Дверь открылась. Серж А. Стормс запрыгнул в автобус.
Пробираясь по проходу, Серж осматривал полупустой салон и размышлял: где сесть? С кем поговорить? Дело первостепенной важности. В долгих поездках необходим партнер для увлекательных бесед, в глубоких резервуарах культурного опыта которого смогут обрести твердую почву мои метафоры…
Эту мысль Серж произнес вслух, почти прокричал. Попутчики начали либо прижимать к себе пожитки, либо класть их на соседнее сиденье.
Говоря, Серж клал руку на спинку каждого сиденья.
– …Нет, не эта мадам с прической в стиле «я упала с сеновала, тормозила головой». Такое в моде среди тех, кто навещает заключенных… Не этот бизнесмен со зловонным дыханием, который за свою жизнь принял рекордное количество глупых решений… Не эта женщина, которая, судя по виду, сбежала из неудачного двухнедельного брака, состоявшего из ночных ссор, долгов по кредитным карточкам и венерических заболеваний…
Варианты заканчивались. Серж глянул на заднее сиденье и просветлел лицом.
– А-а, вот кто примет меня с распростертыми объятиями!
Он протрусил в задний конец автобуса и сел напротив жителя острова Лоуэр-Матекумбе-Ки, страдающего жестокой почечной недостаточностью и алкоголизмом в последней стадии. Пьяница спал на двух сиденьях, неловко вывернув шею, о чем впоследствии наверняка пожалеет.
Серж засунул рюкзак на багажную полку, достал из чехла гитару и немного побренчал. Поерзал, откашлялся и бросил взгляд на пьяницу. Тот не шевелился.
Серж привстал и потряс попутчика за плечо.
– Эй!
Затем быстро сел и побренчал еще. Пьяница поднял голову и окинул автобус туманным взором.
– Ах, простите! – воскликнул Серж. – Я вас разбудил? Пьяница снова лег.
– Ну, раз вы все равно проснулись… – Серж прыжком перескочил через проход и заставил пьяницу потесниться. – Для путешественника главное – новые знакомства. Вот в чем суть, в чем самая соль: попасть в какое-нибудь экзотическое место, перезнакомиться с жителями, погрузиться в их культуру и понять, почему они такие козлы. Если не готов вывернуть душу наизнанку перед абсолютно чужим человеком, зачем вообще куда-то ехать? С таким же успехом можно сидеть дома и насиловать резиновую куклу, пока не случится что-нибудь страшное и за тобой, на потеху соседям, не приедут спасатели. У меня с общением все в порядке, потому что я умею слушать. Особенно когда мне говорят о себе. Каждый человек – уникум! Всем есть что порассказать. Вам тоже. Спорим, у вас историй – вагон и маленькая тележка! Вот сколько вам лет? Шестьдесят?
– Сорок три.
– Главное – уметь слушать. Вот почему мир катится в тартарары! Люди разучились слушать!
– Я… э-э…
– Ш-ш-ш! – оборвал Серж. – У меня важная новость. Я женюсь! Еще не знаю, на ком. Я веду поиски по всему штату, и если у вас есть неплохо сохранившиеся родственницы на примете…
Пьяница обмяк и начал закрывать глаза. Серж вздернул его за шиворот.
– Я выхожу на новый уровень! Брак будет стимулировать мой личностный рост. А пока я пробую другие методы. Вот, например…
Серже видом крайнего напряжения вперился в передние ряды. Морщинки под глазами завибрировали. Вдруг…
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Пьяница подскочил. Водитель покосился в зеркало заднего вида.
– Извините, – сказал Серж. – Я приучаю мозг видеть обнаженную суть жизни. Вы понимаете, что мы сами обманываем себя больше, чем все остальные? Несколько раз вдень я замираю и смотрю в лицо истине, ни разу не сморгнув…
Пьяница попытался встать.
– Можно я пересяду?
Серж рывком вернул его на место.
– Обычно бывает или одно, или другое. Или ужас, или блаженство. Я сейчас вспомнил о Черной смерти, ужасавшей Европу в тысяча триста сорок восьмом. Ну-ка еще раз…
Серж напряженно сощурился. -У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у! Серж опять повернулся к пьянице.
– Здорово! Я понял, как мне повезло! Я ведь мог родиться цистобластом! Что это такое – не важно. Достаточно знать, что это одно из многих, многих, многих существ, быть которыми совершенно не стоит. Это даже не организм, а всего лишь кучка клеток. То есть у них нет глаз, и они не способны воспринимать яркие цвета сотворенной Богом Вселенной. Цвета природы: голубое небо, зеленые деревья, нежно-розовые весенние крокусы, медовые облака на закате. Цвета продуктов: баклажан, авокадо, мандарин, клюква. Цвета химических веществ: хром, хлор, фтор. Цвета из женских журналов: меланж, экрю, фуксия. А еще цвет, который мне нравится просто за название: гуммигут, гуммигут, гуммигут. Или слова, которые не обозначают цвет, хотя могли бы: Камерун или Димаджио. Если ты цистобласт – можешь на все это положить…
Серж не заметил, что автобус остановился и водитель встал прямо над ним.
– Если будете кричать, мне придется вас высадить.
– Извините, – сказал Серж. – А играть на гитаре можно?
– Вы кричите, когда играете?
– Обычно нет.
Водитель, уходя, бросил через плечо:
– Чтоб без ора!
Серж нежно обнял гитару и забренчал:
– «Мата, don’t take ту Kodachrome awaaaaaaaaayyyyyeeee-yay!»*
* «Мама, не забирай мой «Кодахром!» – строка из песни Пола Саймона «Кодахром» («Кодахром» – марка цветной фотопленки).
