— Нам сделают татуировки, правда? — обрадовался Джейкоб. — А можно динозавра?
Его сестра в ужасе.
— У них не наклейки. Они делают настоящие татушки. Иголками.
Джейкоб бледнеет.
— Пойду первым, — говорю я. — Посмотрю, может, не все так плохо.
Нас четверых ведут в комнату, и сидящий там парень, увидев детей, вздыхает.
На типичного госслужащего он не похож — длинные волосы, на руках пестрые цветные татуировки.
— Я первый. — Сажусь на указанный им стул.
— Держитесь спокойно, и все закончится быстро.
На столе маленькие иголки и пузырек с чернилами. Иголки прокалывают кожу. Проколы неглубокие. Работает он быстро и уверенно.
Чернила в пузырьке кажутся бесцветными, но под кожей становятся серебристо-серыми и приобретают форму заглавной буквы «I».
Сидеть без движения не так-то просто. Не потому, что больно — да, больно, но терпимо, — а потому, что я, к своим восемнадцати годам, еще не решил, хочу ли я татуировку или нет. Может быть, я обошелся бы без нее, а если даже посчитал иначе, не стал бы накалывать себе какое-то непонятное «I», пользуясь некими странными химическими чернилами правительственного образца. И при этом я не могу возражать и поднимать шум на виду у Эдрианы и Джейкоба, которые наблюдают за происходящим широко открытыми глазами.
— Больно? — спрашивает Эдриана.
— Не очень, разве что чуточку. Все будет хорошо.
И тут иголка задевает чувствительное место, и я едва удерживаюсь, чтобы не вздрогнуть.
Бросаю взгляд на Бобби — он побледнел и изо всех сил старается не смотреть.
Следующей идет Эдриана. Девочка пытается не показывать страха, но в глазах у нее слезы, и я беру ее за руку. С Джейкобом хуже. Он хнычет и ноет, и нам приходится его держать.
Бобби падает в обморок.
10КЕЛЛИ
Иголки зачаровывают меня, и я наблюдаю за их работой, как загипнотизированная.
Быстрее всего парень с длинными волосами разделывается с Бобби. Говорит, что с теми, кто лишился чувств, заканчивать надо, пока они не пришли в себя. Кто бы подумал, что повидавший всякого Бобби отключится из-за каких-то крохотных иголочек.
Татуировка готова, Бобби вроде бы открывает глаза, и Кай помогает ему подняться. Мужчина растерянно оглядывается, потом вспоминает, где находится, и его зрачки расширяются от паники.
— Нет-нет, мне нельзя делать тату, правда, — бормочет он. — У меня фобия… я боюсь иголок.
— Поздно, — говорит Кай. — Татуировка у тебя уже есть.
Глаза у Бобби начинают закатываться, но Кай помогает ему выйти из комнаты на улицу, и бедняга понемногу успокаивается.
Нас направляют через дорогу к регистрационному пункту, где дежурный записывает наши фамилии и возраст.
— Теперь нам можно ехать в Глазго? — нетерпеливо спрашивает Кай.
— Вы можете покинуть карантинную зону и поехать в Глазго при условии, что вам есть где остановиться — у друзей или родственников, — и мы можем это проверить. В противном случае нам придется искать для вас спонсора или работу.
— Сколько времени это занимает? — спрашивает Бобби.
— Для физически здоровых взрослых есть работы на один-два дня.
— А как насчет Эдрианы и Джейкоба?
Он заглядывает в бумаги.
— Поскольку они значатся как несовершеннолетние без сопровождающего, мы найдем для них подходящие приемные семьи. Сейчас с этим напряженка. Мы стараемся расширить наши возможности, но дело в том, что семьи неохотно открывают двери перед детьми с иммунитетом, даже зная, что никакой опасности они не представляют. На всякий случай.
— Напряженка? И сколько же времени могут занять поиски приемного дома?
— Несколько недель или даже месяцев. — Дежурный пожимает плечами. — Трудно сказать.
— А с нами они не могут поехать?
— Нет, если вы не кровный родственник или законно назначенный опекун.
— А до тех пор?
Он указывает на палаточный городок, который мы видели с дороги.
— Пока их разместят там.
Нас ведут к городку. За проволочным забором лица, в основном детские. Несколько пожилых людей — для них работы, наверное, не нашлось, — женщина на костылях. Мужчина в инвалидной коляске. Дальше, на глинистом поле, ряды палаток.
— Сколько у вас несовершеннолетних без сопровождения? — спрашивает Бобби.
— По последним данным, около трех сотен.
Ворота открываются и с металлическим лязгом закрываются за Каем, Бобби, Эдрианой и Джейкобом. В поселке нами занимается усталого вида женщина.
— Джон и Бобби, вас определят на временную работу. Разместитесь — сейчас гляну — в палатке номер пятьдесят два. — Она указывает на одну из палаток, растянувшихся вдоль проволочного забора у нее за спиной. — Эдриана может остаться в палатке номер тридцать восемь — там несколько девочек, — а Джейкоб пойдет в шестьдесят первую, к мальчикам.
— А нам нельзя остаться вместе? — спрашивает Бобби.
— Нет. Семейных палаток не осталось, да и вы ведь не родственники, так? — Она вручает каждому из нас по спальному мешку, бутылке воды и завернутому в бумагу сэндвичу. — Обед вы пропустили. Завтрак будет в восемь.
