постели. После смерти щенка Том не стал спорить о том, где ей спать.
Словно для того, чтобы игрушка вселила в нее уверенность, Грейси вглядывается из-под одеяла в неподвижные зрачки и сверкающие радужки своего второго нового пингвина, которого этим утром доставил курьер. Том изучает выражение лица своей дочери. Ее пытливые глаза обрамлены ресницами, тоньше и мягче которых нет на земле. В них такая уязвимость. Она кажется Тому почти невыносимой. Это лишь мимолетное ощущение, но он чувствует, что по-настоящему видит свою дочь во всей ее полноте только перед сном. Едва утихают ее болтовня и шалости и Грейси ложится спать, как Тома поражает захватывающее дух осознание: этого маленького человечка он создал и должен защищать.
Грейси хочет для всех самого лучшего. Нуждается в счастье. Может вынести лишь крошечные отклонения от абсолютной безопасности и покоя, иначе у нее появятся синяки и раны. И все же она здесь, в большом, странном доме, наполненном темными тайнами, от которых ее защищают родители. И Грейси знает об этом. А Том знает, что она знает.
Там, снаружи, старый лес: катакомбы теней и манящие тропинки, которые скучают в подлеске. Бесконечно шепчущее море. Но в эти огромные пространства, в эти новые места теперь прокралась смерть и погасила тепло, дружбу и любовь, которыми Грейси делилась с другим маленьким живым существом. С Арчи.
Том читает все это на выразительном личике своей дочки: стремительные мысли, которые мелькают в маленьком мозгу, мчатся, будто пескари в затененных глубинах, между заботами и откровениями, к вопросам, слишком ужасным и окончательным, чтобы вынести их, когда ты так мал. Дети страдают и всегда страдали. «Но не моя малышка. Только не сейчас». Таков был план.
Он наклоняется к Грейси и долго целует ее в лоб. Руки дочки обвивают его шею.
Но внимание дочки сосредоточено на окнах.
– Ты в безопасности, – говорит Том.
Грейси его слова не убеждают.
– Эти деревья. Они напугали меня.
Том откидывается назад и берет дочку за руку. Грейси крепче стискивает своего пингвина. Том оглядывается через плечо на дверной проем, убеждается, что берег чист, и поворачивается к малышке.
– Твой папа никогда не позволит, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты очень дорога мне.
Легкое пожатие ее руки.
– Но на днях, когда вы с Арчи были в том лесу, ты что-то видела? А? На деревьях, перед тем как побежала обратно.
Глаза Грейси расширяются от страшного возбуждения и радостного удовлетворения от того, что ей задали этот вопрос. Том даже начинает подозревать, что подтолкнул ее к сочинению сказок.
– Белые существа ходили задом наперед на холме, который должен был стать моим лесным домиком. Странно ходили. Они привязали к дереву лиса. Сделали ему больно. – Лицо Грейси морщится от слез.
Том использует всю силу воли, чтобы сохранить спокойное выражение лица и не отреагировать ужасом на эти детские описания.
– А где был Арчи?
– Там, с белыми существами. Сначала он испугался и зарычал на лисичку, потом заполз внутрь круга и поднялся на холмик. Лизал ногу тому, который был похож на хрюшку.
– Эти… белые существа были людьми?
Грейси решительно качает головой.
– Чудовищами без одежды.
– Они кормили Арчи?
– Он лизал ногу.
– Ногу?
– Как когда он лижет пальцы.
Снаружи скрипит лестница. Фиона.
– Том. На пару слов.
Том вздрагивает. Затем целует Грейси.
– Мамочка уложит меня спать?
– Конечно. Она прямо за дверью.
– Папа, не уходи.
– Папа будет слушать снаружи, как ты ложишься спать. И потом ляжет рядом. А в холле горит свет. – Том медленно поднимается с кровати, подмигивает Грейси.
Она сжимает его пальцы.
– Папочка, когда Арчи будет укладываться в свою кроватку в саду, возьми его одеяло, чтобы ему было тепло.
Том улыбается и кивает. Его глаза увлажняются, и комната теперь словно под водой. Он использует всю свою волю, чтобы не утонуть в жалости и любви, которые испытывает к этому маленькому человечку, и чтобы устоять перед ужасом, который сегодня вошел в их жизнь. Том сглатывает, но едва может говорить. Затем он шепчет:
– Обещаю.
27
Накатывает ночь, заливая чернилами неровное патио и запущенный сад. Фиона стоит на кухне перед раковиной, скрестив руки на груди. В оконном стекле отражается ее мрачный оскал.
Том берет левее, огибая распахнутый люк плохого настроения жены, и направляется к полупустой бутылке рома на кухонной столешнице. Он замечает, что ноутбук Фионы открыт. На экране светится графика их банковского счета.
Не поворачивая головы, Фиона произносит напряженным шепотом – она не хочет, чтобы ее слова долетели до второго этажа:
– Я не желаю, чтобы ты ее поощрял. С этими… кем бы они ни были. Я не желаю, чтобы наш ребенок даже думал о таких вещах.
Том льет в стакан рубиновый алкоголь и говорит так же тихо и немногословно:
– Думаешь, она выдумывает?
– Конечно, выдумывает. Она не понимает, что видела. И видела ли что-нибудь. Но дай угадаю, ты не считаешь, что она сочиняет?
