– Лучше бы мне остаться, – сказал я. – Кто иначе присмотрит за Хитрой Конторой? – После открытия на сигарной фабрике мне не хотелось уходить в море.
– Контора несколько дней обойдется без нас, – отрезал Хемингуэй. – Ты идешь с нами, Лукас, – это приказ.
Сантьяго ждал меня терпеливо, сидя на каменной колоде. Мы прошли с ним по дороге за финку.
– Я ухожу в море с сеньором Хемингуэем на несколько дней, Сантьяго.
– Да, сеньор Лукас, я слышал.
Я не спрашивал где. Агент 22 становился лучшим нашим оперативником.
– Я не хочу, чтобы ты следил за лейтенантом Мальдонадо, пока нас нет. Как и за человеком, за которым мы следили вчера. Вообще ни за кем не надо следить.
Лицо у мальчишки вытянулось.
– Разве я плохо работаю, сеньор Лукас?
– Прекрасно работаешь. Как настоящий мужчина. Просто от слежки за Бешеным Конем или за тем, другим без нас с сеньором Хемингуэем пользы не будет.
– Разве вы не хотите знать, с кем встречается лейтенант? Я думал, что это важно.
– Очень важно, но мы знаем уже достаточно – потерпи до моего возвращения, и у тебя снова будет работа.
Он опять просветлел.
– Когда вы вернетесь, мы снова будем играть со «Звездами Гиги»? Вы сможете сыграть в нашей команде, как сеньор Хемингуэй иногда в своей.
– Да. С удовольствием. – Я не врал. Я любил бейсбол, и мне было скучно просто наблюдать за игрой. Одной из немногих вещей, которые я возил с собой всюду, была бейсбольная рукавица, которую дядя подарил мне на восемь лет. Она служила мне и в колледже, и на юрфаке, и в товарищеских играх на лужайке Белого дома, когда я еще входил в основной состав ФБР. Выбить Хемингуэя из игры было бы здорово.
Сантьяго кивал, ухмыляясь до ушей.
– А что мне делать, пока вас нет, сеньор Лукас?
Я дал ему три доллара.
– Поешь мороженого на Обиспо и купи еды для семьи.
– У меня нет семьи, сеньор Лукас. – Он протянул мне деньги обратно, но я не взял.
– Тогда купи себе миндальных пирожных на той же Обиспо. Поужинай в кабачке, где тебя знают. Секретные агенты должны поддерживать свои силы – их ждут трудные задания впереди.
– Sí, сеньор Лукас. – Он прямо-таки светился. – Благодарю вас.
– Это твоя зарплата, агент 22. Теперь беги и верни, пожалуйста, мопед тому, у кого его взял. Мы найдем тебе другую машину, легальную. Увидимся через неделю, а то и раньше.
Он припустил по дороге в облаке пыли.
«Пилар» вышла из кохимарской гавани безоблачным утром. Brisa – так здесь называют северо-восточный пассат – приносил прохладу, но волну в Гольфстриме не разводил. Хемингуэй был в настроении и показывал мальчикам береговые приметы: приморский ресторан «Ла Терреса» и большое дерево рядом с ним, где он любил посидеть и поболтать с рыбаками. Ребятам предлагалось с расстояния трехсот ярдов отличить рыбаков от guarijos, сухопутных крестьян.
– Нам же не видно их лиц, папа, – сказал Грегори.
– Зачем тебе лица, Гиги, – засмеялся отец, обняв сына за плечи. – Guarijo, выбираясь в город или на море, всегда надевает парадную рубашку с плойками, брюки в обтяжку и сапоги.
– Точно! – крикнул Патрик, стоящий с биноклем на мостике. – Ты нам уже говорил. И мачете всегда при них, даже и без бинокля видно.
– Да, guarijos я вижу, папа, – смеялся Грегори. – А рыбаки?
Хемингуэй показал на Фуэнтеса, беззаботно стоящего на узком карнизе у левого борта каюты.
– Рыбаки, Гиг, люди веселые. Они уверены в себе и одеты во что попало. А если поглядеть в Мышкин бинокль, их можно отличить от guarijos по искореженным загорелым рукам.
– Крестьяне тоже загорелые, папа.
– Да, но у них темные волосы на руках, а волосы на руках рыбаков выбелены солнцем и солью.
– Да, папа. – Но мы уже близились к волнорезу, и ничьих рук видно не было.
В тот день мы шли вдоль северного берега Кубы, планируя заночевать на новой кубинской базе Кайо-Конфитес, а утром двинуться на восток, к пещерам и «Южному Кресту». Залив отливал синевой и пурпуром, небо оставалось безоблачным, brisa продолжал дуть, море усеивали рыбацкие и прогулочные лодки – многие под парусами из-за военных ограничений на бензин. Все бы хорошо, вот только Уинстон Гест забыл доставить на борт три ящика с пивом – минимальное количество для шести-семидневной вылазки, по мнению Хемингуэя. Я сидел внизу, делал заметки и прикидывал, какие последствия будет иметь рандеву Дельгадо на сигарной фабрике, когда на палубе грянул взрыв испанской, английской, французской ругани. Я бросился наверх, думая, уж не всплыла ли немецкая субмарина – хотя в дневное время они, как правило, не всплывают. Может, нас сейчас захватят или потопят?
Все, даже мальчишки, дружно ругали Геста за пиво. Миллионер стоял, потупившись, у руля и краснел.
– Ладно, Вулфер, – сказал наконец Хемингуэй. – Может, на Кайо-Конфитес нам и пиво приготовили вместе с провизией.
