Но окна других зданий были тёмные. Они, вероятно, пропускали свет только в одну сторону, чтобы не мешать уединению людей у себя дома. Изнутри можно было смотреть в окно, но снаружи ничего не было видно.
— Мэннинг?
Грегг торопливо обернулся, закрутил вокруг себя верёвку и вернулся к дыре. Его встретила нахмуренная физиономия Макферсона.
— Я бы хотел, чтобы вы вернулись. У меня нервы не выдерживают.
— Хорошо, — любезно ответил Грегг и пролез в дыру. — Но там не опасно. Я стащил книжку. Вот вам настоящая инкунабула будущего.
Макферсон взял книгу, но раскрыл её не сразу. Его тусклые глаза были устремлены на Грегга.
— Что вы там видели?
Грегг стал рассказывать во всех подробностях:
— Вы знаете, по-видимому, это просто замечательно! Тоненький ломтик будущего. Когда я был там, внутри, всё это не казалось мне таким странным, но теперь это меня поражает. А виски-то моё стало совсем тёплым. Выпьем ещё?
— Нет. Впрочем, ладно. Немного.
Пока Грегг ходил в кухню, Макферсон рассматривал книгу. Потом он взглянул на дыру. «Она стала немного шире, — подумал он. — Немного. Вероятно, она почти достигла своего максимального размера».
Грегг вернулся.
— Можете прочесть? Нет? Ну что же, я этого и ожидал. Хэлисон сказал, что ему пришлось изучить наш язык. Интересно, что он ищет… в прошлом?
— Интересно, кто этот Рэнил-Менс.
— Хотел бы с ним встретиться, — заметил Грегг. — Слава богу, у меня есть кое-какие знания. Если бы Хэлисон… или кто-нибудь другой… объяснил мне некоторые вещи, я бы, наверно, мог постигнуть основы техники будущего. Вот было бы здорово, Мак!
— Если только он согласится.
— Ведь вы его не видели, — сказал Грегг. — Он был настроен дружески, хотя и загипнотизировал меня. А это что такое?
Он схватил книгу и начал рассматривать картинку.
— Осьминог, — подсказал Макферсон.
— Карта. Интересно. Она выглядит совсем как структурная формула, но я никогда не встречал такого вещества. Как бы я хотел прочесть эти чёртовы завитушки! Они похожи на комбинацию бирманского и питмэновского письма. Даже система цифр отличается от арабской. Да здесь целая сокровищница, а ключа к ней нет!
— Гм… Возможно. Всё-таки мне кажется, что это немного опасно.
Грегг взглянул на Макферсона:
— Не думаю. Нет никаких причин ожидать неприятностей. Это был бы сюжет для дешёвого бульварного романа.
— А что такое жизнь, как не бульварный роман? — угрюмо спросил Макферсон, порядочно захмелевший — он уже успел отвыкнуть от спиртного.
— Это просто вы смотрите на неё под таким углом зрения. И в соответствии с этим и живёте. — Грегг говорил недовольным тоном, главным образом потому, что не выносил безнадёжной философии Макферсона, которую тот периодически проповедовал. — Попробуйте для разнообразия рассуждать логически. Человечество идёт вперёд, несмотря на диктаторов и профессиональных политиканов. Промышленная революция ускоряет социальные изменения. Биологическая мутация тесно с ними связана. Она прогрессирует. За последующие пятьсот лет мы пройдём такой же путь, какой прошли за последние десять тысяч. Это как лавина, низвергающаяся с горы.
— Ну и что же?
— А то, что в будущем настанет царство логики, — пояснил Грегг, — и не хладнокровной бесчеловечной логики. Логики человеческой, которая принимает во внимание эмоции и психологию. То есть будет принимать. Там обойдутся без Великого Мозга, стремящегося завоевать миры или поработить остатки человечества. Этакое мы уже видели. Хэлисон… хотел поговорить со мной, но он тогда очень торопился. Он сказал, что всё объяснит потом.
— Я знаю только одно: что в стене есть дыра, — заметил Макферсон. — Такое обычно не случается. А теперь случилось. Не стоило мне пить.
— Таким образом вы поддерживаете свой эмоциональный баланс, — произнёс Грегг. — А я предпочитаю делать это, следуя математическим законам. Решаю уравнение, исходя из имеющихся данных. Индуктивный метод даёт не многое, но позволяет судить о том, каким потрясающим должно быть целое. Совершенный мир будущего…
— Откуда вы знаете?
Грегг замялся:
— Ну, мне так показалось. Через несколько тысячелетий человечество сможет применять технику достаточно широко и будет учитывать все тонкости. И в теории, и на практике. Но самое лучшее, что люди от этого не станут зазнаваться. Это просто не будет им свойственно. Во всяком случае, Хэлисон не зазнавался.
— Дыра больше не увеличивается, — заметил Макферсон. — Я это вижу по пятнышку на обоях.
— Но и не уменьшается, — неуверенно проговорил Грегг. — Хотел бы я знать, как там открываются двери. Сам я не могу разобраться в этой чертовщине.
— Выпейте-ка ещё. Должно помочь.
Но это не очень помогло. Грегг не отважился снова пролезть в дыру, боясь, что она может неожиданно закрыться, и, сидя с Макферсоном, курил, пил виски и разговаривал. Медленно проходила ночь. Время от времени они снова принимались разглядывать книгу, но она им ни о чём не говорила.
