Но моя кровь, как и раньше, вела себя вполне благопристойно и никакими иглами не стрелялась — даже после второй пробы, когда мне отдали кристалл магии из анализа Люта.
— Кажется, придется отращивать волосы, — философски заключил особист. Испуганным он не выглядел — как будто и не выяснил минутой ранее, что без привычной исследовательской бесцеремонности Алевтины Станиславовны был бы мертв в лучшем случае к концу недели. — И нет, Дарина, ничего не было, поэтому, Тиш, никаких девчачьих поцелуйчиков в щеку вместо приветствия. Разве что кто будет трепать языком…
Мы одинаково оскорбленно посмотрели на него. Дарина — потому что хоть и не сочувствовала мне, но и так отлично понимала, что сболтнула лишнего, а я — потому что никаких девчачьих поцелуйчиков за мной отродясь не водилось.
Потом до меня все-таки дошло, и я искренне устыдилась.
— Прости, — попросила я. — Из-за меня ты… — и снова не смогла закончить, потому что меня безо всякой опаски щелкнули по носу.
Правильно, чего теперь-то бояться…
— Тебе напомнить, как я получил эту работу и кто кого первый обнял? — нарочито легкомысленно хмыкнул Лют. — Из-за нее, видите ли! — и, резко посерьезнев, повернулся к профессору. — Алевтина Станиславовна, эксперименты на крысах прерывать нельзя. Я готов предоставить вам исследовательский материал, но будет лучше, если…
— Не учи ученого, — поморщилась Чечевичкина. — За крысами ведется наблюдение, до прибытия татуировщика у нас целый день, так что доставай из пакета шпильку и иди сюда.
Лют хмыкнул, но спорить со знающим свое дело человеком не стал и до вечера честно сдал шесть пробирок крови — по одной в час — со все уменьшающейся ледяной иглой. Пропадать окончательно она не спешила, так что шпильку было решено на всякий случай оставить.
Поскольку для артефактного действия требовался непосредственный контакт, а вдеть ее в волосы или просто таскать в руке не представлялось возможным, Люту пришлось спрятать шпильку под форменный черный свитер, заткнув за ремень штанов.
— Не смейся, — скомандовал он мне, поправляя свитер.
Я честно попыталась, но с нервным хохотом ничего поделать не смогла. Ассоциации с грелкой под свитером были весьма ярки и однозначны, и держать себя в руках не получалось.
— Пойдем, — вздохнул Лют, признав тщетность попыток призвать меня к порядку, и честно проводил меня до крыльца исследовательского центра.
Судя по тому, что Беляна уже скурила сигарету до фильтра, ждала она нас очень долго и особого счастья по этому поводу не испытывала. Лют не добавил ей радости, сходу поинтересовавшись:
— А когда у тебя последний раз был выходной?
Вопрос, похоже, рисковал попасть в категорию его любимых — и нелюбимых у самой Беляны, потому как ответ на него был весьма печальным. На нынешней работе с выходными ей, как и мне (да и всему исследовательскому центру), катастрофически не везло. Но Беляна была коллегой Люта, а не безропотным инженером, и потому предсказуемо ответила вопросом на вопрос:
— А у тебя? — и выпустила клуб особенно вонючего дыма.
Лют завистливо принюхался и тоже потянул из кармана пачку, за что немедленно встрял на сигарету. Я отступила на шаг назад, пряча нос в шарфе, и господа черные курильщики проводили меня подозрительными взглядами, как будто на полном серьезе готовились ловить, если мне вдруг вздумается драпать.
Драпать, признаться, хотелось. Очень. Но иллюзий на счет своей физподготовки я не питала никаких.
— А у меня, — сообщил вдруг Лют, со вкусом затягиваясь, — сегодня запланирован вечер с девушкой.
Мы с Беляной уставились на него с одинаковым недоумением. Не то чтобы Лют выглядел праведником, принесшим обет воздержания, — скорее уж наоборот, — но с чего бы ему ставить нас в известность? Чтобы позавидовали, что ли?
— У меня тоже запланирован вечер с девушкой, — язвительно известила его особистка, кивнув на меня.
Я подавилась смешком. Ну, если рассматривать в таком контексте… прогулка с осчастливленной двойным вниманием Тайкой, совместная готовка ужина и даже ночевка под одной крышей у меня тоже была запланирована. С девушкой. И очень даже симпатичной — хоть и пропахшей табаком.
— Вот я тебе и намекаю, — мягко сообщил Лют, — что мы планируем провести вечер с одной и той же девушкой, а ты рискуешь оказаться третьей лишней. М-м?
А пока я радовалась, что шарф удерживает упавшую челюсть и одновременно затыкает мне рот, не позволяя вывалить все свое недоумение и негодование, Беляна вдруг вся как-то подобралась, посерьезнела и даже затушила сигарету.
— Все-таки ты?.. — спросила она без явной связи с предыдущим разговором. — Есть еще.
— Я уже, — мрачно хмыкнул Лют. — Не в том смысле, но отцу можешь передать. Только чтобы дальше не пошло, ладно?
И оба покосились на меня. Я вжала голову в плечи, но любопытный блеск в глазах погасить не смогла.
— Нет, — сразу сказал мне Лют. — Ни слова. Ты вообще ничего не слышала, ясно?