– Трудно точно определить, что я считаю. – Глоток спиртного обжигает его пищевод, а затем превращается в охваченный пламенем грохочущий лифт, который разбивается в желудке. – Но вот что скажу. Что бы ни происходило – а что-то происходит, – это связано с ними. – Том кивает на стену, отделяющую их от соседей. – С выставкой цветов в Челси[5].
Фиона оборачивается, ее веки опущены, но дрожат, она набирает в грудь воздуха, чтобы разразиться тирадой в его адрес.
Том продолжает:
– Арчи? Грейси видела, как один из… тех в лесу кормил его. Мм? Сад, черт возьми, мертв. Это случилось за пару дней.
Он подбирается к подоконнику, вступает в еще ощутимую дымку духов Фионы. Она не успела сменить рабочий костюм. Том берет свинцовую табличку, его запястье напрягается от тяжести. Он повышает голос, так его, наконец, услышат:
– Что это такое? Они по всей мертвой лужайке, которую раскапывала наша мертвая собака. Заставляет задуматься. Последний владелец…
– Паранойя. Насчет них, – Фиона кивает на стену. – Ты не прекращаешь с тех пор, как мы приехали сюда. Как будто у нас без того мало забот, Том. А этот дом? А все здесь? Мы едва можем позволить самое необходимое, а ты только что потратил четыреста фунтов на товары для сада. Четыреста! Бензопила?
– Совсем маленькая.
– Действительно нужная вещь.
– Для живой изгороди. Я не могу обрезать ее вручную.
– И это тогда, когда мы должны быть бережливее. С каждым пенни. Тебе не звонили уже…
– Грейси нужен сад, в котором она могла бы играть.
– Ей нужен отец, который…
– Что?
– Просто не обращай внимания на психов по соседству.
– Говорю тебе, Фи. С первых дней. Постепенно, шаг за шагом. Забор. Лес. Они прибили гребаную лису к дереву, чтобы напугать Грейси. Чтобы не пускать туда нас. Кто еще мог это сделать или имел на то причины? Это сделали они. Они. Соседи. Отравили нашу собаку, потому что… – Том останавливается. Он не рассказал Фионе о ссоре, которая закончилась тем, что Арчи наделал дел на лужайке перед домом соседей. – Это возможно. Если не безусловно. Малыш Арчи.
– Ты этого не знаешь.
– Днем тебя здесь нет. Ты не видишь этих уродов.
– Нет, потому что я работаю. И теперь мне придется работать сверхурочно или найти подработку, потому что нам нужно отремонтировать эту чертову крышу. Пока наш ребенок будет заниматься в группе продленного дня. Жизнь мечты, приятель.
Том подходит к корзине Арчи и опускается на колени. Пес завернут в одеяльце.
– Мамочка!
Позади Тома вздыхает Фиона.
– Мамочка! Там какой-то шум!
Том, не поднимаясь, разворачивается.
– Я схожу.
– Нет, черт возьми, ты не сходишь. – Фиона едва не плачет и выходит, промокая глаза салфеткой. – Как можно ожидать, что она уснет после того, как ты заставил ее представить все это!
Наверху начинает рыдать Грейси. Уже сам звук заставляет Тома чувствовать себя вдвое ужаснее, чем тогда, когда они нашли окоченевшего Арчи. Он терпеть не может, когда Грейси или Фиона плачут, и обычно делает и говорит что угодно, лишь бы они перестали.
28
Фонарик, прислоненный к старому кирпичу, освещает работу могильщика-Тома, пока он спихивает лопатой остатки разрытой почвы в маленькую могилу. В дальнем конце зачахшего сада Том прихлопывает землю, а затем тянется к крошечному кресту, который сделал из двух планок забора. На необработанном дереве белой краской, оставшейся от ремонта главной спальни, написано «АРЧИ». Том вонзает колышек в землю, затем застегивает ошейник Арчи на перекладине.
Скорбные сумерки наполняют небо, воздух и сердце Тома. Внутри он становится такого же сероватого оловянного цвета, когда прижимает руку к разрытой земле и шепчет:
– Малыш.
В ближайшие дни его дочь укроет эту землю дарами. Том легко представляет пластиковые вазочки с увядающими маргаритками, веточки ягод и все, что Грейси сможет раздобыть, чтобы положить здесь, пока болтает с иссохшим тельцем под землей, вспоминая, как влажные, просящие глаза щенка наполняли ее любовью, думать о которой слишком больно.
Вытирая щеку, Том обозревает свою разоренную землю. Разбитые панели забора громоздятся, точно обломки после шторма. Мертвые растения. Червивые яблоки на деревьях, окруженные опьяневшими мухами.
Они живут здесь всего две недели, а он уже хоронит их собаку, стоя на пораженной болезнью лужайке. А вылазки четырехлетнего ребенка в лес привели к тому, что на дереве повесили изуродованную лису.
«Совпадение? Да как же!»
Том глядит на лес, чей неровный силуэт растворяется в угольной черноте. Среди деревьев угадываются шишковатые и чешуйчатые голени, капающие росой пещеры, влажные норы среди кустарников, хранящих многие лиги теней, усеянные запахами тропинки, по которым снуют и охотятся друг на друга мелкие создания.