Вам такое не приходило в голову?
— Нет-нет! — горячо запротестовал он. — Этого не может быть! Тут другое. Что, не знаю, но другое. Клянусь девой Марией, рыжебородый не подлец!
Мы замолчали. Уверенность Флориндо произвела на меня впечатление и сильно поколебала неблагоприятное мнение о рыжебородом. Я хорошо знал, насколько наблюдателен Флориндо, и доверял его интуиции. В конце концов если на то пошло, у меня не было никаких веских оснований чернить Пау. Одни только предположения, домыслы и догадки. Зачем бы ему покупать оружие и боеприпасы по дикой цене, действуй он заодно с хозяевами? А лекарство?.. Нет, тут в самом деле что-то другое. Он преследует какие-то тайные цели, безусловно идущие вразрез с хозяйскими интересами…
— Лидриу! — прервал мои размышления Флориндо. — А что если вам потолковать с рыжебородым?
— Потолковать?
— Ну да! Поговорить, по-немецки. Начистоту!
— Черт возьми! Это мысль… Рискнем!
Рыжебородый появился рано утром. Я вышел навстречу. Он улыбнулся своей скупой улыбкой, не разжимая губ, и приветственно вскинул руку. Внезапная догадка хлестнула молнией. Приготовленная немецкая фраза застряла в горле. И как раньше не догадался?.. Секунду-другую поколебался, потом все же решился и ответил жестом левой руки. Тем временем правая нырнула в карман и нащупала рукоять пистолета. Если догадка верна, то на этот раз под конвоем прогуляется он. По крайней мере до Большого болота…
Все эти соображения промелькнули мгновенно, и я как ни в чем не бывало приветливо сказал по-немецки:
— Доброе утро, Пау! Как поживаете?
Он отпрянул, как от удара, и схватился за мачете.
— Спокойнее, спокойнее! Я вам не враг…
Какое-то мгновение он простоял неподвижно, не спуская глаз с меня. Потом неуловимо напрягся и потихоньку повел правую ногу назад. Я потянул руку из кармана, показывая затыльник пистолета. Он заметил и, поняв, что преимущество не на его стороне, выпустил рукоять мачете.
— Так неожиданно…— пробормотал он сдавленно.— Откуда вы узнали?
— Не все ли равно! Важно, что знаю.
— А тот знает? — он кивнул в сторону нашей каморки,
— Не все сразу,— усмехнулся я.— Давайте поговорим, тогда и разберемся.
— Вы хотите только поговорить. Правда?
— Да. А чего вы боитесь?
— Ничего, конечно. Просто я. было другое подумал. Звереешь тут, ну и кажется всякое. Ладно!..— он отстегнул мачете и, бросив на землю, ухмыльнулся добродушно и лукаво. — Так вам будет спокойнее. Верно?
— Пожалуй,— ответно улыбнулся я, демонстративно вытаскивая руку из кармана, но продолжая держаться настороже.
— Пошли! — пригласил он и, не оглядываясь, двинулся вперед.
Мы уселись на камни друг против друга в тени полуразрушенной стены.
— Валяйте! — бросил он, выжидательно глядя на меня.
— Вы немец?
— Возможно! А вы кто? Американец, англичанин?..
— Ни то, ни другое. Но что вы здесь делаете? Мне кажется, вам тут неважно живется.
— «Неважно» не то слово. Паршиво живется. Хуже некуда. Дерьмо, а не жизнь! — сплюнул он.
— Что же вас удерживает? Можно уйти.
Он оценивающе посмотрел на меня.
— Похоже, вы не воевали?
— Да, не успел.
— Ваше счастье, а я навоевался до тошноты. Почти целых шесть лет не видел неба и солнца.
— Вы подводник? — осенило меня.
— Черт возьми! Откуда вы узнали?
— Вы же сами намекнули.
— Хм!.. А пожалуй, верно…— проворчал он.— Действительно проговорился, как мальчишка. Перенервничал я с вами. Ну да ладно! Расскажите, что там, в мире.
— В мире? — озадаченно переспросил я.
— Ну да! В мире, — нетерпеливо повторил он. — За океаном и вообще… — он сделал широкий жест.
— Уж не хотите ли вы сказать?.. — неуверенно начал я.
— Вот именно— хочу!— перебил он.— Вы угадали, попали в точку. Выкладывайте все, что знаете. Ну, как… Как Робинзону. И не тяните, черт вас побери! Затеяли разговор, так нечего тут!
Он учащенно дышал, но это был не гнев, а волнение нетерпеливого ожидания. Он слушал всем существом, боясь упустить хоть слово, лишь изредка задавая короткий встречный вопрос или издавая удивленное восклицание. Не прошло и нескольких минут, как я с величайшим изумлением понял, что предо мной человек, лет пятнадцать не читавший газет и не слушавший радио. Его представления о мире застыли где-то на уровне начала 1945 года. Когда же я начал рассказывать о послевоенной Германии, он не выдержал, перебил.
— Послушайте! У вас есть мать?
— Да, а что?
— Вы любите ее?
— Больше жизни!
— Поклянитесь тогда ее жизнью, что не врете! — Пожав плечами, я выполнил просьбу. Он удовлетворенно кивнул: — Хорошо, валяйте дальше. Только ради всего святого не спешите!
Я подробно рассказал ему о ГДР,где приходилось бывать, и, как умел, о ФРГ.
