на их месте современные щитовые коттеджи. Другие, наоборот, старались отремонтировать деревенские избушки и воссоздать тот быт, который существовал на протяжении полутора веков. И тогда по выходным поездка из города не была банальной вылазкой на дачу. На вопрос: «Ты куда на выходные?», человек мог с гордостью ответить: в деревню.
Егоров жил в одной из таких старых избушек, чуть скособоченной, осевшей, но подремонтированной, приведенной в божеский вид. За домом был роскошный яблоневый сад.
Гостей Стас встретил в сенях в расшитом старославянском платье, с рядком узелков-застежек у правого плеча, подпоясанный матерчатым поясом, в холщовых штанах и свежесплетенных лаптях. Кроме того, Стас отпустил бороду, которую никогда не носил. Глаза его светились нездоровым азартом.
— А вот и он, чокнутый профессор, — сказал Вовка, увидев Егорова. От его бороды он пришел в восторг.
Стас и Виктор обнялись после полугодовой разлуки, Вовку удостоили рукопожатия.
— Ты чего так вырядился? — спросил Вовка. — Вживаешься в образ?
— А чем тебе прикид не нравится? — ответил вопросом на вопрос Стас тоном Вовкиных сокурсников.
— Да нет, ничего, — сказал Вовка, обходя кругом «профессора» и осматривая его со всех сторон. — Я просто так спросил.
— Что-то случилось? — поинтересовался Виктор.
— Еще нет, но, надеюсь, сегодня случится.
— Стас, не время шутить, — серьезно сказал Виктор. — Ты на самом деле всех здорово перепугал. Я тебя очень прошу, говори без намеков.
Егоров перестал улыбаться и посмотрел на человека, которого считал своим другом. Корнеев принял этот взгляд. С минуту они молча смотрели друг на друга, как будто играли в гляделки. Вовка очень хорошо знал, что бывает, когда они вот так смотрят друг другу в глаза. Отойдя к столу, он терпеливо ждал объяснений, напялив колпак, лежавший на столе.
— Я построил машину времени, — вдруг сказал Стас.
Вовка обернулся, да так быстро, что у него что-то хрустнуло в шее.
— Ты это серьезно? — спросил Виктор.
— Вполне.
Вовка хотел было сострить, но вдруг понял, что Стас не шутит. Если он не сошел с ума, то… то он действительно построил машину времени.
— Показывай, — сказал Виктор, всем своим видом говоря, что изобрел — так изобрел. Ничего особенного. Но если врешь…
— Пошли, — сказал Стас, при этом его губы дрогнули и чуть изогнулись в улыбке человека, сделавшего что-то невероятное.
Стас не был похож на сумасшедшего. У него был не тот склад ума, не тот характер, чтобы вот так запросто тронуться от навязчивой идеи. Он был человеком, ставившим перед собой цель и шедшим к ней, не обращая внимания на трудности и препятствия. В основу его исторических изысканий всегда ложился холодный математический и логический расчет.
Егоров сделал несколько шагов и уверенным движением распахнул дверь чулана.
От увиденного Вовка непроизвольно открыл рот, а его отец просто растерялся.
Все пространство чулана занимал загадочный агрегат, построенный в основном из струганого деревянного бруса. Блоки, веревки, зеркала. Глядя на эту конструкцию, Корнеев невольно ощутил легкий страх: «А вдруг…»
— Сложная система растяжек и тросов, — выдавил из себя Вовка. Он не смог удержаться от легкой иронии в голосе.
Стас не обиделся. Его переполняли чувства, все-таки он «ее» построил.
— Ее изобрел Бруно, — сказал Стас. — Я всего лишь построил, воспользовавшись его чертежами.
— Дай чего-нибудь попить, — попросил Виктор.
Стас взглядом показал на полупустую трехлитровую банку хлебного кваса, стоявшую на лавке рядом с чуланом. Виктор сделал несколько жадных глотков светло-коричневого мутноватого напитка и, передав банку сыну, вытер губы тыльной стороной ладони.
— Стас. Я… ни в коем случае не считаю тебя сумасшедшим, но согласись, все это… — быстро заговорил Виктор, но вдруг замолчал, тщательно подбирая слова. — Я, конечно, знаю, что были описания машин времени именно в таком… приблизительно таком, виде. И у нас в стране их тоже пробовали строить.
Я знаю, что перемещения во времени возможны, потому что монахи каким-то образом отправили Вовку в прошлое…
Стас улыбнулся, зашел в чуланчик, взял с маленького садового столика, стоявшего в правом углу, возле маленького окна, картонную папку и передал ее Виктору. Тот открыл папку и начал рассматривать листы пергамента. Чертежи чередовались какими-то записками и рисунками. Переворачивая лист за листом, Корнеев все больше склонялся к тому, что Стас не врет, и это обстоятельство его, честно говоря, не очень радовало. Он не знал почему. Он просто чувствовал тревогу.
— Это Бруно, — сказал Стас, кивнув на пожелтевшие листы. — Вне всяких сомнений.
— Разве ты читаешь на староитальянском? — спросил Вовка, заглядывая в папку.
— Пора запомнить, молодой человек, что научные труды в средние века писались, как правило, на латыни, — ответил Стас и, сняв колпак с Вовкиной головы, нахлобучил на свою.
