Дэннер почувствовал, как его лицо покраснело от невыносимого жара нахлынувшей крови — неверие, ярость, стыд. Сердце билось с такой силой, что всё в поле его зрения — ресторан, посетители, столики — стало расплывчатым и неясным, ужасная боль пронзила голову от виска до виска.
Он с криком вскочил на ноги.
— Нет, нет! — закричал он, глядя на бесстрастную стальную фигуру. — Это ошибка! Пошла прочь! Это не я, не я!
Он пошарил рукой по столу, нащупал тарелку и изо всех сил швырнул её в бронированную грудь фурии. Тарелка разбилась, и белые, зелёные и коричневые пятна появились на полированной стали. Пошатнувшись, отбросив кресло, Дэннер обогнул столик, стальную фигуру фурии и бросился к выходу.
Сейчас он думал только о Харце.
Море лиц проплывало мимо него, когда он, спотыкаясь, бежал к двери. Одни смотрели на Дэннера с любопытством, другие старались не поворачиваться в его сторону, глядя в тарелки, или закрывали лицо руками. За спиной он слышал размеренные тяжёлые шаги и едва ощутимое поскрипывание где-то внутри стальной брони.
Люди остались позади, и Дэннер выбежал из ресторана, даже не заметив, что открыл дверь. Он стоял на тротуаре. По лицу стекали капли пота, и воздух казался ледяным, хотя день не был холодным. В слепой панике Дэннер посмотрел по сторонам и затем бросился к ряду телефонных будок в середине квартала. Образ Харца настолько отчётливо плыл перед его глазами, что Дэннер наталкивался на прохожих, не видя их. Он смутно слышал возмущённые голоса, которые тут же умолкали при виде фурии. Люди начали расступаться перед ним. Он вошёл в появившееся пустое пространство, островок изоляции от остального мира, и направился к ближайшей телефонной будке.
Когда Дэннер закрыл за собой стеклянную дверцу, пульсация крови в ушах казалась ему настолько громкой, что звуконепроницаемые стенки телефонной будки словно вибрировали в такт ударам сердца. Оглянувшись, он увидел, что робот бесстрастно остановился у двери, ожидая, когда Дэннер выйдет из будки. Струйки соуса стекали по стальной груди, подобно разноцветным знакам отличия.
Дэннер попытался набрать номер. Его пальцы отказывались повиноваться. Он несколько раз глубоко вздохнул, стараясь овладеть собой. В голову пришло совсем не к месту — он ушёл из ресторана, не расплатившись. И затем — а зачем мне теперь деньги? Чёрт бы побрал этого Харца!
Он набрал номер Харца.
— Приёмная управляющего Харца. Чем могу служить? — На экране чётким, ярким цветным изображением высветилось лицо девушки. В этой части города установлены дорогие высококачественные телефоны с экранами, почему-то подумал Дэннер.
У него сжало горло, и пришлось напрячь силу воли, чтобы произнести своё имя. Интересно, видит ли секретарша за его спиной неясные очертания высокой фигуры фурии, подумал Дэннер. Он так и не понял этого, потому что девушка тут же наклонилась к листу бумаги на столе.
— Мне очень жаль, но мистер Харц уехал и не вернётся сегодня.
Экран погас.
Дэннер открыл дверь и встал. Ноги казались какими-то ватными. Робот стоял как раз на таком расстоянии от будки, что дверь едва могла открыться. На мгновение они замерли, глядя друг на друга. Дэннер внезапно услышал звуки собственного безумного хохота, граничащего с истерией. Робот с многоцветным пятном на груди, походившим на орденские ленты, выглядел таким забавным! К своему изумлению, Дэннер увидел, что всё это время стискивал в левой руке салфетку из ресторана.
— Отойди, — сказал он роботу. — Дай мне выйти из будки. Какой же ты дурак, раз не понимаешь, что произошла ошибка! — Его голос дрожал. Робот отступил назад с едва слышным скрипом. — Мне и так неприятно, что ты всюду следуешь за мной, — продолжал Дэннер. — И уж тем более противно, что у тебя на груди такое грязное жирное пятно! Грязный робот — что может быть… может быть… — Он почувствовал, что вот-вот разрыдается. Не то смеясь, не то плача, Дэннер подошёл к фурии, стёр салфеткой грязное пятно со стальной груди и бросил салфетку на тротуар.
И в это самое мгновение, когда его рука коснулась холодной стали, он внезапно понял, что никогда в жизни больше не будет один. За ним всегда будет следовать фурия, за спиной всегда будут слышаться тяжёлые шаги. До самого последнего вздоха их тени будут рядом. А когда наступит момент смерти, эти могучие стальные руки прикончат его, может быть прижав к металлической груди, и последнее, что он увидит, — бесстрастное лицо, наклонённое вниз. И это будет не лицо человека, а чёрный стальной череп фурии.
