Коллекционер — страница 3 из 40

разберет, в общем, длинный носатый мужик, который раз в неделю приезжал

к ней на самосвале. Мужик тоже ни с кем не разговаривал, так что некоторые

сомневались, знает ли он по-русски.

У этой самой Клюки была странная особенность: она, когда шла из

магазина, всегда прихватывали кирпич с какой-нибудь стройки, не кирпичи,

а каждый раз только один кирпич, и при этом всегда заворачивала его в

платок и несла как ребенка, прижав к груди.

Сначала все возмущались, кирпичи-то денег стоят. Это раньше, когда

все вокруг было ничейное, народ смотрел сквозь пальцы на расхищение

государственного имущества, а сейчас-то все хозяйское, за все уплачено. Ее

материли, бывали случаи, когда спускали собак, но матюги отскакивали от

нее, как горох, а собаки от нее сходили с ума, скулили и жались к ногам

хозяев. В конце концов, люди перестали обращать внимание на это мелкое

воровство, кто знает что у нее на уме, может еще порчу какую наведет, ведь

эти приезжие на все способны.

По поводу кирпичей ходили разные слухи, одни говорили, что Клюка

копит кирпичи на новый дом, другие уверяли, что видели собственными

глазами, как ее носатый хахаль грузил в машину целые груды кирпичей. Кто-

то пустил слух, что у Клюки когда-то был ребенок, который умер в

младенческом возрасте, и с тех пор она помешалась - собирает кирпичи и

тетешкается с ними, как с детьми, и будто бы однажды видели, как она

сидела на крыльце и давала кирпичу сиську.

Это уж была совсем невероятная версия, но именно в нее почему-то все

поверили, и перестали шугать несчастную мать. Теперь к ней относились с

участием, особенно женщины. Любят у нас страдальцев за то, что рядом с

ними даже неудачники чувствуют себя немного везунками. У кого сын был

горьким пьяницей, у кого - не вылезал из тюрьмы, но они были все же

живые, и в детстве даже давали поводы для радости: смешно коверкали

слова, ели с аппетитом. Клюка была лишена даже этих микроскопических

радостей, ну какое женское сердца останется равнодушным к такой беде.

Женщины пытались выказать ей свое сочувствие, тяжело вздыхали,

когда она заходила в магазин, пытались заговорить. Но та вела себя

заносчиво, ни с кем не здоровалась и даже не смотрела в их сторону,

покупала свою картошку и крупу и летела в свое одинокое, горькое гнездо.

И тогда все махнули на нее рукой: что с нее взять с дуры несуразной,

все у них не как у людей у этих приезжих. Ее просто перестали замечать, и

даже когда она вдруг куда-то пропала, никто ее пропажи не заметил.

Прошло несколько дней, прежде чем в поселке узнали, что Клюка

умерла. Ее труп обнаружил сосед, который забрел к ней в дом, чтобы

спросить спичек. Она лежала на полу одетая во все черное, держала в руках

палку и уже начала разлагаться.

Самое удивительное, что ни во дворе, ни в доме не оказалось ни одного

кирпича, но зато было полным полно кошек. Он были и в комнате, и на

веранде и на чердаке - жирные разномастные котяры. Они сидели, лежали,

шлялись туда сюда и ничто их не смущало, ни присутствие чужого человека,

ни запах разлагающейся плоти. Самого рыжего и наглого кота Будылин взял

к себе, и назвал Кирпичом.

Этот Кирпич взял моду будить хозяина ни свет ни заря. Устоится на

постели в ногах, и давай месить одеяло передними лапами. Жена и дочь

спали внизу в отдельных комнатах, а Будылин облюбовал себе мансарду.

Летом в жару там, конечно, было душновато, зато окна выходили в сад, и

казалось, что ты на корабле плывешь навстречу небу по зеленым волнам.

Дача в Кирсановке досталась Будылину от отца, довольно известного в

Москве стоматолога. А тот купил ее по случаю у директора комиссионного

магазина, который уезжал на историческую родину. По счастью у торгаша

был вкус, или лучше сказать здравый смысл, он не стал подобно своим

коллегам воздвигать боярские хоромы с бойницами вместо окон, а построил

просто дом, в котором было бы удобно жить. Будылин-старший не строил

ничего кроме зубных мостов, и потому оставил дом в том виде, в каком его

оставил прежний хозяин. Сам он был человеком сугубо городским и на даче

чувствовал себя не в своей тарелке. Загородный дом он купил на всякий

случай, для внуков, как он говорил. Когда у Будылина-младшего родилась

дочь Кристина, отец отдал ключи от дачи сыну, и вздохнул свободно -

теперь ему больше не нужно было ездить за город - проверять целостность

своей недвижимости, и все свободное время он мог посвятить любимым

занятиям: чтению военных мемуаров и преферансу.

