Костей обветренных белей.
Во мгле белеющие складки
Гофрированной коры
Годятся нам для плащ-палатки
На случай грозовой поры.
Все вдруг закроется пожаром,
Огня дрожащего стеной,
Или густым болотным паром,
Или тумана пеленой.
И наконец, на повороте
Такая хлынет синева,
Обнимет нас такое что-то,
Чему не найдены слова.
Что называем снизу небом,
Кому в лицо сейчас глядим,
Глядим восторженно и слепо,
И скалы стелются под ним.
А. горный кряж, что под ногами,
Могильной кажется плитой.
Он — вправду склеп.
В нем каждый камень
Унижен неба высотой.
Букет
Цветы на голом горном склоне,
Где для цветов и места нет,
Как будто брошенный с балкона
И разлетевшийся букет.
Они лежат в пыли дорожной,
Едва живые чудеса…
Их собираю осторожно
И поднимаю — в небеса.
Я забыл погоду детства
Я забыл погоду детства,
Теплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детство нет.
И осталось так немного
В бедной памяти моей —
Васильковые дороги
В красном солнце детских дней,
Запах ягоды-кислицы,
Можжевеловых кустов
И душистых, как больница,
Подсыхающих цветов.
Это все ношу с собою
И в любой люблю стране.
Этим сердце успокою,
Если горько будет мне.
Льют воздух, как раствор
Льют воздух, как раствор
Почти коллоидальный,
В воронку наших гор,
Оплавленную льдами.
Спасти нас не могла
От давящего зноя
Стремительная мгла
Вечернего покоя.
И лишь в тиши ночной
Убежищем идиллий —
Полярною луной
Нам воздух остудили.
Эй, красавица, — стой, погоди!
Эй, красавица, — стой, погоди!
Дальше этих кустов не ходи.
За кустами невылазна грязь,
В этой грязи утонет и князь.
Где-нибудь, возле края земли,
Существуют еще короли.
Может, ты — королевская дочь,
Может, надо тебе помочь.
И нельзя уходить мне прочь,
Если встретились ты и ночь.
Может, нищая ты, голодна
И шатаешься не от вина.
Может, нет у тебя родных
Или совести нет у них,
Что пустили тебя одну
В эту грозную тишину.
Глубока наша глушь лесная,
А тропинок и я не знаю…
Ни травинки, ни кусточка
Ни травинки, ни кусточка,
Небо, камень и песок.
Это северо-восточный
Заповедный уголок.
Только две плакучих ивы,
Как в романсе, над ручьем
Сиротливо и тоскливо
Дремлют в сумраке ночном.
Им стоять бы у гробницы,
Чтоб в тени их по пути
Богу в ноги поклониться,
Дальше по миру идти.
Иль ползти бы к деревушке,
Где горит еще луна,
И на плач любой старушки
Наклоняться у окна.
Соловьев бы им на плечи
Развеселых посадить,
Завести бы в темный вечер
В наши русские сады,
Где соломенные вдовы,
Птичьи слушая слова,
Листья узкие готовы
И терзать и целовать,
Как герои Руставели,
Лили б слезы в три ручья
И под ивами ревели
Среди злого дурачья.
Ты не застегивай крючков
Ты не застегивай крючков,
Не торопись в дорогу,
Кружки расширенных зрачков
Сужая понемногу.
Трава в предутренней красе
Блестит слезой-росою,
А разве можно по росе
Ходить тебе босою.
И эти слезы растоптать
И хохотать, покуда
Не свалит с ног тебя в кровать
Жестокая простуда.
Следов твоих ног на тропинке таежной
Следов твоих ног на тропинке таежной
Ветрам я не дам замести.
Песок сохранит отпечаток ничтожный
Живым на моем пути.
Когда-нибудь легкую вспомню походку,
Больную улыбку твою.
И память свою похвалю за находку
В давно позабытом краю…
Приснись мне так, как раньше
Приснись мне так, как раньше
Ты смела сниться мне —
В своем платке оранжевом,
В садовой тишине.
Как роща золотая,
Приснись, любовь моя,
Мечтою Левитана,
Печалью бытия…
Здесь морозы сушат реки
Здесь морозы сушат реки,
Убивая рыб,
И к зиме лицо стареет
Молодой горы.
С лиственниц не вся упала
Рыжая хвоя.
Дятел марши бьет на память,
Чтоб бодрился я.
Снега нет еще в распадках.
Не желая ждать,
Побелели куропатки,
Веря в календарь.
Рвет хвою осенний ветер,
Сотрясая лес.
День — и даже память лета
Стерта на земле.
Холодной кистью виноградной
Холодной кистью виноградной
Стучится утро нам в окно,
И растворить окно отрадно
И выжать в рот почти вино.
О, соглашайся, что недаром
Я жить направился на юг,
Где груша кажется гитарой,
Как самый музыкальный фрукт.
Где мы с деревьями играем,
Шутя, в каленую лапту
И лунным яблоком пятнаем,
К забору гоним темноту.
Для нас краснеет земляника
Своим веснушчатым лицом,
Вспухает до крови клубника,
На грядках спит перед крыльцом.
И гроздья черно-бурых капель
Висят в смородинных кустах,
Как будто дождь держал их в лапах,
Следы оставил на листах.
И ноздреватая малина,
Гуртом в корзине разместясь,
Попав ко мне на именины,
Спешит понравиться гостям.
Все, кроме пареной брусники
И голубичного вина,
Они знавали лишь по книгам,
Видали только в грезах сна.
Боже ты мой, сколько
Боже ты мой, сколько
Солнечных осколков
На тугом снегу,
Для кого же нужно
Скатертью жемчужной
Застилать тайгу?
Крепко спят медведи
Цвета темной меди
В глубине берлог.
Меховым, косматым
Нипочем зима-то,
Каждый спать залег.
Зайцам и лисицам
Скатерть не годится,
Слишком ярок блеск,
Слишком блеск тревожен.
Заяц осторожен
И укрылся в лес.
Заячьей дорогой,
Подождав немного,
Поплелась лиса.
Снова молчаливы,
До смерти пугливы
Белые леса.
Достают олени,
Вставши на колени,
Из-под снега мох.
Кто бы, видя это,
Воспитать эстета
Из оленя мог?
Куропаток стадо
Бродит меж кустами,
Пастбище ища.
В целях маскировки
Зимние плутовки
В снеговых плащах.
Куропатки падки
На зерна остатки
И нашли овес.
Губа-то не дура,
Были бы вы куры —
Рыли бы навоз.
Приучилась белка
Презирать безделки,
Слишком занята,
Прыгает, как кошка,
Разница немножко
В качестве хвоста.
И приличья птичьи
Явно безразличны
Спящим глухарям.
Дрыхнут вон на сучьях,
Благо лапы-крючья
Им даны не зря.
Ну, а нынче все же
Кто же видит, Боже,
Краски красоты?
Кто понять их может,
Кто же, светлый Боже, —
Только я да Ты.
С кочки, с горки лапкой заячьей
С кочки, с горки лапкой заячьей
Здешний ангел мне махнет.
Он нисколько не кусается,
А совсем наоборот.
Он волчиной — человечиной
Сам напуган на сто лет.
По тропе он ходит вечером
И петлит свой легкий след.
Для моей души охотничьей
Он имеет интерес
Тем, что слишком озабоченно
Изучает здешний лес.
Его лапкой перемечены
Все лесные уголки.
Где и делать ему нечего,
Попадается в силки.
Сыплет снег и днем и ночью[3]
Сыплет снег и днем и ночью,
Это, верно, строгий бог
Старых рукописей клочья
Выметает за порог.