Он снял обертку с «Ригли» и начал громко жевать.
– За вице-президентом, к примеру.
Я засмеялся. Вице-президент Генри Эгард Уоллес, идеалист и честный человек, был также известен как идиот, сочувствующий коммунистам.
– Правда-правда, – обиделся Том. – Мы следим за ним с прошлой весны. «Жучки», прослушка, наружка, тайные обыски… мужик поссать не может без того, чтоб мистеру Гуверу не показали анализ.
– Как же, такая угроза…
– Еще какая. Есть доказательства, что коммунисты хотят использовать его как активного агента.
– Русские теперь наши союзники, помнишь?
Том от шока даже жевать перестал.
– Господи, Джо, не шути так. Мистер Гувер…
– Знаю, знаю. – Японцы напали на Перл-Харбор, Адольф Гитлер – самый опасный человек в мире, но мистер Гувер, как известно, хочет первым делом покончить с коммунистической угрозой. – Кто еще вас интересует?
– Самнер Уэллес. – Том снова остановился на красный свет. Впереди дребезжал трамвай. До его квартиры оставалось немного, но движение здесь было просто бешеное.
Самнер Уэллес… один из замов госсекретаря, а также личный друг и доверенное лицо президента. Эксперт по Латинской Америке, ведущая фигура наших разведслужб, которые там базируются. Его фамилия раз десять упоминалась в колумбийском посольстве в связи с решениями, которые непосредственно затрагивали меня. Ходили слухи, что его самого отозвали из этого посольства (задолго до моего приезда туда), но причины никто не знал.
– Он что, тоже коммунист?
– Не-а. Голубой.
– Что-что?
– То самое, – ответил Том с типичной диллоновской ухмылкой. – Голубой. Педрила.
Я ждал продолжения.
– Всё началось два года назад, Джо. В сентябре сорокового. В президентском поезде, идущем из Алабамы после похорон спикера Бэнкхеда. – Том явно ожидал от меня нетерпеливых вопросов, но я молчал.
Мы проехали на зеленый свет пару ярдов и снова застряли. Том повысил голос, перекрывая гудки и работающие моторы.
– Уэллес, видать, перепил… вызвал кондуктора… пришло сразу несколько, а он разделся и вот это самое им предложил. – Том покраснел: крутой агент в душе оставался добрым католиком.
– Это подтвердилось? – спросил я, думая, как отразится на СРС возможная отставка Уэллеса.
– Еще как. Мистер Гувер назначил туда Эда Тамма, Бюро уже полтора года следит за старым козлом. Выпьет и шляется по парку, за мальчиками охотится. Есть отчеты внутренней безопасности, показания свидетелей, записи телефонных разговоров…
Я надвинул шляпу пониже. По словам посольских работников, которым я доверял, человека умней Самнера Уэллеса не было во всем госдепартаменте.
– А президенту мистер Гувер докладывал?
– В прошлом январе еще. – Том выплюнул жвачку в окно. Машины впереди тронулись, мы свернули с Висконсин направо. – Дик Феррис, он с Таммом работал, говорит, что мистер Гувер никаких рекомендаций не давал, а президент его не спрашивал и вообще, в сущности, ничего не сказал. Дик еще сказал, что генпрокурор Биддл тоже пытался поднять этот вопрос, а Рузвельт ему: «Ну, он ведь не в служебное время это делает?»
– Гомосексуализм – уголовное преступление, – сказал я.
– Вот-вот, и Дик сказал, что Тамм говорит, что мистер Гувер сказал президенту об этом и объяснил, что это делает Уэллеса мишенью для шантажа. Президент пока медлит, но долго это не протянется.
– Почему не протянется? – Я жил на этой улице четыре года назад, деля квартиру с двумя другими агентами. Квартира Тома была всего в трех кварталах.
– Теперь за Уэллеса взялся Буллит, – сказал Том, поворачивая руль.
Уильяма Кристиана Буллита один журналист окрестил «Яго номер один». Шекспира я не читал, но понимал, к чему это сказано. У мистера Гувера и на Буллита было досье – при выполнении одного из первых заданий я с ним ознакомился. Еще один дружок Рузвельта, посол, наживший себе врагов во всех странах, где подвизался, аморальный тип, способный трахнуть поленницу, если заподозрит, что в ней змея. В досье говорилось, что он соблазнил наивную секретаршу Рузвельта, Мисси Ле Хэнд, чтобы стать еще ближе к президенту.
Если Буллит взялся за Уэллеса, то рано или поздно свалит его. Сольет информацию политическим противникам Рузвельта, нашепчет журналистам, выразит свое возмущение госсекретарю Корделлу Халлу. Доймет Уэллеса не мытьем, так катаньем, уничтожив тем самым латинский отдел госдепартамента, запоров так хорошо работавшую политику добрососедства и ослабив нацию в военное время. Зато человека, имеющего гомосексуальные позывы в подпитии, уберут из правительства, а мистер Буллит приобретет новые козыри в неустанной борьбе за власть.
Вашингтон, Вашингтон.
– На кого еще Бюро положило глаз? – спросил я устало.
Припарковались мы, как ни странно, прямо перед домом Диллона. Том поставил машину на ручник, не выключая двигатель, и сказал:
– Нипочем не догадаешься, Джо. Этим я занимаюсь лично – к примеру, сегодня вечером. Оставлю тебе ключи, завтра, глядишь, увидимся.
– Ясно, – сказал я, думая, что завтра меня, скорей всего, уже здесь не будет.
– Ну давай же, угадывай.
– Элинор Рузвельт, – вздохнул я.
