забитую красной икрой.
— А, — сказал Мирон. — Так это суп, что ли?
— Супь, — подтвердила она. Перед его носом возникла миска, полная черной от земли картошки. — Чисть пока. — И укатилась в комнату.
Мирон начал чистить. В отбросах оставалось больше, чем на клубнях, но о качестве речи не шло, так что справился он быстро. Сполоснул руки, вытер их о джинсы. Крикнул: «Готово!»
Калерия пришла, посмотрела, снова вся скривилась — так себе, значит, работа. Кисло спросила:
— Дома-то чего делаешь? По хозяйству умеешь?
Мирон с готовностью замотал головой:
— Учусь я. Учусь, ясно? Устаю, только за компом отдыхаю.
— «За компом», — передразнила она. — Ладно, на первых порах приму. С условием…
Выловила из кастрюли одну картофелину, оглядела ее со всех сторон и бросила обратно.
— Звать как?
— Мирон.
— Ох ты ж! — Мирон пожал плечами, имя как имя. — Приму с условием: завтра снова ко мне придешь. Тяжело стало, я одна на весь Ленинский район, а дел не убавляется. Обманешь, не придешь — так и я тебя обману. Скажу, мало пожертвовал, и с тебя убудет, ясно?
— Ясно, — сказал Мирон, хотя ясно не было. — А чего я пожертвовал?
— Добро! Доброе дело сделал, чем тебе не жертвочка? Была ноша моя — Мирон пришел, себе взял, — отчетливо произнесла Калерия. — Взял-взял, иди. Завтра сочтемся.
В недоумении он вышел на улицу, сел на скамью. Вытянул перед собой ладонь. Курицу купить и картошки начистить — так вот она, ведьмина жертвочка? Знай он заранее, нарубил бы ей дров и воды притащил — или что там еще по хозяйству у ведьм? И бабушка бы не… Ладно. А могла и наврать! Сидит там без пенсии и без кур — а просить стыдно. Мирон просто удачно под руку подвернулся. Но глубоко внутри он знал: нет, не наврала, хоть и не объяснила ничего толком. «Ты мне — я тебе» — как-то так у них все и устроено. Жертва добрыми делами… Пожалуй, в этом был смысл.
— Позвони, — сказал он ладони и подождал, пока в заднем кармане вжикнет телефон.
— Мира! — говорила Алиса, запыхавшись. — Я забыла про духовку, скажи, что моя мама тебе позвонила и ты ее выключил!
— Да, — ответил он, и тут наконец попустило.
Слишком много. Слишком для него одного. Рука, бабушкина болезнь, телефон, а теперь еще и Алиса. Он устал. Его жизнь куда-то делась — всего за несколько дней ее подменили чужой. Он знать не знал про этот двор и дом, а теперь бывает здесь чаще, чем в школе. Его оторвали от друзей и дали взамен Калерию с курицей наперевес. Еще никогда Мирону не было настолько одиноко, как сейчас, на этой лавочке.
— …Прямо напротив нашего дома, представляешь? — оказывается, продолжала Алиса. — Сбили и уехали, вот что за люди? Я все бросила и побежала. Хорошо, Катя вышла — одна бы я точно не справилась. Мы положили ее в Катину машину и поехали в ветеринарку, там срочная операция… Обзванивали приюты: нельзя же ее потом обратно на улицу…
— Кого «ее»? — механически спросил Мирон. Смысл Алисиных слов от него ускользал.
— Говорю же — собаку! Ты меня вообще слушаешь? Я просто забыла перезвонить, я… Только недавно вернулась. Устала страшно. Давай завтра позанимаемся, ладно?
— Завтра я занят, — сказал Мирон и сбросил.
А потом еще долго сидел возле бабкиного дома и просто смотрел в небо.
Суп оказался ничего. Жирный, золотистый. Готовить Мирон не умел, а жрать чипсы и переплачивать за пиццу только поначалу казалось удачной идеей. Деньги как-то сразу стали таять быстрее, чем он рассчитывал. Так что суп оказался в тему. Сначала Мирон приглядывался: искал тараканов или грязь, а потом забил. Тем более что ничего мерзкого в квартире не оказалось, кроме разве что трубки, которой Калерия то и дело дымила, но и с ней Мирон свыкся, как свыкаются с морозом в феврале и летним зноем.
Бабка ничем особенным не грузила, — пока он тер полы и снимал с потолка паутину тряпкой, намотанной на швабру, Калерия посиживала в кресле и вязала, даже не глядя на спицы. Зато с Мирона глаз не сводила и тыкала пальцем то в пол, то в потолок, чем жутко его бесила.
— Что за «шорные»? — спросил он, просто чтобы не заснуть от монотонной работы.
— Шорные-дозорные. — От ее манеры выражаться у Мирона ломило в висках. — Следим.
— За чем?
— За всем тут следим. Нас вон сколько. Следим за тем, что делается, и за тем, что будет. Чтоб все тихо было, тихо… Ведро убери и ногой в него не наступи.
Ощущение безумия сгущалось.
— Ну а я вам зачем?
— Одна я, — завздыхала Калерия. Даже отвернулась ненадолго. — Район на мне, а молодых не присылают. Молодые им самим нужны. У тебя, говорят, и так спокойно. Ага, спокойно! В Володарского три девки пропали, съели девок, выварили и съели. Да чего Володарского — Прудки, семья с дитем. Месяца не прошло, как дочку убили, а он уже по остановкам ходит, хо-одит, ищет…
— В полицию надо.
