х молекул. Сила реакции этих молекул немного отклонила “Уранию”, немного - метеор, и их траектории разошлись.
К исходу первых суток мы миновали Юпитер, Сатурн, Уран” Нептун. Звездолет достиг границ Системы. Впереди лежали необозримые межзвездные дали, “terra incognita”… Родная Солнечная система, колыбель человечества, осталась позади. Мы молча проводили глазами зеленоватый диск Плутона, последней планеты из семьи Солнца. На миг на экранах проекторов засветились Магеллановы Облака [12] - ворота Вселенной. Виктор проверил по этим спутникам нашей Галактики местоположение и курс “Урании”.
Вдруг вспыхнул экран астротелевизора, и на нем проступило суровое лицо неизвестного мне человека. Он долго всматривался в моего штурмана, потом его губы раздвинулись в скупой улыбке,
- Это Глыбов, - обернувшись, пояснил Виктор. - Начальник космодрома межзвездных ракет на Плутоне, гроза всех нарушителей режима космических полетов.
В голосе штурмана звучало уважение к прославленному деятелю Космоса.
Глыбов поднял над головой руки в крепком рукопожатии, и мы услышали его взволнованный голос:
- Счастливого плавания, братья! Вас приветствуют все астронавты Системы! Научных побед и благополучного возвращения!…
…“Урания” все дальше уходила в межзвездные просторы, В рубке царил полумрак, прорезаемый вспышками индикаторных лампочек да миганием звезд на боковых экранах. Виктор положительно не дает мне покоя. В этом человеке заключен неисчерпаемый запас зоркой наблюдательности, предприимчивости и энергии, бьющей через край. Я подумал: “Таким, очевидно, и должен быть профессионал-звездоплаватель, видевший то, что недоступно большинству землян: неведомые планетные системы, жизнь, непохожую на земные формы, необычные состояния вещества и переходы энергии, удивительные цветные солнца и звездные катастрофы… Пусть он не теоретик-ученый, но его разум, поднявшийся над ограниченными земными представлениями, жадно вбирает бесконечную мудрость Вселенной”. Я убедился, что он достаточно эрудирован в основных отраслях знания, и это понятно: длительные сроки межзвездных перелетов заставляли астронавтов превращать свои корабли в своеобразные летающие университеты, где учились все, чтобы не сойти с ума от томительного однообразия межзвездного полета.
Вот и сейчас Виктор ходит за мной по пятам, мешая проанализировать показания приборов, регистрирующих параметры гравитонного распада.
- Скорость достигла ста пяти тысяч километров в секунду, - вкрадчиво говорит он за моей спиной. - Через тридцать с половиной часов достигнем порога скорости света…
Мне понятна его наивная попытка привлечь внимание.
- Очень может быть, - спокойно отвечаю я и хочу скрыться от него в сектор УЗМК.
- Подождите, Петр Михайлович. - Астронавт осторожно берет меня за плечо железными пальцами. - Я давно хотел спросить вас о разных вещах, да вы все заняты…
- Хорошо, - сдался я.
- Я до сих пор восхищаюсь гравитонной ракетой, - продолжал Виктор. - Это, как в сказке.
- Что ж тут сказочного?
- Почти все… Хотя бы возможность достижения суперсветовой скорости…
- Конечно, это необычно… Вообще говоря, я сам до конца не уверен, возможно ли будет победить скорость света. По теории - как будто да. Но пока нет экспериментальных подтверждений - ученый должен сомневаться.
- Ну хорошо. Я опять возвращаюсь к старому разговору… Помните… в Академии тяготения? Допустим, мы превысили скорость света. Что произойдет с массой корабля, с пространством и временем?… Ведь Эйнштейн строго доказал, что при скорости света масса бесконечно возрастает, пространство сжимается до нуля, а время останавливается. Неужели время потечет вспять?
Его лицо выражало удивление перед великими вопросами познания, которые - увы! - не были еще до конца ясны и мне.
- Посмотрим, что будет в действительности, - осторожно ответил я. - Пока моя уверенность основана на твердо установленном факте - на том, что скорость гравитонов больше скорости света. Продукты внутригравитонного распада также имеют сверхсветовую скорость истечения. Следовательно, реактивная тяга “Урании” должна позволить ей превысить скорость света.
- Каким же образом достигается в двигательной системе ракеты сверхсветовое истечение материи? - продолжал допытываться Виктор.
