— Куда я отсюда направлюсь? — спросил Саймон.
Доктор пошевелил дрова кочергой.
— Вы уйдете на рассвете, полковник, как я и обещал — свободным. А вот куда,— он улыбнулся,— это мы посмотрим.
— Зачем ждать рассвета?
Доктор поставил кочергу, вытер руки платком и посмотрел прямо в глаза Саймону.
— Потому что ваша дверь откроется на рассвете — именно ваша. Вероятно, вы будете смеяться над моим рассказом, Трегарт, пока собственными глазами не увидите доказательства. Что вы знаете о менгирах?
Странно, но Саймон почувствовал удовлетворение от того, что может ответить на этот вопрос. Доктор явно не ожидал этого.
— Это камни. Доисторические люди ставили их кругом. В Стоунхедже.
— Ставили кругом. Но эти камни использовались и по-другому.— Теперь доктор говорил серьезно и требовал внимания.— В некоторых легендах упоминаются камни, обладающие большой силой. Лиа Фейл из Туата де Дамана в Ирландии... Когда подлинный король наступал на него, то камень издавал громкий крик в его честь. Это был коронационный камень древней расы — одно из трех ее сокровищ. А разве до сих пор английские короли не держат под троном камень Скоун? Но в Корнуэльсе был еще один камень власти — Сидж Перилос «Сиденье опасности)». Говорили, что этот камень способен оценить человека, определить, на что тот способен, и предоставить его судьбе. Артур при помощи Мерлина открыл силу этого камня и поместил его среди сидений Круглого Стола. Шесть рыцарей пытались сесть на него — и исчезали. Потом пришли двое, знавшие его тайну — Персиваль и Галахад.
— Послушайте,— Саймон был жестоко разочарован, особенно потому, что у него уже было появилась надежда. Петрониус свихнулся и выхода нет.— Артур и Круглый Стол — сказки для детей. Вы говорите так, будто...
— Будто это подлинная история? — подхватил Петрониус.— Но кто скажет, что является подлинной историей, а что нет? Каждое слово из прошлого доходит до нас, окрашенное и искаженное обучением, предрассудками и даже физическим состоянием летописца, записавшего его для будущих поколений. Традицию создает история, но разве традиция совпадает с истиной? Как может быть искажена истина даже за одно поколение? Вы сами исказили свою жизнь ложными показаниями. Но эти показания записаны и теперь стали историей, хотя они и верны. История записывается человеком и обременена всеми его ошибками. Как можно утверждать, что этот факт вымышлен, а тот правдив, и знать, что ты не ошибся? В легендах много правды, а в истории немало лжи. Я знаю это, потому что Сидж Перилос существует!
— Существуют теории, чуждые здравому смыслу, но мы о них знаем. Слыхали ли вы об альтернативных мирах, расщепляющихся после определенного момента? В* одном из таких миров, полковник Трегарт, вы, возможно, не отвели взгляда в ту ночь в Берлине. В другом вы не встретились со мной и отправились прямо на свидание с Сэмми.
Доктор раскачивался на пятках, как будто под действием собственных слов и веры. И Саймон, вопреки себе, почувствовал прилив энтузиазма.
— Какую же из этих теорий вы хотите применить к моему случаю, доктор?
Доктор снова облегченно рассмеялся.
— Немного терпения. Выслушайте меня, не считая сумасшедшим, и я все объясню.— Он перевел взгляд с ручных часов на стенные.— У вас есть еще несколько часов. Итак...
Маленький человечек начал рассказ, звучавший как бессмыслица. Саймон послушно молчал. Тепло, выпивка, возможность отдохнуть — этого вполне было достаточно. Позже все равно придется встретиться с Сэмми, но пока он отбросил эту мысль вглубь мозга и сосредоточился на словах доктора. Послышался мелодичный звон старинных часов. Еще три раза звонили они, прежде чем доктор кончил. Саймон затаил дыхание, подчинившись потоку слов. Если бы это только была правда... Но у Петрониуса есть репутация. Саймон расстегнул куртку и достал бумажник.
— Я знаю, что с тех пор, как Сакарси и Вальверстейн встретились с вами, о них никто не слышал,— согласился он.
— Конечно, потому, что они ушли в свою дверь. Они нашли тот мир, который всю жизнь подсознательно искали. Я уже говорил вам. Когда садишься на камень, перед тобой открывается мир, в котором ты дома. И ты отправляешься туда искать счастья.
— Почему же и вы не попытались уйти туда? — Саймону это казалось самым слабым местом во всем рассказе. Если доктор имеет ключи от такой двери, почему он не открыл ее для себя?
— Почему? — доктор взглянул на свои пухлые руки, лежащие на коленях.— Потому что возврата оттуда нет. Только человек в отчаянном положении выбирает этот выход. В этом мире мы считаем, что сами контролируем свои поступки, определяем решения. Этот выбор не может быть изменен. Я много говорю, но все же не могу подобрать слова, чтобы выразить все, что я чувствую. Было много хранителей этого камня, и лишь немногие использовали его для себя. Может быть... однажды... но у меня не хватает храбрости.
— И вы продаете свои услуги преследуемым? Что ж, это тоже способ зарабатывать на жизнь. Интересно было бы увидеть список ваших клиентов.
— Верно. Моей помощью пользовались многие известные люди. Особенно в конце войны. Вы не поверите если я назову вам имена тех, кто обращался ко мне после того, как от него отвернулось счастье.
Саймон кивнул.