В мотеле «Роял Глейдс» в дверном глазке номера сто тридцать три вращался гигантский зрачок.
Коулмэн взял углом рта косяк и затянулся. Снаружи было темно. Светился только рекламный щиток сэндвич-бара: «99-центовые бутерброды». Ночью местные подростки сдвинули средние буквы в крайне неприличное сочетание.
Обстановка в номере могла послужить прекрасной иллюстрацией к образу жизни а-ля Коулмэн. Окурки, горелые спички, фастфудовские пакеты, перевернутые мусорки, мокрые носки на абажурах, раскрошенные чипсы на ковре, куриные кости в постели, кусочек пепперони на зеркале, кровавый след ноги на шкафу, мелочь в унитазе, засоренная рвотной массой раковина, мультфильмы по телевизору.
Коулмэн не отходил от глазка. Паранойя! Как только он решался убежать, возникали сомнения. А если кто-то выйдет из офиса? Он смотрел минуту, еще одну… Коулмэн хотел, чтобы побег прошел без сучка без задоринки, чтобы ни волосок нигде не шелохнулся. Зрачок в который раз оглядел улицу.
Решение помогли принять наркотики. Косяк догорел, дольше тянуть нельзя. Коулмэн отошел от глазка и схватил за лямку спортивную сумку. Глубоко вдохнул… Вперед!
Коулмэн распахнул дверь так, что она ударилась о стену, и бросился бежать. Прямиком в металлическую мусорку. Бак со звоном покатился по стоянке. Коулмэн упал, затем ухватился за ручку автомобильной дверцы и поднялся. Завыла сигнализация: пуп-пуп-пуп! – Черт!
В мотеле начал включаться свет, на балконы высыпали сонные постояльцы. Из офиса выбежал администратор. Коулмэн залез в «бьюик». Уронил ключи. Задел сигнал. Наконец машина завелась, и с визгом шин Коулмэн вывернул со стоянки, зацепив мусорный бак. Тот застрял под бампером и сыпал искрами. На выезде «бьюик» царапнул днищем об асфальт. Зрители на балконах поморщились. Коулмэн крутанул руль налево, от чего мусорка отправилась в свободный полет и разбила неоновую вывеску сэндвич-бара. Зрители скривились.
Коулмэн пропал из виду, и наступила благословенная тишина. Постояльцы разошлись по номерам. Те, кому происшествие перебило сон, понесли вещи в машины, чтобы выехать пораньше. Два синих чемодана легли в багажник коричневого «плимута-дастера» с номером из Огайо.
Глава 3
Полицейский бюллетень N9 2: «транс-ам» цвета зеленый металлик
На Флоридской платной автостраде было пустынно и темно. Самое неопределенное время суток: вроде уже не вчерашняя ночь, но еще не сегодняшнее утро. А для тех, кто с вечера за рулем, все еще неопределеннее.
«Транс-ам» цвета зеленый металлик обогнул Майамский международный аэропорт. Участки черноты на автостраде чередовались с залитыми светом перекрестками. Фонари, светившие резким оранжевым светом, напоминали о заведениях с колючей проволокой и камерами видеонаблюдения. Они словно говорили: «Выхода нет!»
Было почти пять утра, хотя женщина за рулем этого не знала: ремешок порвался, и часы потерялись. Женщина поглядывала в зеркало заднего вида.
Миниатюрная фигурка почти тонула в огромном «понтиаке». Ей было двадцать восемь, но из-за свежего цвета лица, ямочек на щеках и мелких черт ее постоянно тормозила дорожная полиция.
«Транс-ам» проехал мимо знака, просившего приготовить семьдесят пять центов на платную автостраду. Женщина дрожащей рукой втерла тональный крем в синяки на ногах, опустила стекло, бросила мелочь в лоток и сильнее нажала на газ. Одновременно она сунула тюбик с тональником в объемистую сумку на пассажирском сиденье. Потом резко плюхнула ее себе на колени и начала в ней рыться. Система, по которой были разложены вещи, полетела к черту – этой ночью женщина уже дважды вытряхивала из сумки все содержимое и запихивала обратно. Наконец женщина нашла сигарету, прикурила от автомобильной зажигалки и закашлялась. Она опять начала курить – а пачку купила еще в Делрее. Никотин притормаживал разыгравшееся воображение, но не мог убрать застрявшие в памяти картинки – то, что она увидела, открыв дверь ванной. И что было потом. Ее потряс не только вид крови. Откуда они вообще узнали о том месте? Значит, ей негде спрятаться! Женщина снова посмотрела в зеркало заднего вида – белого «мерседеса» с тонированными стеклами не было.
Она миновала съезд на Кендал и синий указатель. Потом притормозила, пропуская цистерну, и перестроилась.
Зона сервиса под названием «Окуневая гавань» находилась на девятнадцатой миле. Это значит – еще девятнадцать миль до конца платной автострады, а потом по простой двухрядке через мангровые рощи до того места, где материк на карте переходит в точечки болот. А там и разводной мост на остров Ки-Ларго.
На стоянке оказалось всего несколько машин. «Ниссан» без водителя и номерного знака. Машина охранной службы со спящим за рулем охранником, на двери эмблема: орел (с виду весьма раздраженный) и молнии. Тягач с прицепом, в кабине которого было темно, хотя двигатель продолжал работать. По всему периметру прицепа горели сотни желтых лампочек – несомненное доказательство, что у кого-то их переизбыток.