Хэлисон не появлялся. В три часа утра отверстие начало уменьшаться. Грегг вспомнил, что сказал человек из будущего: брешь будет открыта ночью и закрыта днём. Вероятно, она опять откроется. Если же нет, значит он прозевал случай, выпадающий один раз за сто человеческих жизней.
Через полчаса дыра совершенно закрылась, не оставив никакого следа на обоях. Макферсон, смотря перед собой остекленевшим взором, вернулся домой. Грегг запер книгу в ящик письменного стола и лёг в постель, чтобы поспать несколько часов, прежде чем беспокойство поднимет его на ноги.
На другой день, одеваясь, Грегг позвонил в Хэверхиллскую исследовательскую лабораторию — сообщить, что сегодня он не придёт на работу. Он хотел быть дома на случай, если появится Хэлисон. Но Хэлисон не пришёл. Грегг провёл утро, бросая в пепельницу недокуренные сигареты и перелистывая книгу. После полудня он отправил её с посыльным в университет профессору Кортнею, приложив короткую записку с просьбой сообщить сведения об этом языке. Кортней, который собаку съел на языках, позвонил и сказал, что он в недоумении.
Разумеется, его разбирало любопытство. Греггу пришлось пережить несколько неприятных минут, пока он не отделался от профессора. В следующий раз Грегг решил быть осторожнее. Ему вовсе не хотелось разглашать свою тайну всему свету. Даже и Макферсону… Ну, тут уж ничего не поделаешь. Ведь открытие принадлежало Мэннингу Греггу, и это только справедливо, если он будет иметь на него все права.
Эгоизм Грегга был совершенно бескорыстным. Если бы он проанализировал его причины, то понял бы, что его существо жаждало интеллектуального опьянения — самый подходящий термин для такого случая. Грегг и вправду обладал необыкновенно острым умом, и ему доставляло глубокую радость применять его на деле. Он мог испытывать настоящее опьянение, разрабатывая технические проблемы, и получал при этом такое же удовольствие, как инженер при взгляде на красиво выполненный чертёж или пианист, разбирающий сложную композицию. Он любил всё совершенное. И теперь, если он будет обладать ключом от совершенного мира будущего…
Разумеется, он не был так уж уверен в совершенстве этого мира, но постепенно его уверенность крепла. Особенно после того, как в шесть тридцать вечера отверстие начало медленно открываться.
На этот раз Грегг сунулся в дыру, едва лишь она увеличилась настолько, что он смог пролезть в неё. У него в запасе была уйма времени. Сколько он ни искал дверей, он так и не нашёл их, но сделал другое открытие: голубые стены оказались в действительности дверцами огромных шкафов, наполненных необыкновенными предметами. Прежде всего, конечно, книгами — но он не мог прочесть ни одной. Из-за некоторых чертежей он буквально претерпел танталовы муки: они были ему почти понятны, он почти мог подогнать их под свой образ мышления — и всё-таки не совсем. Раскрашенные картинки в трёх измерениях смутными проблесками чарующе намекали ему на жизнь в будущем. Ему казалось, что это счастливая жизнь.
Шкафы…
В них хранились чертовски интересные вещи. Все они, без сомнения, были очень хорошо известны Хэлисону, но Грегг не знал, что делать, например, с куклой высотой больше полуметра, созданной по образу и подобию человека будущего, которая декламировала на неведомом языке что-то похожее на стихи. Насколько он мог понять, рифмы были замечательные, а ритм — сложный, необыкновенный — оказывал определённое эмоциональное воздействие даже на человека, не знакомого с языком.
В шкафах были и каучуковые прозрачные блоки с движущимися огоньками внутри, и металлические конструкции (в одной из них Грегг узнал модель Солнечной системы), и садик, выращенный гидропонным способом, он мог изменять цвет, как хамелеон; и фигурки из пластика, возможно изображавшие мифических животных; соединяясь, они могли производить других животных — гибриды или биологические разновидности (поразительная демонстрация чистой генетики); всё это и ещё многое-многое другое! У Грегга закружилась голова. Он подошёл к окну, чтобы немного прийти в себя.
Радужные огни всё ещё мерцали во мраке. Глубоко внизу Грегг заметил прерывистые вспышки лучистого света — будто взрывались осветительные ракеты. На мгновение он замер: у него мелькнула мысль о войне. Но ещё одна вспышка, фонтаном поднявшаяся вверх, успокоила его. Вытянув шею, он смог разглядеть крошечные фигурки, принимавшие разные позы и танцевавшие в воздухе среди бушующего моря красок — что-то вроде балета в состоянии невесомости. Нет, это был совершенный мир.
Вдруг его охватило непреодолимое желание вырваться из этой безмолвной комнаты в сверкающую радостную суматоху за окнами. Но он не мог понять, как открываются окна. И не нашёл кнопок, управляющих дверями.
Грегг вспомнил, как нелегко было обнаружить скрытые кнопки, при помощи которых открывались шкафы.
Он со злорадством подумал о старом Даффи из Хэверхилла и о том, что бы тот стал делать, если бы увидел всё это. Ну да ладно, к чёрту Даффи. Пусть потом пьёт весь мир, но сейчас Грегг хотел сделать то, что заслужил, — первым вне себя от восторга хлебнуть из этой бутылки с чудесным вином.