— Ну, а военные преступники? — перебил он взволнованно. — С ними как?
— Кто что заслужил, тот то и получил.
— Скажем, к примеру, Геринг, Риббентроп, Кейтель?
— Повешены по приговору Международного суда в Нюрнберге.
— А мелкая сошка! Скажем, офицеры или унтер-офицеры?
— Кто не зверствовал, не запятнал себя преступлениями, тот живет спокойно. Трудится, отдыхает, растит детей. Ведь война давно кончилась…
— А что понимают под военными преступлениями? — прервал он, подавшись вперед.
— Как вам сказать… Я, конечно, не юрист, но, насколько мне известно, истребление военнопленных, расстрелы гражданского населения. Ну и тому подобное.
— А если, скажем, человек служил в экипаже подводной лодки. Не командиром, даже и не офицером. Но участвовал в потоплении союзных транспортов, в минировании и обстрелах вражеских портов. Это как? Военный преступник или нет?
— Да что вы!..— рассмеялся я.— Война есть война. На войне убивают противника. А подводная война особенно сурова, но за честную драку не судят.
— Так я и знал!— воскликнул он.— Стервецы! Подлые лжецы!..
— Кто лжецы?
Он ответил не сразу, видимо колеблясь. Потом махнул рукой.
— Ладно! Теперь вы послушайте…
Незадолго до окончательного крушения третьего рейха подводный рейдер получил приказ войти в небольшой порт, еще не занятый войсками союзников, и принять пассажиров. Поздним вечером на борт поднялся мужчина в штатском в сопровождении шести эсэсовцев и протянул командиру подводной лодки капитану цур зее* фон Шерфу конверт. Командир вскрыл конверт, прочел бумагу и, вытянувшись в струнку, отчеканил:
— Я и мой корабль в вашем распоряжении,господин гауляйтер. Приказывайте!..
[*Капитан цур зее — чин в гитлеровских ВМС, соответствовавший капитану I ранга.]
Затем последовал длительный, многодневный переход через Атлантику. Когда до берегов Южной Америки оставались уже считанные мили, радио разнесло по отсекам обращение командира.
— Офицеры и матросы! Верные сыны великой Германии, с прискорбием я должен сообщить вам горестную весть: наш обожаемый фюрер скончался. Геройски погиб, защищая окруженный вражескими войсками Берлин. Осиротевшая, истерзанная родина капитулировала. Но пройдет время, и Германия встанет из пепла и развалин, чтобы снова бросить гордый вызов миру. На этот раз наверняка!.. Родина и покойный фюрер оказали величайшую честь всем нам, доверив чертежи секретного оружия страшной разрушительной силы… У нас на борту друг и верный соратник фюрера. Его слово— закон! По приказу господина гауляйтера рейдер войдет в устье Амазонки и поднимется вверх по реке в заранее выбранное место, где мы и будем дожидаться своего часа. Когда он наступит, нас известят и мы вручим родине доверенное нам сокровище… Очень может быть, что мы надолго будем отрезаны от мира, но мы обязаны во имя и для блага нашего дорогого фатерланда проявить терпение, выдержку и мужество.
Мой долг предупредить всех членов экипажа о нависшей угрозе. Как явствует из перехваченных радиограмм противника, союзники планируют и осуществляют широкие карательные акции против немецких военнослужащих. В частности, команды подводных лодок отнесены к числу особо опасных военных преступников и поголовно расстреливаются. Особенно зверствуют славяне — русские, чехи и поляки: они жестоко пытают перед казнью… Офицеры и матросы! Умрем, но не сдадимся коварному, безжалостному врагу. Германия превыше всего! Хайль Гроссдойчланд!
Рейдер двинулся вверх по Амазонке. Сезон дождей кончился недавно, и гигантская река разлилась морем. Шли ночами, днем отлеживались на дне. Потом свернули в устье Тапажоса и, поднявшись немногим выше городка Итаитубы, вынуждены были остановиться: путь преграждал порог. Две ночи рейдер лежал на дне, а шлюпки рыскали по реке, подыскивая подходящее место. На третью ночь рейдер всплыл. В кромешной тьме, еле шевеля винтом, он подошел к обрывистому берегу, и капитан сказал:
— Здесь!..
Экипаж торопился как одержимый. Одни собирали складныо шлюпки и спускали их на воду, другие подносили груз. Снарядив шлюпки, фон Шерф приказал затопить рейдер. Лодка опустилась на тридцатиметровую глубину, но кабель управления автоматикой воздушных резервуаров высокого давления предварительно вывели на берег и надежно замаскировали. Стоило знающему человеку открыть тайник, включить рубильник, и сжатый воздух, вытеснив водяной балласт, поднял бы рейдер на поверхность.
Часа за два до рассвета все было закончено, и караван шлюпок тронулся в путь. Впереди плыла разведочная быстроходная гичка с двумя снайперами, вооруженными бесшумными пневматическими винтовками. Шли на веслах, обильная смазка поглощала скрип уключин, и шлюпки скользили по воде беззвучно, как кайманы. Было строжайше запрещено курить и разговаривать. Последним плыл первый помощник корветен-капитан* Мёльке, превосходный пулеметчик и человек совершенно безжалостный. К рассвету шлюпки подошли к берегу и затаились под непроницаемым навесом ветвей тропического леса, спускавшихся к самой воде…
[*Корветен-капитан — чин в гитлеровских ВМС, соответствовавший капитану III ранга.]