– Если нет, – зловеще прошептал Синмор, – мы взбунтуемся и повернем обратно в Гавану.
– Или в Майами, – подхватил Ибарлусиа.
– Или захватим их запасы кубинского, – сказал Роберто Эррера.
– Мы можем найти пиво в немецких пещерах, – предположил Патрик. – Ледяное баварское, в самой глубине, рядом с топливными канистрами.
– Баварское пиво и кислую капусту с сосисками! – крикнул Грегори. – Надо только пройти мимо часовых и злых немецких овчарок.
– Я отвлеку огонь на сеньора Геста, – пообещал Синмор.
– А мы тем временем ворвемся в пещеры, – продолжил Патрик. – Лишим вражеских подводников пива и харчей, боевой дух упадет, немцы уйдут с Карибов, нас серебряным крестом наградят.
– Золотым ключом от церкви, – проворчал Ибарлусиа.
– От ваших разговоров только жажда разыгрывается, – вздохнул Фуэнтес.
Хемингуэй поднялся на мостик и встал к рулю, Гест уселся в кокпите.
– Мужайтесь, ребята! – воззвал капитан. – С божьей помощью мы скоро дождемся своего часа.
Я вернулся вниз поразмышлять над непростой ситуацией, сложившейся вокруг Хитрой Конторы.
19
Размышлял я в своей «радиорубке» – бывшем гальюне, куда теперь втиснули аппаратуру стоимостью 35 тысяч долларов. Я еле-еле умещался на табуретке между приемниками и передатчиками. Водонепроницаемый футляр с двумя шифровальными книгами я втиснул туда, где раньше висел рулон туалетной бумаги, записи в блокнот делал у себя на коленке. При закрытой двери здесь было невыносимо душно, но меня радовало, что ее можно закрыть. С девятью мужиками на борту уединиться стало проблемно: спали мы все вповалку, а нужды, для которых раньше предназначался гальюн, отправляли где придется. У нас бытовала шутка, особенно популярная у мальчиков: нашей первой военной потерей будет падение за борт при попытке посрать.
Наушники успешно глушили крики и гогот с палубы. Я старался отвлечься от нашей так называемой миссии и сосредоточиться на важном.
Человека, сидевшего напротив Дельгадо в баре сигарной фабрики, я видел всего две секунды, но узнал его без труда по фотографии из досье, виденной в Мехико два года назад. А в досье Теодора Шлегеля, показанном мне Дельгадо, были его фамилия и псевдоним. Это точно был он. Темные волосы, зачесанные назад на южноамериканский манер и спускающиеся на уши; грустные щенячьи глаза; правая бровь толще левой (но когда я приоткрыл дверь, вскинулась только левая); полные губы, лишь частично суженные темными усиками. Одет в дорогой светлый костюм с красным шелковым галстуком, безупречно завязанным, с чуть заметной вышивкой из золотых ромбиков.
Иоганн Зигфрид Беккер – теперь, может, уже гауптштурмфюрер СС, если верить апрельской информации СРС: в апреле его вызвали в Берлин для нового назначения и возможного повышения в звании.
Беккеру двадцать восемь, мы с ним почти ровесники. Родился в Лейпциге 21 октября 1912 года, вступил в национал-социалистическую партию сразу после окончания школы. В СС принят в 1931-м. Крайне необычно, что девятнадцатилетнего парня взяли в Шуцштаффель, Эскадрон защиты, СС – организацию, основанную Гитлером в 20-х годах, а теперь переросшую в самую страшную из нацистских организаций, связываемую с гестапо, лагерями смерти и службой безопасности СД, – но Иоганн Беккер был незаурядным молодым человеком. В партийных документах он характеризуется как прекрасный организатор и неутомимый работник. 30 апреля 1937 года его произвели в младшие лейтенанты СС и тут же послали в Буэнос-Айрес, куда он прибыл 9 мая на борту «Монте-Паскоаль». Там он работал под прикрытием как представитель фирмы «Сентро де Экспортасьон дель Комерсио Алеман», пока его не отозвали в Берлин для дальнейшего продвижения по службе.
ФБР и СРС в Центральной и Южной Америке знали Иоганна Беккера как лучшего из нацистских агентов в западном полушарии. Аргентинская полиция чуть было не сцапала его в 1940-м, но СС перебросила его в Бразилию, где он предложил свои услуги агонизирующей абверовской операции под руководством Альбрехта Густава Энгельса, босса Теодора Шлегеля, – Альфредо из расшифрованной нами радиограммы. В предназначенном для Берлина донесении, перехваченном ВМР в 1941 году, говорилось, что Беккер «единственный настоящий профессионал» в своей сети и во всей Южной Америке, и признавалось, что только «мозги и энергия» молодого эсэсовца помогли выжить шпионской организации в Рио. Меня больше всего удивляло в то время то, что Беккер служил в СД, разведке СС, а Энгельс и его подчиненные – в абвере.
СД и абвер по примеру своих шефов, Рейнхарда Гейдриха и адмирала Вильгельма Канариса, питали друг к другу лютую ненависть. Каждый агент хотел, чтобы его служба была единственной разведкой Третьего рейха. Это напоминало соперничество БСКБ с МI5 или ФБР с теперешней УСС – разница в том, что в Германии такого рода раздоры решает пулемет или нож в спину.
Теперь Иоганн Зигфрид Беккер, эсэсовец и агент СД, произведен фюрером в капитаны и, видимо, получил более широкие полномочия. Куда уж шире, раз он объединил под своей эгидой СД и абвер. И такой вот персонаж встречается на гаванской табачной фабрике с единственной нитью между мной и Бюро – специальным агентом Дельгадо.