– Значит, слышал уже, – расстроился Том.
– Это что, шутка такая? – Мистер Гувер, имеющий «конфиденциальные» досье на всех видных лиц государства, ненавидел Элинор Рузвельт – об этом все знали, – но слишком дорожил своей работой, чтобы следить за членом семьи действующего президента.
Том сдвинул шляпу на затылок и повернулся ко мне лицом.
– Нет, Джо, не шутка. Слежку за миссис Рузвельт мы, конечно, не ведем, но…
– Разыгрываешь меня, Том.
– Нет-нет. – Он придвинулся поближе, дохнув на меня мятой. – Три года назад старушка втюрилась в некоего Джо Лэша…
Лэша я знал хорошо, читал его досье в связи с делом Американского молодежного конгресса, по которому работал в тридцать девятом году, даже интервью у него брал под видом студента, интересующегося организацией, где он тогда был секретарем. Лэш, сам вечный студент, был старше меня годами и неизмеримо моложе во всех других отношениях – один из этих мальчиков в теле мужчины, обладающих на грани тридцатника развитием десятилетнего пацана. Молодежный конгресс представлял собой левый дискуссионный клуб из тех, которые коммунисты охотно снабжают и куда охотно внедряются, и миссис Рузвельт ему покровительствовала.
– Они любовники, – сказал Том.
– Да ладно, ей ведь все шестьдесят.
– Ей пятьдесят восемь, ему тридцать три. У миссис Рузвельт в Нью-Йорке собственная квартира, и от охраны она отказалась.
– Ну и что? Это только доказывает, что у нее есть здравый смысл. Кому охота, чтоб засранцы из казначейства круглосуточно дышали тебе в затылок?
– Мистеру Гуверу лучше знать.
У меня снова возникло желание взять Тома за шиворот и расквасить его веснушчатый нос о приборную доску.
– Том, – произнес я тихо, – ты хочешь сказать, что мы скрытно обыскиваем квартиру миссис Рузвельт? Читаем ее почту?
– Нет, конечно. Зато фотографируем почту Лэша, прослушиваем его телефон и квартиру. Сам бы почитал, что наша первая ниггеролюбивая леди пишет этому комми… горячие тексты.
– Верю тебе на слово. – Меня огорчало, что старая леди незавидной внешности пишет страстные письма этому вечному мальчику.
– Вечером я как раз туда собираюсь. Лэша пару недель как призвали, и мы передаем дело контрразведке.
– Логично, – сказал я. Армейскую контрразведку, отдел военной разведки, возглавляемую генералом Джоном Бисселлом, я бы назвал кучей пьяных шимпанзе. Можно еще сказать, что это сборище ультраправых ублюдков, но я бы так деликатно не выразился. Одно я знал точно: у контрразведчиков не будет никаких сомнений насчет слежки, прослушки и тайных обысков в отношении миссис Рузвельт. Знал я также, что президент, бесконечно терпеливый к дуралеям вроде Самнера Уэллеса, мигом наладит Бисселла на Тихий океан, когда узнает об этом.
Том кинул мне ключи.
– Пиво в холодильнике, а еды нет, извини. Пообедаем завтра, когда сменюсь.
– Надеюсь. Спасибо, Том. – Я побренчал ключами. – Если придется уехать до твоего возвращения…
– Оставь их в прихожей, как раньше. – Том, перегнувшись над нагретой дверцей, пожал мне руку. – Пока, приятель.
Он уехал, а я помчался наверх. Том Диллон был образцовый агент – ленивый по природе, но стремящийся угодить, готовый наесться говна, если мистер Гувер или его люди прикажут, не любящий думать самостоятельно, защитник демократии, ненавидящей ниггеров, спиков, жидов, итальяшек и прочих недочеловеков. Я не сомневался, что он регулярно стреляет из своего «смит-вессона» в подвале министерства юстиции, а также владеет автоматом, снайперской винтовкой и приемами рукопашного боя. В его личном деле сказано, что он компетентный боец. В СРС он протянул бы дня три.
Больше я о нем не думал – скорей бы в душ.
3
Главный вход в огромное здание Министерства юстиции расположен на углу Девятой улицы и Пенсильвания-авеню. Классический портик, по четыре колонны с каждой стороны, начинается выше второго этажа и поднимается до шестого, самого верхнего. На пятом этаже со стороны Пенсильвания-авеню, слева от портика, виден одинокий балкон. Президенты США уже восемнадцать лет принимают на нем парады в день инаугурации, и похоронные процессии кое-кого из них тоже проходят под ним.
Я, конечно, знал это здание, но своего стола у меня там не было: в свои первые годы я работал в других офисах или вообще под прикрытием. Это сыграло мне на руку, когда я явился туда за десять минут до половины двенадцатого – вымытый, выбритый, набриолиненный, в чистой рубашке и свежем костюме, в начищенных ботинках, со шляпой в ничуть не влажной руке. У меня здесь были знакомые, но я вышел из лифта на пятом этаже и направился в директорскую святая святых, так никого и не встретив.
Кабинет мистера Гувера помещался не в центре здания, а в укромном его уголке. Сначала нужно было пройти по длинному коридору, потом через конференц-зал с пепельницами на длинном столе. Далее находилась приемная, где сидела мисс Гэнди в качестве легендарного дракона, стерегущего деву. В 1942 года она и сама уже стала легендой: незаменимая секретарша Гувера, телохранительница и нянька одновременно, единственная из смертных, кому дозволялось каталогизировать и читать персональный архив директора. Тогда ей было всего сорок пять, но в разговорах с приближенными Гувер называл ее старой клуше