Я встал, сбросил с себя одеяло.
– Грегорио, приготовишь мне термос с кофе и пару сэндвичей? И самый сильный бинокль, какой есть. Вулфер, Синмор, Роберто – помогите заправить катер. Вы позволите мне залить бак, лейтенант? И взять хотя бы один запасной?
– Конечно.
– Патрик, Грегори, тащите все запасные рожки для ниньос, которые оставил ваш папа. И пару гранат из зеленого ящика. Осторожно только, чеки не выдерните.
– Мы с тобой, – заявил Гест тоном, не допускающим возражений.
– Нет, – ответил я тоном, пресекающим дальнейшие споры.
Дождь еще шел, когда я увидел бездействующий маяк на мысе Рома. Пока «крис-крафт» заправляли, я разобрал «ремингтон», смазал и снова собрал. Синмор забрал с катера два мокрых «томпсона» и дал мне свой, смазанный и с полной обоймой. Мальчики принесли в непромокаемом мешочке шесть запасных рожков и две гранаты, Фуэнтес уложил в такую же непромокаемую сумку еду, кофе и бинокль.
Когда мы закрепили запасной топливный бак в кормовом кокпите, пришел кубинский лейтенант и сказал:
– Сеньор Лукас, нам только что сообщили, что подходящий под это описание катер угнали с применением оружия. Нам приказано арестовать или уничтожить угонщика, если мы увидим его.
– Вы его видели, лейтенант? – спросил я, глядя ему в глаза.
– К сожалению, нет, сеньор Лукас, но мои люди будут вести наблюдение весь день и всю ночь.
– Мудрое решение, лейтенант. Большое спасибо.
– За бензин? Его привезли нам для нужд сеньора Хемингуэя.
– За всё. – Я крепко пожал ему руку.
– С Богом, сеньор Лукас.
Идя на юг к кубинскому берегу, я думал, не слишком ли самонадеянно поступил, не взяв никого с собой. Саксон, Фуэнтес и Синмор – боевые ребята, Эррера и Гест не задумываясь отдали бы жизнь за «Эрнесто». И вообще, шестеро вооруженных людей лучше, чем один.
Лучше ли? Вшестером на катере тесно, а если мы все разом начнем строчить из автоматов, настанет хаос. Никто из команды, кроме Саксона, не бывал под огнем, не может считаться надежным в критической ситуации, и даже Саксон не готов повиноваться моим приказам. Они ворчали, но все же отпустили меня одного, когда я заявил, что для Папы будет опаснее, если мы припремся все вместе. Может, он вернется сам, пока я его ищу, – пусть ждут его на острове, как он велел.
– Пожалуйста, скажи Папе, чтобы скорей возвращался, Лукас, – не по-детски серьезно попросил Патрик. Я стиснул его плечо, как один мужчина другому.
«Пилар» не было ни в Энсеньяде-Серрадуре, ни к югу и северу от нее. Я знал, что такую большую лодку нельзя спрятать в мангровом болоте, как раньше «Лоррейн», но все-таки осмотрел в бинокль все вероятные тайники. «Пилар» не было.
Дождь утих, но прибой у мыса Брава и ниже мыса Хесус был очень силен. Та еще выдалась погодка. Волны захлестнули песчаный пляжик и били в утес, у которого мы похоронили двух немцев. Когда я, налегая на штурвал, прошел через прибой к входу в бухту Манати, запах разложения ударил мне в нос, несмотря на дующий в спину ветер и освеженный дождем воздух. Крабы или твари покрупней их раскопали могилу.
Я шел по узкому каналу, держа круто на правый борт. Справа открылись рельсы, заброшенный склад, обвалившиеся причалы, слева – Двенадцать Апостолов. Я сбросил скорость, взбивая ил, положил руку на спуск «томпсона». Двенадцать Апостолов в замке Морро близ гаванского порта – это пушки, здесь это просто большие камни с пустыми хижинами внизу, но мне казалось, что камни и черные окна наставлены на меня, как пушечные жерла.
«Пилар» стояла на якоре чуть западнее маленького центрального островка Кайо-Ларго – примерно в шестидесяти ярдах от западного берега бухты, напротив скалистого холма, отделяющего склады и дымовую трубу от юго-восточного полукружия с бывшим заводом и тростниковыми полями.
Держа моторы на холостом ходу, я рассматривал лодку в бинокль, поминутно ожидая винтовочного выстрела с берега. «Пилар», похоже пустая, держалась только на носовом якоре. Ветер и течение шевелили ее, и я разглядел позади «Лоррейн», тоже как будто пустую.
Отцепив ветровое стекло, я положил его на нос. Достал из резинового чехла «ремингтон», зарядил, обмотал ремнем левую руку, уперся коленом в переднее сиденье и направил на обе лодки прицел с шестикратным увеличением. Бинокль был сильнее, но и в него там не наблюдалось никакого движения.
Странно. Если Колумбия был на «Лоррейн», когда прибыл Хемингуэй, он или добрался до берега вплавь, или пересел на другую лодку, или все еще на «Пилар».
Я обводил прицелом парусиновую завесу с правой стороны мостика, маленькие окошки с ней рядом, ветровое стекло в кокпите, три иллюминатора носовой каюты, закрытые деревянными ставнями, оба люка, ведущих в эту каюту. Борта, хоть и понижались к корме, не позволяли увидеть, не лежит ли кто-то на палубе. Течение развернуло обе лодки ко мне – «Лоррейн» была привязана к правому борту «Пилар». В ее кокпите никого не было.