— Много военных преступников так и не найдено,— заметил он.— И странные, должно быть, миры открывает вам камень, если, конечно, все это правда.— Он встал и потянулся. Потом подошел к столу и пересчитал деньги. Старые, грязные, как будто на них перешла часть грязи от дел, в которых они побывали. В руке у него осталась одна монета. Саймон подбросил ее в воздух, и она, звеня и подпрыгивая, покатилась по полированному дереву. Вверху оказался выгравированный орел. Саймон взглянул на него и сказал: — Возьму это с собой.
— Принесет счастье? — Доктор тщательно пересчитал банкноты, укладывая их в пачку.— Не очень полагайтесь на орла: у человека не может быть слишком много счастья. А теперь, хотя мне и не хочется торопить уважаемого гостя, пора, так как власть камня ограничена. Важнее всего не упустить нужный момент. Сюда, пожалуйста.
Саймон подумал, что доктор с таким видом мог бы пригласить в кабинет дантиста или на встречу с сенатором. Как глупо, что он идет за ним. Дождь прекратился, но в каменном ящике за старым домом было по-прежнему темно. Петрониус щелкнул выключателем, и из двери блеснул свет. Три серых камня образовывали арку выше головы Саймона всего на несколько дюймов, а перед аркой лежал четвертый камень, неполированный, в форме грубого параллелепипеда. За аркой виднелась деревянная изгородь, высокая, непокрашенная, прогнившая от времени, выпачканная городской грязью. Фут или два голой земли и ничего больше. Саймон стоял, в душе смеясь над собой за то, что поверил в эту ерунду. Пора появиться Сэмми, а Петрониус получит свою настоящую плату. Доктор указал на камень.
— Это Сидж Перилос. Садитесь, полковник. Пора.
Саймон угрюмо, без улыбки, подчеркивая собственную глупость, подошел к камню и остановился под аркой. Потом сел. Круглое углубление в камне соответствовало ногам. Предчувствуя недоброе, Саймон опустил руки. Так и есть — два меньших углубления для ладоней. Ничего не случилось. По-прежнему виднелась деревянная изгородь, полоска грязной земли. Он уже собирался встать, когда...
— Сейчас! — голос доктора звучал напряженно.
За аркой все завертелось, растаяло. Саймон смотрел на болотистую местность под серым рассветным небом. Свежий ветер, несущий странный бодрящий запах, шевельнул его волосы. Что-то в нем распрямилось.
— Это ваш мир, полковник. Желаю вам всего наилучшего!
Саймон отсутствующе кивнул, больше не интересуясь маленьким человеком. Может, это иллюзия, но она влекла его больше всего в жизни. Не говоря ни слова, Саймон встал и прошел под аркой. На мгновение он почувствовал страх. Он даже представить себе не мог, что такой страх возможен. Он причинял физическую боль. Как будто вселенная раскололась и увлекла ого в ничто. И тут же он растянулся, уткнувшись лицом в жесткую траву.
Рассвет не означал восхода солнца, потому что в воздухе висел туман. Саймон встал и огляделся. Два грубых столба из красноватого камня, но за ними не городской мир, а все то же серо-зеленое болото, уходящее в туман. Петрониус был прав: этот мир ему неизвестен. Саймон дрожал в своем теплом пальто. У него не было шляпы, волосы намокли, и вода стекала с них за шиворот. Нужно убежище — хоть какая-нибудь щель. Саймон медленно обернулся. До самого горизонта ни одного дома. Пожав плечами, он пошел прямо от каменных столбов: это направление ничем не хуже других. Он шел по влажной почве, а небо светлело, туман рассеивался, и характер местности медленно менялся. Виднелись выступы красного камня, появились подъемы и спуски. На горизонте обозначилась ломаная линия, а это означало, что впереди горы. Далеко ли было до них, Саймон не мог определить. Прошло много часов с тех пор, как он ел в последний раз. Саймон наг ходу сорвал лист с куста, пожевывая, ощутил острый, но приятный аромат. И тут он услышал шум охоты.
Несколько раз прозвучал рог, ему ответил резкий и приглушенный крик. Саймон пошел быстрее. Оказавшись на краю оврага, он понял, что шум доносится с другого края этого оврага, и пошел в том направлении. С осторожностью, выработанной годами службы в отрядах коммандос, он выглянул в проем между двумя стволами деревьев. Первой из зарослей кустарников на противоположном краю оврага показалась женщина. Она бежала ровно, как опытный бегун, пробежавший большое расстояние и знавший, что еще много предстоит бежать. На краю узкой долины она оглянулась. На фоне серо-зеленой растительности ее стройное тело, едва прикрытое обрывками ткани, казалось пятнистым от лучей рассвета. Нетерпеливым жестом она отбросила назад длинные пряди черных волос, провела руками по лицу, а потом осторожно начала спускаться, отыскивая тропу, ведущую вниз.
Снова прозвучал рог, ему ответил лай. Женщина вздрогнула, и Саймон привстал, неожиданно поняв, что в этой охоте она является дичью. Он снова опустился на одно колено, когда женщина дернула платье, отцепляя его от ветки. От толчка она потеряла равновесие и упала через край оврага. Даже сейчас она не закричала, а молча ухватилась руками за ветви куста. Ветви выдержали. И когда она попыталась нащупать ногами опору, появились собаки. Это были тощие белые животные: их долговязые тела казались лишенными костей, когда они остановились на краю оврага. Устремив заос