Она махнула скрюченной наподобие куриной лапки рукой:
— Да чего она сделает, полиция твоя… И я ничего. Одна, старая… И рука. Рука-то костяная!
Мирон с недоверием покосился на бабкины руки: они были на месте. Только правая не двигалась.
— Протез, — пояснила Калерия и помахала неподвижной кистью. Надо же, выглядит как настоящая… — Тут оно было, местечко мое. Резала, чтобы самой шорничать. Молодая была, с характером. Думала, одна справлюсь, не нужен мне никто. Вот и резала, пока не отняли до локтя, когда почернело все. Чего я теперь могу? Просила, писала — не присылают молодых, тихо у тебя, говорят, как в могиле. Взяла я торбу и пошла. И тебя нашла. Никто не знает, никто не получит! — И она погрозила кулаком в сторону окна. — Голодный? Супу налить?
Хотел отказаться, но почему-то согласился. Хотя и так уже три часа тут торчал — пора было намекнуть бабке, что у него есть собственная жизнь. Все, что ему было нужно, он выяснил, а с людоедом из Володарского пусть профессионалы разбираются.
— А как же кот? — растерянно спросила Калерия, когда он, поблагодарив за обед, начал обуваться. — У соседки кот бесов видит…
— И что?
— Дык бесов бы убрать.
Ага, теперь еще и бесов убрать. А потом она снова скажет, что завтра он тоже должен прийти, а иначе она передумает, — и по кругу, нашла себе раба… Так он и повелся.
— Вот пусть кот и убирает, — выпалил Мирон и хлопнул дверью.
Вроде освободился, только легче не стало. Сбежать сбежал, думал, теперь будет как раньше, но нет. Хотя вокруг ничего не изменилось: комната, письменный стол, учебники, с которыми Мирон проводил теперь много времени. Даже помощь Алисы не понадобилась — пока сидел и разбирался с примерами, получалось не вспоминать про Калерию. Он ничего ей не должен и в слуги не нанимался — он вообще этого всего не хотел! Мало ли что она его нашла — только его мнения забыла спросить. Вот и пусть идет куда подальше.
Но отчего-то не проходило чувство, будто он ее обманул.
Каждое утро Мирон вставал по будильнику, умывался и выходил на пробежку. Гонял по Школьной от дома до перекрестка с Медицинской и обратно, потом шел в душ, готовил яичницу, завтракал и садился учить. Пару раз компанию составляла Алиса, но потом перестала, хотя Мирон ее об этом не просил: то ли поняла, что он сам справляется, то ли почувствовала себя лишней. Ее отсутствия он почти не заметил. Мама отчитывалась о здоровье бабушки — та восстанавливалась, «но, наверное, пока придется с ней пожить, возможно, папа вернется, а я еще побуду, ты там как? Ну хорошо, мы очень скучаем, может, приедешь к нам после экзаменов?» По вечерам парни из класса собирались тусить. Мирон отмазывался — не было настроения поддерживать бессмысленные разговоры и смеяться, когда совсем не смешно. Вместо этого он пешком шел в центр и бродил по скверу вдоль Тимоховского пруда с абсолютно пустой головой, слушая подкасты в наушниках. Чужой треп помогал справиться с собственными мыслями почти так же хорошо, как математика.
Там он ее и встретил.
После долгой прогулки ноги протестовали — пришлось сесть на бортик фонтана напротив кинотеатра и рассмотреть трещину в подошве кроссовки. Новые сейчас не светили. Гугл подтвердил — неподъемно. Или купить, а потом жрать только доширак неизвестно сколько времени. Можно, конечно, написать родителям, но дергать их лишний раз не хотелось.
Отросшая челка упала на глаза. Парикмахерская — еще один пункт расходов. Нормальная стрижка стоила полтора косаря, хотя если записаться в эконом…
Мирон мотнул головой, откидывая волосы со лба, и увидел Калерию. Она шла с той же сумкой, в которой, как он знал, лежало два камушка с пляжа, и приставала к прохожим с просьбой о помощи. Вот студент в наушниках — даже не заметил спешащую к нему бабку. Молодая мама, державшая дочку за руку, попыталась, но… «Простите, я не подниму. Может, вызвать вам такси?» Бородатый хипстер и его подружка взялись вдвоем. Заржали: «У вас там что, тонна золотых ершиков для унитаза?» Калерия пошарила взглядом по площади и уткнулась в Мирона. Он накинул на голову капюшон чуть позже, чем она узнала его и прошла мимо, придерживая сумку своей костяной рукой, — тем временем соседский кот видел бесов, в Володарского кто-то вываривал пойманных девушек, а отец семейства ходил по Прудкам и искал.
Посильнее натянув капюшон, Мирон побрел домой.
— Ты изменился, — сказала Алиса. — Я постоянно об этом думаю.
— Я тоже. И что теперь?
Она сидела на его кровати, поджав под себя ноги.
— Мы с Катей назвали собаку Лаки. «Счастливая». Я узнала, кем работает Катя. Гострайтером, есть такая профессия. «Призрачный автор». Пишет книги за блогеров и всяких известных людей. Я спросила, не обидно ли ей, что ее имени никто не знает, а она ответила, что это не ее истории и что эти люди сами пережили то, что пережили, и ценность в их опыте, а не в том, насколько красиво они пишут. Ну, так себе…
— Болтовня, — отозвался Мирон из-за учебника. — Дурацкая болтовня. — И добавил, даже не запнувшись, словно всегда так думал: — Болтают, потому что смерти боятся. Или совесть нечиста.