Дэннеру понадобилась почти неделя, чтобы добиться разговора с Харцем. На протяжении этой недели он понял, почему многие из тех, за кем следуют фурии, сходят с ума. Ложась спать в своей комнате, расположенной в одной из самых роскошных гостиниц, Дэннер видел, как свет уличного светильника отражается от металлического плеча преследователя, терпеливо и бесстрастно ждущего его на улице. По ночам, то и дело просыпаясь, Дэннер слышал, как снаружи доносится лёгкий скрип механизмов, скрытых под бронёй робота. Ложась спать, он не знал, увидит ли ещё раз восход солнца. Или смертельный удар будет нанесён, когда он спит? Что это будет за удар? Как приводят фурии в исполнение приговоры? Каждое утро Дэннер встречал тусклый свет наступающего дня с каким-то облегчением. По крайней мере, прожита ещё одна ночь. Но разве можно назвать это жизнью? И стоит ли так жить?
Он сохранил за собой номер в гостинице. Наверно, администрация хотела, чтобы он переехал в другое место, но никто к нему не обращался по этому поводу. Возможно, они просто не решались. Жизнь стала для Дэннера чем-то странным, едва ощутимым, прозрачным, словно он смотрел на неё через невидимую стену. Ему хотелось одного — встретиться с Харцем. Всё остальное — роскошь, развлечения, путешествия — перестали привлекать Дэннера. Он знал, что, куда бы ни пошёл, всюду будет не один.
Он провёл много часов в публичной библиотеке, читая всё, что было известно о фуриях. Именно здесь он натолкнулся на две пугающие, запавшие ему в память строчки, которые написал Мильтон в те годы, когда мир был маленьким и простым, строчки, которые озадачивали всех и приводили в недоумение до того момента, когда человек создал по своему образу и подобию стальных фурий.
И эта двурукая машина за спиной
Стоит недвижно с поднятой рукой…
Дэннер поднял голову и посмотрел на свою двурукую стальную спутницу, застывшую за его спиной, и подумал о Мильтоне и о давно прошедшем времени, когда все цивилизации сорвались в пропасть и погрузились в ужас Великого Хаоса. И период до этого, когда люди были… ну, какими-то иными. Но чем они отличались от поколений, пришедших им на смену? Всё казалось таким далёким и непонятным. Дэннер не мог представить себе жизнь до появления машин.
И всё-таки впервые за все эти годы он понял, что случилось на самом деле, когда он был ещё совсем юным и прекрасный мир внезапно исчез, уступив место серой скуке новой эпохи. И люди впервые создали фурий, похожих на них самих.
Перед началом эры великих войн технология достигла такой высокой ступени развития, что машины сами создавали машины, подобно живым существам, и на Земле мог бы воцариться рай, когда все потребности людей полностью удовлетворялись, если бы не одно обстоятельство — общественное развитие далеко отстало от технического развития. Разразились ужасные войны, в которых люди и машины воевали бок о бок, сталь против стали и человек против человека. Но люди были куда более уязвимыми. Войны закончились сами собой, когда не осталось двух обществ, способных воевать друг с другом. Человечество начало распадаться на постоянно уменьшающиеся группы, и наконец наступила ситуация, мало чем отличающаяся от анархии.
Машины зализали свои металлические раны и вылечили друг друга, как и планировали их создатели. Машины не нуждались в общественном развитии, они просто воспроизводили другие механизмы и снабжали человечество предметами, которые были необходимы для рая на Земле. Правда, далеко не все предметы роскоши стали теперь доступны, потому что некоторые виды машин были полностью уничтожены и не могли воспроизводить себе подобных. Но большинство из них добывали сырьё, перерабатывали его, отливали и обтачивали необходимые детали, сами вырабатывали нужное им топливо, ремонтировали себя и поддерживали своё существование на Земле с эффективностью, совершенно недоступной людям.
Тем временем группы людей распадались и становились всё мельче. Наконец не осталось достаточно крупных групп, исчезли даже семьи. Люди больше не нуждались друг в друге. Эмоциональные связи прекратились. Человечество научилось прибегать к заменяющим их суррогатам, и бегство от действительности стало широко распространённым явлением. Свои эмоции люди получали теперь от развлекательных машин, питавших их захватывающими приключениями, а реальный мир казался слишком скучным и серым. Рождаемость начала падать, и падение всё ускорялось. Наступило смутное время. Роскошь и хаос, анархия и инертность существовали рядом друг с другом. А рождаемость сократилась до катастрофического уровня…
Прошли годы, пока некоторые люди не начали понимать, что человеческому роду грозит полное исчезновение. Сами люди были бессильны что-нибудь предпринять. Но у них были всесильные слуги. Наконец какой-то невоспетый гений трезво оценил ситуацию и ввёл новую задачу в самый мощный из всех оставшихся компьютеров. Вот какая цель была поставлена: «Человечество снова должно осознать свою ответственность. Это будет единственной целью до тех пор, пока она не будет достигнута».
Задача была бы удивительно простой, если бы произошедшие во всём мире изменения не носили столь коренного характера. Машины представляли собой интегрированное общество, а люди утратили это качество. И теперь всем машинам была поставлена одна-единственная задача, и ради её осуществления они перестроили свои функции.
Дни роскоши кончились. Развлекательные машины прекратили своё существование. Ради собственного выживания люди начали объединяться в группы, часто вопреки своей воле. Теперь им было нужно выполнять работу, которую ранее выполняли машины, и медленно, очень медленно общие интересы и потребности начали снова восстанавливать почти утраченное чувство общности.