говорит. Пользуются вашей добротой да стойкостью все кому не лень, а у вас сердце благородное, всепрощающее, вот вы и мучаетесь. Такая, говорит, судьба у вас, опорой и поддержкой быть для тех, кто духом слаб и телом немощен, – и гувернантка тихо вздохнула, довольная, что так хорошо запомнила слова ясновидящей.
– Так норманны эти когда были-то? – резонно удивилась миссис Мейси. – Где же тогда ваша душа столько лет-то пропадала? Где обреталась?
Мисс Данбар кинула недовольный взгляд на коллегу и тоном, каким говорила с самыми непонятливыми воспитанниками, пояснила:
– Души, миссис Мейси, не салфетки – в буфете на полке не лежат. Это всё высшие материи, нам, простым смертным, неведомые. А только ещё сказала мне мадам Жозеф, что ждёт меня подвиг благородный и возможная перемена участи в самом ближайшем будущем. И что остерегаться мне надо девы с чёрной душой и от воды держаться подальше, потому как от неё мне сплошные неприятности.
– Хм… Подвиг… – кухарка задумчиво разлила остатки чая и плеснула в свою чашку молока. – А поточнее об этом мадам Жозеф ничего не сказала?
– Неловко спрашивать было, – призналась мисс Данбар с неохотой. – Строгая она, лишнего не спросишь. Да тут-то как раз всё просто: я этот подвиг каждый день совершаю, а если Присси Безивуд искупать нужно – так дважды, – и она невесело рассмеялась. – А вот кто такая дева с чёрной душой? Верите-нет, миссис Мейси, мадам Жозеф когда про неё сказала, так у меня прямо мурашки по спине побежали, – гувернантка содрогнулась всем своим крупным телом и подтянула воротничок платья повыше.
– Ну а перемена участи? Это-то как понимать? – кухарка, раскрасневшаяся от горячего чая, рассеянно похлопала себя по щекам. – Неужто нас всё-таки отдадут сёстрам Благодати? А, мисс Данбар? Они давно на Сент-Леонардс глаз положили. Из-за новых прачечных, не иначе. Кто-то разболтал о них, и не от большого ума. Так что скоро тут будут жить мэгги1 да серые сестрички. И что тогда с нами со всеми будет? Нет, мисс Данбар, надо было вам у мадам Жозеф поподробней как-то всё узнать. Тем более за такие деньжищи.
– Для мэгги здесь тесновато, – возразила гувернантка. – Опаснее в этом отношении Общество Патриджа. У них от входа до выхода не больше недели проходит, так что этим как раз места хватит. За мастерские тотчас примутся, вот увидите. Они просторные. Понаставят там кроватей, а материалы продадут по дешёвке.
Подруги с тоской посмотрели в окно. Снова сквозь ароматы выпечки и специй пробился резкий запах краски, и обе синхронно потянули носом.
– Давайте-ка раньше времени не унывать! – мисс Данбар вспомнила, что её предназначение – быть опорой и поддержкой для тех, кого Господь обделил стойкостью и силой духа. – Во-первых, мадам Жозеф особо подчеркнула: перемена эта возможная, но не обязательная. Во-вторых, у мисс Эппл столько связей, ну неужели она не найдёт управу на комитет? В-третьих…
– Флигель, мисс Данбар. Вы всё время почему-то забываете про него, – кухарка мрачно посмотрела на собеседницу, прервав её оптимистичные рассуждения.
– А что флигель? Это был несчастный случай, так и в коронерском заключении написали, – гувернантка вновь подтянула повыше сползающий воротничок, хотя стёкла в кухонных окнах были пригнаны на совесть, да и от медленно остывающей плиты шло ровное уютное тепло. – Не выдумывайте, миссис Мейси, в комитете и слова про флигель не сказали.
– Не сказали тогда, так сейчас скажут.
– Так вот, в-третьих… – гувернантка намеренно проигнорировала последнее замечание, но её опять прервали.
– А мне, мисс Данбар, вот что в голову-то пришло, – произнесла кухарка тихо и вкрадчиво. Она опустила глаза и принялась тереть краешком полотенца, заткнутого за пояс фартука, несуществующее пятнышко на крышке сахарницы. – Подвиг-то, про который вам мадам Жозеф сказала. А что, если вы подвиг этот уже совершили, а? Ну, в прошлом, – кухарка продолжала вертеть в натруженных руках крышку от сахарницы, не поднимая взгляда на подругу, иначе бы увидела, как та распахнула глаза, точно ей в лицо неожиданно плеснули холодной водой.
– Не понимаю, о чём вы, миссис Мейси, – чашка, встретившись с блюдцем, жалобно звякнула. – Нет, в самом деле, не понимаю…Чего тебе, Энни?
В кухню вошла невысокая худенькая девушка в жемчужно-сером шелковом платье с пышными оборками и кружевными вставками на груди. Нарядное одеяние совсем не шло к её блёклому цвету лица и невыразительным чертам, хотя держалась она с подчёркнутым достоинством. В руках девушка небрежно вертела синюю фарфоровую чашку, делая вид, что не замечает неодобрительных взглядов, устремлённых на неё.
– Мистер Бодкин искал вас, мисс Данбар, – сообщила она негромко. – Где-то с час тому назад. Я уж не стала ему говорить, что вы по делам убегали. Вдруг это секрет. – Последнее слово девушка произнесла с лёгкой радостной улыбкой, как другие произносят «праздник» или «поездка к морю». – Секреты на то и секреты, чтобы о них никто не знал, верно?