Сначала мы находим тридцать восьмую палатку — для Эдрианы. На сыром полу лежат, от стены до стены, грязные спальники. Девочки смотрят на нас молча, угрюмо. В палатке сильная вонь — от отхожих мест, выкопанных в овраге за палаткой и накрытых тучами мух.
— Нет, так не пойдет, — бормочет Бобби. — Наплевать, что они скажут, вы останетесь с нами. Давайте найдем палатку номер пятьдесят два.
Под навесом получаем все необходимое.
Уходим подальше от уборных, но не мы одни такие умные. Чем дальше, тем больше грязи под ногами, тем теснее стоят палатки. Наконец находим свободный клочок, на котором можно разместиться.
Кай и Бобби пытаются поставить палатку, но она слишком маленькая. Бобби заглядывает внутрь.
— Мне приходилось иметь дело с таким, когда электричества не было, а дети хотели спать с нами. Потеснимся.
Они начинают раскладывать спальные мешки, но я уже сыта этим местом по горло.
Перелетаю через забор, огораживающий грязь и палатки, и лечу к ограждениям, той линии, которая отделяет карантинную зону от всего остального мира.
На первый взгляд впечатление такое, что забор тянется в обе стороны до бесконечности. Интересно, насколько все-таки далеко.
Лечу над той частью, которая уходит влево. Лечу быстро, еще быстрее, так, что внизу все сливается в серое пятно.
Забор действительно тянется далеко — до самого моря. Одинаковый он не везде: в некоторых местах это простая сетка, но там стоят солдаты. Над оградой расположены через равные промежутки предупреждающие знаки. Буквы большие и четкие.
ВЫХОДИТЬ ЗА ПРЕДЕЛЫ КАРАНТИННОЙ ЗОНЫ ЗАПРЕЩЕНО.
ПРОТИВ НАРУШИТЕЛЕЙ ПРИМЕНЯЕТСЯ ОРУЖИЕ
Если только вы не обладаете иммунитетом.
Или если вы не я.
11КАЙ
Ярко светят звезды, но там, где мы сейчас, в первую очередь замечаешь окружающий тебя высокий забор из проволочной сетки и только потом такое далекое и глубокое небо.
— Уснули наконец-то, — говорит Бобби, выскальзывая из палатки и опускаясь на землю рядом со мной.
События последних дней отпечатались на его лице, как, наверное, и на моем. До сих пор не могу поверить, что все это происходит здесь, в Шотландии, в Соединенном Королевстве. Эти палатки с детьми в грязных спальниках на голой земле. Эти дети, за которыми никто не присмотрит, о которых никто не заботится должным образом и которые уйдут отсюда, только если убедят кого-то с той стороны забора вмешаться и принять их к себе.
— Поговорим? — вполголоса спрашиваю я, и Бобби кивает.
— Они все время спрашивают, где их папа. Что с ним случилось? Почему?
— Как думаешь, то, что рассказала та женщина — о мужчине, которого связали и бросили в костер, — может быть правдой?
Ответа на этот вопрос нет ни у кого из нас, а у меня из головы не выходит еще один, тот, который я даже не могу произнести вслух: если власти сжигают выживших, не создают ли они тем самым таких, как Келли? Она ведь тоже была выжившей, пока ее не вылечили огнем. Возможно, сестра знает, появились ли другие такие же, но спросить ее я не могу.
— И то сканирование, которое он не прошел. Что они искали?
— Я тоже об этом думаю. Сначала предположил, Что цель сканирования — проверить и подтвердить наличие у нас иммунитета. Но если так, то зачем тогда запирать нас на целые сутки, чтобы убедиться, что мы не инфицированы? Должно быть, сканирование проводится для обнаружения выживших. Это единственный подходящий ответ.
— Похоже, и другие так же думали. Но Эдриана и Джейкоб говорили, что их отец не болел, а значит, и выжившим быть не мог. Тогда вопрос, почему он не прошел сканирование? Уверен, они говорят правду.
— Может быть, они не знали, а он смог скрыть это от них?
— Как можно сканированием идентифицировать выживших?
— Может быть, — шепчу я, — власти уже определили причину эпидемии, но скрывают это от всех. На Шетлендах нам удалось узнать, что причиной заболевания была антиматерия. Помнишь, я тебе рассказывал? Может быть, в выживших есть что-то от этой антиматерии, и потому они заразны. Если так, то, возможно, сканирование позволяет находить след антиматерии или чего-то другого, столь же необычного.
— Может быть, — соглашается Бобби. — Но в новостном выпуске, который мы смотрели в изоляторе, сказали, что причина эпидемии до сих пор не установлена.
— А если они лгут? Только почему?
В палатке хнычет во сне Эдриана. Бобби заглядывает внутрь, гладит ее по волосам, и девочка успокаивается. В его взгляде боль; дети — напоминание о том, чего он лишился.
А ее отец? Что с ним сделали?
Неужели действительно бросили в костер и сожгли заживо?
Как Келли.
Есть кое-что, о чем я стараюсь не думать, от чего пытаюсь отвлечься, но к чему постоянно возвращаюсь. При мысли об этом внутри все содрогается, и только напряжением сил мне удается скрыть тревогу и озабоченность. Если Шэй вывезли за пределы карантинной зоны — где с выжившими поступают так, как здесь рассказывают, — то что они сделали с ней?