- Довольно просто. Как тебе известно, “Урания” представляет собой в сущности огромную летающую трубу, на передней части которой смонтирован купол с нашим салоном, рубкой, анабиозными ваннами, небольшой оранжереей, где осуществляется круговорот веществ, и складом материалов. Для чего сквозная труба в корпусе?, Помадишь древние прямоточные воздушно-реактивные двигатели? Они засасывали в себя вбегающий воздух, он сжимался до большого давления, затем вспрыскивалось топливо, и происходила вспышка, дающая начало газовой реактивной струе. ВРД как бы прогонял воздух через себя. Некоторая аналогия и в случае нашей ракеты. Только у нас прогоняется через “трубу” межзвездная среда - пылинки, частицы, атомы водорода, гелия, кальция. При субсветовой скорости они, влетев в нашу “трубу”, вызовут ядерные реакции, которые явятся дополнительным источником энергии для нашей ракеты. Как видишь, эта совершенно даровая энергия, практически неисчерпаемая, заключена в самом пространстве. Но главную роль играет, конечно, истечение тяжелых квантов, порожденных распадом гравитонов. Гравитонный реактор находится в средней части корпуса, сразу после складов “горючего”. По сорока восьми волноводам в него поступают гравитоны, а по двум каналам в дне впрыскивается катализатор каппа-частицы. Невероятно бурно, но не бесконтрольно, освобождается внутригравитонная энергия. Точнейшие автоматы регулируют реакцию с помощью электромагнитных полей гигантской напряженности. Чем сильнее идет реакция распада, тем выше напряженность магнитных полей и тем сильнее они сдерживают бешено рвущийся энергетический вихрь. Эти поля направляют продукты распада в квантовый инвертор, где рождаются тяжелые кванты. По спиральным туннелям кормовой части астролета “кваиты направляются в фокус гравитонного прожектора, а последний отбрасывает их в пространство. В районе же фокуса “прожектора” начинаются и ядерные реакции влетевших в “трубу” межзвездных частиц. Происходит новый мощный всплеск энергии, и реактивная струя извергается из дюзы со сверхсветовой скоростью.
- А чем это вы измерили скорость истечения?
Его вопрос поставил меня в тупик. Действительно, все это теоретически. А где же приборы, измеряющие сверхсветовую скорость истечения?… Их не было… Невозможно сконструировать в земных условиях такой прибор, ибо “в любом электронном или электроно-магнитном измерителе сигналы по цепи передаются со скоростью света и ей - в коем случае не выше…”
Глава пятая
ЗА ПОРОГОМ НЕДОСТИЖИМОГО
Скорость близилась к световой. Самойлов разбудил меня, чтобы сообщить эту весть. Лицо его сияло. Я отвернулся к стене, собираясь снова уснуть.
- Алло, Виктор! Звездоплаватель-первооткрыватель!… Не узнаю прежнего энтузиаста! Неужели тебе не интересно взглянуть на картину мира при световой скорости?
Я встал, потягиваясь. Едва протер глаза, как тут же забыл об усталости. Главный экран и все остальные проекторы были включены. Звездное небо переливалось всеми цветами радуги. Никогда раньше я не видел такой волшебной картины.
Самойлов пожевал тубами. Я уже знал эту его характерную привычку - признак сильного волнения. Еще бы! Впервые в жизни не умозрительно, а в действительности наблюдал он субсветовую картину Вселенной. Куда ни взглянешь - всюду дрожат и мерцают небесные светила.
Звездолет пожирал пространство. Теперь мы мчались по великой “галактической дороге”, заполненной межзвездным туманом. Так назвали астрономы Земли орбиту, по которой движется большинство звезд (в том числе и наше Солнце) вокруг центра Галактики, завершая один оборот в двести миллионов лет. Мы давно оставили окрестности Солнца, которое плелось по этой же дороге где-то позади. Его скорость - двести семьдесят километров в секунду - смешно даже было сравнить с нашей, ибо мы вплотную приблизились к самому порогу световой скорости, к “эйнштейновскому порогу”, как скептически оказал Самойлов, намекая, очевидно, на то, что ему первому из людей Земли дано переступить его.
Меня точно завораживала стрелка автомата-указателя скорости. Она предательски дрожала у самого индекса “С” - “скорость света”. Перейдет или нет?
Академик тоже уже не пытался казаться невозмутимым. Он много раз включал автомат, который неизменно докладывал своим нечеловечески бесстрастным голосом одну и ту же скорость движения “Двести девяносто девять тысяч семьсот девяносто пять и одна десятая километра в секунду…”
- Подумать только! - нервно шептал он. - На оставленной нами Земле время течет в тысячу двести раз быстрее, чем в нашем астролете.
Значит, полчаса, проведенные нами за едой, равнялись двадцати пяти земным суткам. Почти месяц!… Следовало, видимо, торопиться с подобными житейскими мелочами. А то как-то не по себе становится, когда подумаешь, что, вздремнув в анабиозной ванне астролета четверо суток, просыпаешь полтора десятилетия в истории Земли.
Космическая иллюминация стала угасать. Позади потухли все багровые, красные и вишневые светила. Ни единой звездочки, ни единого проблеска и светового луча. Сплошной мрак! Впереди же в необозримой дали тускло мерцали инфракрасные звезды, ставшие видимыми благодаря эффекту Доплера. Лишь светила, пересекавшие направление движения “Урании”, по временам вспыхивали голубым светом, чтобы вскоре, заалев, также исчезнуть в черноте звездной ночи. Вокруг астролета бушевали радиоактивные излучения, в тысячи раз более опасные, чем самые мощные космические лучи. Наружные бортовые ионизационные счетчики показывали предельную для их шкалы интенсивность излучений, а звуковые индикаторы, выведенные на панель управления, непрерывно трещали. Эти излучения возникали вследствие того, что астролет, мчавшийся почти со скоростью света, непрерывно сталкивался с частицами межзвездного тумана. Однако нам можно было не бояться Защитный экран, десятиметровой толщины, расположенный между нейтронитовой броней и внутренней обшивкой ракеты, надежно охранял нас от радиации. Гораздо страшнее было бы теперь какое-нибудь из бесчисленных полей тяготения. Искривление прямолинейной траектории “Урании”, неизбежное при полете в поле тяготения, увеличило бы кажущийся вес астролета и всего находящегося в нем в десятки тысяч раз! Не помог бы никакой антигравитационный костюм.