Шли минуты. Москиты кусали лицо и шею. Я сохранял снайперскую позицию. Прицел покачивался слегка вместе с катером, но в случае чего я бы не промахнулся. На мне были городские туфли, порванные брюки, вчерашняя синяя рубашка. Пиджак лежал на заднем сиденье носового кокпита, «магнум» – в поясной кобуре, «томпсон» висел на шее. Прошло еще какое-то время. Я поворачивал голову, только чтобы оглядеть берег справа и слева, и порой быстро оглядывался назад. Никакого движения, никаких других лодок.
Во мне нарастала уверенность, что Хемингуэй ранен и лежит на палубе «Пилар», истекая кровью, пока я тут теряю драгоценное время. Делай что-нибудь, приказывало воображение. Все равно что.
Я отключил его и остался в той же позиции, напоминал себе моргать и дышать, шевелился, только чтобы руки-ноги не затекли. Часы на руке были повернуты внутрь над винтовочным ремнем. Прошло десять минут. Восемнадцать. Двадцать три. Опять пошел дождь. Москиты улетали, на их место прилетали другие.
Кто-то вылез из кокпита «Пилар», перескочил на «Лоррейн», стал отвязывать катер. Не Хемингуэй – ниже ростом, худой, чисто выбритый. Без шляпы, в коричневых слаксах и серой рубашке, с немецкой курьерской сумкой через плечо и «шмайссером» в правой руке. Я выстрелил, как только он запустил мотор. Его левая рука дернулась, ветровое стекло разлетелось на куски, но дождь и покачивание всех трех лодок мешали видеть, попал я в него или нет.
«Лоррейн» взревела и скрылась за Кайо-Ларго. Я стоял, придерживаясь за нос своей лодки, и ждал, когда она покажется с восточной стороны островка. Колумбии, если это он, в той стороне бухты нечего делать: там сплошные мели, воды и на фут не будет.
Она показалась и помчалась к ведущему из бухты каналу, брызгая илом. Человек стоял у руля, правил левой рукой – значит, я не попал, – а правой палил в меня из автомата. Мой катер заколебался от нескольких попаданий, но смотреть, насколько он пострадал, было некогда. Я продолжал стрелять.
Одна пуля разбила его прожектор, другая ушла в никуда, третья швырнула его за сиденье.
«Лоррейн» с ревом пронеслась мимо. Я направил «крис-крафт» следом, продолжая следить за «Пилар». Снайпер, будь он там, мог бы запросто меня снять, но снайпера не было.
Мой противник ворочался на палубе, как большая серая рыба, «Лоррейн» неслась по каналу между полузатопленными вехами. Он был ранен, но пытался встать и вернуться к штурвалу. Я на полном ходу вилял из стороны в сторону, пытаясь разглядеть через борт, что он там делает. Ответ пришел быстро: он нашарил автомат и снова начал стрелять. Пули разбили правую створку ветрового стекла, порвали сиденье рядом со мной, продырявили запасной бак на корме. Запахло бензином, но пожара не случилось.
«Лоррейн» неслась к выходу из бухты на тридцати пяти узлах так, будто знала дорогу, но я догонял ее, черпая ил правым бортом, – наскочив на мель, я вылетел бы из лодки. «Ремингтон» я поменял на «томпсон» и всадил всю обойму в кокпит неприятеля.
Он дернулся, как марионетка в неумелых руках, и перегнулся назад через левый борт. Я выкинул пустой рожок, вставил новый и снова открыл огонь, но стрелял недолго: оба катера летели прямо на левый берег.
Я переключил правый винт на задний ход и круто взял право руля, подняв целую завесу воды, но «Лоррейн» шла тем же курсом, словно собиралась пробурить себе путь в открытое море.
«Крис-крафт» пропахал две илистых банки, чуть было не выбросив меня в воздух. Я снова перешел на полный вперед, развернулся кормой к выходу и оглянулся как раз в тот момент, когда «Лоррейн» налетела на камни.
Осколки стекла, хрома, красного дерева сыпались градом, но надрывно воющий мотор все еще нес ее через ил, каменистую почву и заросли, пока она не разбилась окончательно у холма, где мы закопали немцев. Кое-где вспыхнул огонь, но взрыва не было.
Мой враг, выброшенный из лодки, плавал на мелководье лицом вниз, раскинув руки и ноги. Кровь из его ран смешивалась с илом.
Я подвел к нему катер медленно, держа автомат наготове. Прошло три минуты, но он так и болтался на еще не улегшейся волне от «Лоррейн». Сумку с него сорвало – документы плавали в канале и трепыхались на деревьях. Туда им и дорога. Сквозь лохмотья рубашки и разорванную плоть проглядывали белые позвонки.
Я положил автомат, подтянул убитого багром к борту, перевернул.
На лице у него ран почти не было, и раскрытый рот придавал ему удивленное выражение – как, вероятно, и многим другим. Взявшись за рубашку и волосы, я втащил его на борт. Вода и кровь с бульканьем вытекали через шпигаты.
Я не знал этого человека. Бледное худое лицо с наметившейся щетиной, жесткие короткие волосы, ярко-голубые, уже тускнеющие глаза. Очередь из «томпсона» прошла наискось через его грудь и пах. Первая ремингтоновская пуля скользнула по левой руке изнутри, вторая вошла в бок. Правую руку чуть не оторвало при крушении.
В кармане его пиджака, как ни странно, нашелся бумажник, в нем – промокшее картонное удостоверение без фотографии на имя майора СС Курта Фридриха Дауфельдта, офицера СД. Машинописный текст на отдельном листке с двойной молнией в заголовке извещал, что Дауфельдт выполняет важное задание Третьего рейха, отчего все немецкие вооруженные силы, силовые структуры и разведка должны оказывать ему всяческое содействие. Внизу стояли подписи рейхсфюрера Генриха Гиммлера, генерал-лейтенанта СС и шефа Sicherheitspolizei