Сын принял отцовский дар без энтузиазма. Дачная жизнь его тоже не

привлекала, круг его интересов не выходил за пределы города. Он окончил

сценарный факультет ВГИКа, и привык к богемному образу жизни. К тому

же была у него одна страсть, которая предполагала постоянное общение с

людьми.

На вскидку Будылину можно было дать лет тридцать - тридцать пять,

на самом деле ему уже стукнуло сорок. Моложе своих лет он выглядел

благодаря здоровому образу жизни. Курил он изредка - сигару под виски, пил

только очень качественные напитки, два раза в неделю по утрам плавал в

бассейне, а по вечерам занимался фитнесом в престижном клубе на Чистых

прудах. И, тем не менее, был болен, болен тяжело и безнадежно с самого

детства, с трех лет.

Все началось с того, что он, уронил бабушкину шкатулку с рукоделием

и рассыпал по полу пуговицы. Он уже хотел собрать их и поставить

шкатулку на место, но вдруг замер - многообразие перламутровых,

костяных, стеклянных, пластмассовых и металлических кружочков

очаровало его. Одни были простые как таблетки аспирина, которыми

бабушка пичкала его, когда он промочил ноги на прогулке и слег с

температурой, другие сверкали всеми гранями, как камушки с маминого

медальона, третьи были сами как старинный медальон - все в причудливых

завитушках. Они были такие разные, но все же это были пуговицы, а не

какие-нибудь монеты. Именно это и произвело на него самое большое

впечатление: неожиданно он открыл для себя закон пуговицы, по которому

один предмет может иметь бесконечное число форм. Он поднимал с пола

каждую пуговицу по отдельности, и подолгу рассматривал, прежде чем

положить ее в шкатулку.

Бабушка, которая застала его за этим занятием, взяла в руки шкатулку

и тоже стала перебирать пуговицы.

- Вот эта перламутровая от дедовых кальсон. Военным по уставу

полагались кальсоны с завязками, но дед предпочитал пуговицы. Пришлось

мне переделывать так, как он желал.

А эта стеклянная от моего зеленого креп-жоржетового платья. Дедушке

в министерстве выделили билеты в "Большой" на "Лебединое озеро", а мне

не в чем было пойти, и вот я за два дня сшила себе платье, благо у соседки

была хорошая выкройка. А вот эта, обтянутая кожей...

- Эта от жилета палача, он потерял ее, когда рубил третью голову Змею

Горынычу, которого взял в плен Иван Царевич. А эту с золотыми

финтифлюшками потеряла принцесса, когда гуси-лебеди несли ее в

тридевятое царство.

В три года он был уже достаточно "наслушанным" мальчиком, то есть

хорошо помнил все сказки, которые ему читала бабушка, пока он ковырял

ложкой в тарелке с манной кашей. Он не только помнил все эти

фантастические истории про царевичей, говорящих коней и отважных

солдатиков, но и умел их раскладывать на части, а потом собирать на свой

лад. Кощей Бессмертный у него запросто мог встретить на балу у короля

Белоснежку в образе Бабы Яги и влюбиться в нее без памяти. Семеро козлят

могли найти приют в доме медвежонка Винни. Для каждой пуговицы у него

была своя история. Ежедневно после полдника он раскладывал их на столе и

подолгу шептался с ними.

Поначалу это тревожило родителей, но приятель отца, побеседовав с

мальчиком, успокоил их, объяснив его поведение обостренной

восприимчивостью мальчика ко всему необычному.

"Это признак нарождающегося таланта, - сказал он. - Из мальчика в

будущем может быть получится новый Андерсен, Репин или Чайковский. Не

мешайте ему коллекционировать предметы. Для него это способ познания

мира".

В конце концов, бабушка подарила ему свою шкатулку, а мама

объявила всем друзьям и знакомым, что ее сын коллекционер. В то время

было очень модно иметь какое-то хобби, коллекционировать марки, монеты,

самовары.

Теперь все друзья и знакомые, которые приходили в гости к

Будылиным тащили в дом пуговицы. Это было очень удобно, не нужно было

искать по магазинам заводные машинки, конструкторы и наборы цветных

карандашей - в то время не было дома, в котором бы не имелась заветная

коробочка с пуговицами.

Будылин младший, однако, был разборчив в подарках, новые, прямо из

магазина, брезгливо отодвигал в сторону, зато старым, с историей радовался,

как какой-нибудь архивариус радуется старинной рукописи.

К пяти годам его коллекция насчитывала около ста настоящих

раритетов. Среди них была золотая пуговицы с лилией с камзола кого-то из

Людовиков, японская перламутровая в виде хризантемы и целых пять штук

якобы принадлежащих Петру I, три их которых, впрочем, были

пластмассовые.

Чем больше было в коллекции "артефактов", тем интереснее были

истории, которые для них сочинял мальчик. Сказок ему уже не хватало,

теперь ему были нужны исторические романы, книги о дальних странствиях

и приключениях. Потом и этого стало мало. В десять лет он знал почти