Я безнадежно кивнула. Рассчитывать на то, чтобы особист по доброте душевной поделился подробностями подковерных интриг своего отдела — пусть даже я явно как-то в них вовлечена — не приходилось.
— Умница, — похвалил Лют. — Возьмешь Тайку, прогуляемся до магистрали, задержимся ненадолго и вернемся. Ужин — с меня. Сплетни, конечно, будут, но их я беру на себя. Пару человек заткну, остальные сами догадаются, как правильно держать язык за зубами.
Я высунула нос из-за шарфа и наивно поинтересовалась:
— А моего согласия ты спросить не хочешь?..
Тайка, меховая предательница, при виде этого бесцеремонного чинуши пришла в бешеный восторг: подпрыгивала, виляла хвостом, лаяла и поскуливала, пока невольно развеселившийся от сей картины Лют не плюнул на так и не снятую парку и не принялся начесывать собаку за ухом. Я зашла в дом за комбинезоном, а вернувшись, застала ее в эротической позе — лапы в стороны, пузо кверху, на морде — блаженство. Особист чесал подставленный ему меховой живот с аналогичным выражением лица.
— Ребят, я вам не мешаю? — скептически уточнила я.
— Присоединяйся, — предложил Лют, посмеиваясь.
Участвовать в групповухе я отказалась, а Тайка, услышав характерный шорох комбинезона, подхватилась и дисциплинированно встала на все четыре лапы, чтобы хозяйке было сподручнее ее одевать, но на особиста косилась с предвкушением. Он не разочаровал: прогулка вышла длинная, а Лют вовсе не гнушался развлечениями в духе «швырни собаке палку», «кинь снежок» и «изваляй товарища в сугробе».
Поскольку под определение товарища с равным успехом подходила и Тайка, и я, до магистрали мы добрались раскрасневшимися, остаточно подхихикивающими (или, в Тайкином случае, полаивающими) и даже взаимно довольными.
Магистрали там, строго говоря, уже не было. Трубопроводы разобрали, траншею засыпали, и только никому не нужная бытовка с выбитыми стеклами и погнутой стеной обозначала место, где планировалась постройка второй по значимости системы магоснабжения в стране.
Но тоска на меня накатила не поэтому, а бессильная злоба и вовсе не относилась к числу эмоций, вызываемых заброшенной стройкой.
— Уже здесь? — спросил Лют, будто уловив перемену моего настроения.
В последнее время подобная чуткость не вызывала у меня ничего, кроме подозрительности, и я молча заломила бровь.
— Я ее не слышу, — сказал особист. — Драконессу. А ты улавливаешь ее настроение уже на этом расстоянии?
Переварив его вопрос, я нахмурилась. Кажется, в прошлый мой визит на магистраль я «услышала» Третью только у самой траншеи, а бытовка стояла ближе к госпиталю…
— Она злится все сильнее, — осторожно сформулировала я.
Но Лют, к счастью, не относился к числу тех, кто считал, что драконье горе я выдумала для пущей драматичности.
— Ты говорила, что связь двухсторонняя, — сказал особист, вместе со мной шагая к центру месторождения. Судя по неунывающему виду, он действительно ничего не чувствовал. — Сможешь попытаться ее как-то… ну, утешить?
Я недоверчиво посмотрела на него снизу вверх. Тайка, поджав хвост, доверчиво прислонилась ко мне меховым боком.
— Мы все еще говорим о многотонной ящерице, живущей сотни тысяч лет. Как считаешь, с какой скоростью она думает? Мои увещевания ей покажутся комариным писком, — неуверенно хмыкнула я.
Это уже не говоря о том, что мне самой чертовски хотелось бы, чтобы меня кто-нибудь утешил. Два горя плохо уживаются рядом: каждый хочет говорить о своем, а не сочувствовать чужому.
— Но попытаться-то ты можешь? — с еле слышным нажимом поинтересовался Лют.
Я растерянно пожала плечами и остановилась.
Раз я ее слышала даже отсюда — значит, и она меня услышит. Незачем идти дальше.
Только вот что я могла ей «сказать»? «Мне очень жаль» — плохо перекладывается на язык эмоций. «Мне стыдно за свое невежество и грустно из-за того, что оно причинило тебе боль» — уже ближе, но вряд ли способно кого-то успокоить.
Разве что… я уселась в ближайший сугроб, обняла Тайку и, зажмурившись, уткнулась носом ей в холку. Почти полтора месяца назад — полторы вечности назад — эта жизнерадостная рыжая девочка стала единственным, ради чего я хваталась за реальность и искала способ выбраться, вернуться и жить дальше, несмотря ни на что. Я была не одна, я была нужна ей, и это меня спасло.
Ответственность за кого-то.
Третья тоже была не одна. Первая значила для нее много — если вообще не все на свете — и с ее гибелью мир стал тусклее, тоскливей, но здесь все еще оставались Второй, Четвертый и Пятый. С ними Третью связывали точно такие же узы, и она была для них тем же, чем Первая — для нее.
…но драконы точно так же скорбели о Первой и гневались. У них была Третья, о да. Но это никак не отменяло того, что Первую убили. Убили беззащитную, во сне, убивали медленно и со вкусом, называя ее смерть техническим прогрессом и ни о чем не жалея, ничего не стыдясь. Ее убили люди, мимолетные, мелкие, мелочные, чья жизнь не стоила и грана от ее вечности…