Сорок пятая весна Хильдегарды Данбар не походила ни на одну из тех, что были плотно нанизаны на нить её жизни, полной самоотречения и заботы о других. Впервые мысли старшей гувернантки Сент-Леонардса были обращены к той стороне жизни, которую столь трепетно воспевают поэты и авторы сентиментальных новелл, и к которой она привыкла относиться с опаской, примерно как к ставкам на ипподроме: сплошное жульничество, и надо быть безумцем, чтобы всерьёз надеяться на выигрыш.
И всё-таки смутная надежда исподволь, незаметно, но уже довольно глубоко укоренилась в её сердце. Неясное томление, вспышки беспричинной радости и приступы ранее несвойственного ей смущения – со всем пылом неофита мисс Данбар отдалась на милость старого, как мир, трюка. Сейчас, когда она шла по пустому коридору, ей даже пришлось остановиться и зажмуриться, настолько закружил её водоворот туманных и сладостных видений. Гладкий деревянный пол, выкрашенный в цвет тёмной охры и залитый послеполуденным светом, грезился ей солнечной дорогой к счастью, а слова мадам Жозеф, от которых так сладко ныло в груди, обрели новый смысл. О, визит к ясновидящей стоил двух фунтов, несомненно. Стоил каждого пенни, ведь теперь мисс Данбар была как никогда уверена в том, что жизнь ещё способна преподнести ей весьма приятный сюрприз.
«Миссис Бодкин. Миссис Арчибальд Бодкин. Знакомьтесь, мистер Бодкин с супругой. Не угодно ли фунт ветчины, миссис Бодкин? Вы, должно быть, слышали о беспорядках в Кэмден-парке, миссис Бодкин?» – повторяла она про себя, и мурашки бежали, бежали по коже, совсем как от вечерних ванночек для ног с эпсомской солью, которые ей порекомендовал доктор для улучшения сна. И ещё почему-то перед внутренним взором мисс Данбар возник и никак не хотел исчезать роскошный чайный сервиз на дюжину персон. Он привиделся ей настолько чётко, что она могла бы пересчитать каждую незабудку на хрупком костяном фарфоре, каждый акварельный лепесток.
Объект этих, без преувеличения сказать, романтических грёз тем временем даже не подозревал, какой ураган чувств разбудили в душе всегда такой сдержанной и хладнокровной мисс Данбар его робкие знаки внимания.
Несколько полуувядших букетиков, которые в конце дня отдают по полпенни, коробочка леденцов на Валентинов день, парочка глянцевых открыток к Рождеству. Ах да, ещё мягкие подпяточники на прочной основе из гофрированного картона. (Утончённую леди или даму поэтического склада такое подношение от поклонника могло бы обескуражить, но старшая гувернантка приюта Святого Леонарда была практичной особой. Её натруженные ступни, носящие вес более тринадцати стоунов, нуждались в заботе не менее, чем пылающее запоздалой страстью сердце, а потому подпяточники были приняты весьма благосклонно.)
И тем не менее все эти скромные дары имели своей целью лишь заинтересовать и задобрить, а никак не распалить и внушить напрасные надежды. Поэтому для мистера Бодкина стало бы большой неожиданностью узнать о том, какое место он занимает в мечтах и фантазиях мисс Данбар, впервые откликнувшейся на зов весны.
А вот его воспитанники отличались куда большей прозорливостью.
Как только старшая гувернантка вошла в столярную мастерскую, в просторном помещении с высоким сводчатым потолком сразу же установилась напряжённая тишина. Ещё минуту назад работа кипела – старшие мальчишки, ловко управляясь с механическим резаком, выкраивали из фанеры детали будущих конструкций, ученики помладше кисточками наносили по линиям разметки вассергласс и вбивали миниатюрными молоточками тонкие гвозди – но сейчас все замерли и уставились на гувернантку с непроницаемыми выражениями лиц. В потоках света, льющегося сквозь высокие окна, плясали сияющие пылинки, и к терпким нотам стружки и клея примешивался резкий запах краски. Мисс Данбар вдруг ощутила себя статуей на постаменте, и ей показалось, что все могут догадаться о её недавних мыслях и осмеять их.
Привлечённый редкой в этих стенах тишиной, из-за верстака вынырнул старший гувернёр приюта «Сент-Леонардс» с коробкой латунных крючков в руках.
– Энни… Энни, мистер Бодкин, сказала, что вы искали меня, – смущение вновь настигло мисс Данбар в самый неподходящий момент, и от неё не укрылось, каким неуёмным любопытством разгорелись глаза воспитанников из числа тех, кто был постарше. Никто не спешил вернуться к работе, все так и продолжали молча наблюдать за происходящим.
– Да, да, искал, – подтвердил мистер Бодкин, с трудом находя коробке место на столе с фанерными обрезками и всякой всячиной, остающейся после раскроя материала. – Как любезно, что вы зашли, мисс Данбар. Прошу сюда, – и он толкнул неприметную дверцу за верстаком, ведущую в маленький кабинет. – Меня не будет ровно четверть часа, – сухо сообщил мистер Бодкин остальным, вешая молескиновый фартук на спинку стула и снимая нарукавники. – Я надеюсь, джентльмены, что, невзирая на моё кратковременное отсутствие, вы продолжите наши занятия с прежним тщанием. И попрошу тишины! – для большего внушения он постучал рукояткой стамески по крышке ближайшей парты.