке, кажется плисовой, и зеленой кофте с большими перламутровыми пуговицами. – Вот это да! О, ма шери! Вы кто? Коробочка или мадам Помпадур?
В этот момент снаружи, на веранде, послышался топот – кто-то сбивал с ног снег. Затем дверь открылась и в избу вошли трое – Марина, какой-то седоватый дедок в интеллигентских роговых очках, но вполне еще крепенький, и здоровенный рыжий детина едва не под потолок. Оба показались Максу знакомыми… Ну конечно! Именно рыжего тогда били на заправке, именно ему помог вот этот дедок и еще опер, Артем…
– Петренко! Иван Лукич! – Инженер радостно вскочил с лавки. – А мы ведь к тебе и шли!
– Я тоже рад тебя видеть, Гриша.
Петрович и дедок радостно обнялись.
– Это Евгений. – Петренко кивнул на амбала. – Прошу любить и жаловать – человек верный.
– Можно просто – Жека. – Детина, несколько кофузясь, крепко пожал руки Максу с Петровичем, а Олесе слегка поклонился. – Очень приятно познакомиться.
– Нам тоже.
– Еще из наших тут Валентина, биолог со станции, – усаживаясь к столу, пояснил Петренко, – да Брузенков, фельдшер. Этим точно можно довериться, остальной же контингент…