Корнеев рассматривал листы по третьему кругу и сам не знал, что хотел увидеть. Доказательство того, что Стас прав, или же наоборот.
— Откуда это у тебя? — спросил Виктор.
— После всего, что с нами произошло, — начал рассказ Стас, — после Италии, я занялся изучением Джордано Бруно как исторической личности. Помнишь, я показывал тебе бумаги профессора Торо? У Бруно была книга «О свойствах времени». Принято считать, что она бесследно исчезла после Второй мировой войны, но, помня твой главный лозунг, что ничего на свете не исчезает бесследно, я начал искать ее…
— Ты нашел книгу? — пугаясь своего вопроса, спросил Виктор.
— Нет. То есть я ее нашел бы… я найду ее, просто пока не успел. Но… если у тебя в жизни есть цель и ты идешь к ней, судьба обязательно делает шаг навстречу. Ко мне в руки попали чертежи машины времени, которую сконструировал Бруно…
— Подожди, — остановил Стаса Виктор. — Ты немного увлекся. Тебе нужно взять тайм-аут. Бумаги могут быть древней фальшивкой или древней ошибкой.
— Ничего подобного, — улыбнулся Стас. — Смотри.
— Стас, ты слишком увлекся.
Егоров быстро вошел в чулан и подошел к загадочному агрегату. Виктор и Вовка зашли следом. Стас раскрутил какое-то колесо, похожее на корабельный штурвал, и вся конструкция пришла в движение. Он пододвинул старенький табурет, встал на него и обернулся…
— Я сделал все в точности, как написано в бумагах. Я использовал те же материалы… Смотрите. Все происходит между этими зеркалами. Они основные.
Вот это определяет время, — Стас показал на верхушку конструкции. — Когда здесь создается…
Ножка табурета подломилась, и, взмахнув руками, словно крыльями, Стас рухнул на единственное пустое пространство — между зеркалами. Вместо грохота упавшего на пол тела последовала ярко-белая, ослепительно белая вспышка.
Когда Вовка и его отец открыли глаза, кроме сломанного табурета на полу ничего не было. В это невозможно было поверить и не верить было глупо.
Удивительно, но Виктор почувствовал облегчение. То, чего он подсознательно боялся, случилось. Это было невероятным, немыслимым, непостижимым и вместе с тем абсолютно реальным.
— Ты представляешь, — сказал отец и повернулся к сыну. — У него получилось.
Это не он, это я сошел с ума.
В это время один из тонких веревочных тросов лопнул, и часть деревянной конструкции обрушилась на пол деревенского чулана.
Егоров чувствовал, что у него сильно болят плечи, ягодицы, голень левой ноги, поясница и брюшные мышцы. Как будто он вчера весь день работал на каменоломне. Шею ломило так, что было больно повернуть голову, было больно открыть глаза. Перевернувшись на спину, Стас посмотрел на ярко-голубое небо с редкими белыми облачками и, превозмогая боль, попытался сесть.
У него кружилась голова. Сидя на траве, Стас осмотрелся. Он был на небольшой поляне, заросшей высокой травой, окруженной со всех сторон смешанным лесом.
Голова была пуста, как скорлупа грецкого ореха. Через несколько секунд появились первые отрывочные воспоминания.
«Деревенский дом… Вовка… Виктор… Почему деревенский дом? Причем тут Вовка… он же должен быть в институте… Деревенский дом… Это мой дом! Я купил его вместо дачи. А Вовка приехал с отцом, потому что я их сам пригласил».
— Так, голова на месте… — пробурчал Стас, встав на четвереньки, потом на ноги и распрямился, для равновесия вытянув руки в стороны. — А где же дом? Где Вовка с Витькой?.. Машина!
Догадка появилась как молния, разорвавшая ночное небо. И гром был. Как будто взорвался вагон динамита.
— Сработало… — медленно прошептал Стас, повернувшись на триста шестьдесят градусов.
Он взревел, как будто в его ногу впилась бешенная собака, и, сорвав с головы колпак, подбросил его в небо.
— Сра-бо-та-ло! У ме-ня по-лу-чи-лось! Получилось, — прошептал Стас, и его ноги подкосились. — Получилось…
И тут с ним случилась истерика. Он упал на траву и, катаясь по ней, вздрагивал от хохота. Он понимал, что смешного в произошедшем мало, но остановиться не мог. Когда его силы иссякли, подступили слезы.
Егоров не мог вернуться назад. В записках Бруно говорилось о том, как пройти сквозь время, но не было сказано ни слова о том, как вернуться обратно. Сейчас это имело определяющее значение. Стас не мог вернуться в свое время. Он помнил практически все чертежи и размеры, но даже если бы он здесь начал собирать машину времени… В конце двадцатого века ему понадобилось полгода, ящик инструментов и солидная сумма денег, потраченная главным образом на зеркала. За зеркала во все времена приходится платить.
Господи, как глупо. Пройти сквозь время и не иметь шанса вернуться назад…
Стас поднялся на ноги и снова огляделся. Полотно окружающего пейзажа было очень сильно похоже на то место, где стоял его старый домик в деревне.
— Перемещение во времени исключает перемещение в пространстве, — сам себе сказал Стас. — Значит, я сейчас… Сколько же по прямой-то будет от Москвы до деревеньки? Если до Садового кольца… километров пятнадцать-двадцать.