До Кемерово где-то за три часа добежали, а там на заправку. По новой-то моде, на кажном тракте по выезде с города заправки стоят. Для тракторов и автомобилей, вестимо. Вот и нам тож пригодилось! Я ещё в Новосибирске двухсотлитровую бочку велел закачать и на крышу приспособить. А ну как сточная нехватка дизеля обнаружится? Откудова его посреди дороги брать? Вот и я о том же… Но подзалиться — никогда не лишнее.
Самое забавное, что шланги заправочные у них на всех заправках поголовно короткие. Даже ежели в бивуачное положение «Саранчу» усадить. Добрых два метра всегда не хватает. Но! Мы ж учёные! Удлинитель всегда с собой. Хотя заправщики и косились.
Заодно в сторонку отошли да сами подзаправились — даром, что ли, термоса с собой везём?
Следующая большая остановка ещё почти через три часа — большое село Боготол. Заодно на ужин подзатарились, чтоб сухпайком не давиться. Пирожки прям с пылу с жару бабулька продавала. Ну, мы и скупили цельный лоток. И весь брусничный взвар, какой у неё с собой был, в наш пустой термос перелили. Вы бы видели бабулкин разинутый рот — чай не часто у неё с шагоходов печево покупают! А и хорошо! Хаген там же чаю попил да снова в кресло первого пилота залез, «Саранчу» вдоль тракта ведёт, я сижу, чаёк ягодный из термоса прихлёбываю, пирожками заедаю. Лепота!
Через час проскочили Ачинск — городок небольшой, но гордый, со строгим указателем, что всей тяжёлой технике полагается в обход города по окружной дороге пилить. Ну, полагается — так полагается, мы и попилим.
ЛЕТИМ!
На съезде с окружной на основной тракт Хаген остановил шагоход и попросился отдохнуть. И правильно, мы ж не в боевом выходе, чего чрез меры преодолевать-то? Поменялись, я пристегнулся, шлем одел — и как накатила ностальгия, и-е-ех! Быстрей, быстрей… дело к вечеру уже, дорога пустая, считай — так и тянет разбежаться!
На очередной развилке у сельца небольшого вильнули — а дальше тракт прямой, как стрела.
— Ну что, посмотрим, каковы мы на пределе скоростей? — спросил я Хагена, который на крышу не полез, а пристраивался уже во втором кресле вздремнуть. Он на меня глаза вытаращил, давай на всякий случай страховочными ремнями пристёгиваться.
Короче, полетели мы вообще на все деньги.
Честно скажу, на ста пятидесяти на шагоходе уже страшновато. Этакая бандура несётся! Сто восемьдесят я на пробу после замены движка в чистом поле выжимал. А тут — лес густой по краям дороги вплотную стоит. Хорошо, вдаль видать, что нет никого — летим посреди!
— Сто девяносто два! — сообщил Хаген напряжённым голосом.
— Эх, мне бы наверх залезть — все двести выжали бы!
И тут через дорогу лось как ломанётся!
Ядрёна колупайка!
Вильнул я непроизвольно — руки от неожиданности дрогнули. И прыгнул на чистых рефлексах. «Саранча» на обочину выскочила, землю взрыла… Затормозить я смог у самых деревьев.
Матерились мы хором от души минуты три, пока пар не выпустили.
— А этой скотине рогатой хоть бы что! — сердито завершил свой относительно культурный спич Хаген.
— И не говори! Ладно, поигрались и будет. Спокойно побежим.
А то тут, знаете, разной толщины деревья есть. Некоторые и «Змея» остановят.
Таким макаром к девяти вечера долетели до Красноярска, снова зарулили на заправку.
Фон Ярроу покосился на знак, запрещающий технике входить в город без специальной защиты, и предложил:
— Может, наденем наши «галоши» да найдём приличную ресторацию?
А то немножко пирожков у нас, конечно, осталось. Но двоим здоровым молодым мужчинам хотелось бы чего-то посущественнее.
— Давай тогда в карман, вывески выглядывай, а я тогда покрадусь.
Мы обули защиту на опоры и с максимальной аккуратностью вошли в город. Разборок с городовыми по поводу якобы порчи мостовых (и связанных с ними задержек) мне, извините, никак не хотелось.
Я приопустил «Саранчу», чтоб она нормально вписывалась, и повёл её вглубь жилых кварталов. Ну не может же быть, чтоб нормальной едальни не было! На ресторан, конечно, я не особо рассчитывал, но уж хороший трактир-то должен быть. И на Семафорной улице Хаген мне в крышу замолотил:
— Вон, вон, трактир!
Оказалось, вовсе даже не трактир, а чебуречная. Как уж сюда греки крымские попали, про то мне неведомо. Но я в первый раз это блюдо в Крыму едал, по малолетству, когда в один из редких батиных отпусков мы всей семьёй на море ездили. Смешно эти чебуреки переводились: «сырой пирожок». И вовсе не сырой. И если у вас такого размера пирожки, то какого ж нормальные пироги?
Поставил на парковку шагоход. Слава Богу, ни одной лошади не было, а то перепугаешь, лови их потом…
— Пошли покушаем, Хаген.
Закрыли люки и убрали лестницу — бережёного, как говорится, Бог бережёт. Оно, наверное, никто такую здововущую технику не сопрёт, но чтоб шариться полезли, тоже не хотелось, лучше поберечься.
В чебуречной, названной немудряще — «Чебуреки», кроме самих «сырых пирожков» подавали недурной плов и на запивку чай или компот. Судя по хитрой подмигивающей роже трактирщика можно было и чего покрепче попросить, но хмельным управлять «Саранчой» — дураков нет.
Поели.
— Ну что Хаген, дело к вечеру. Поскакали дальше или спать будем? Тут вон у них написано: койки сдаются
— Фрайгерр Коршунов, если вы спрашиваете моего мнения, — я нетерпеливо кивнул головой, вот же любит Хаген всякие политесы разводить! — я бы продолжил путь. Мы оба опытные пилоты. Нужно просто чаще меняться ночью. Предлагаю часа через три. Как вам?
— Да я то, вообще — «за», тут твое мнение важно, могу и сам, в одну каску проскакать.
— Это излишне. Нам не рекорды ставить, а до дома быстрее бы добраться и в целости-сохранности.
— Ту ты прав. Давай, допивай свой компот, оправляемся — и поскакали!
— Яволь!
ПРОВИДЕНИЕМ ПОСЛАНЫ. АГА…
Ну «яволь», так «яволь».
Вышли из трактира, а у «Саранчи» какие-то подозрительные личности ошиваются.
— А ну милсдари, свалили бы вы по-хорошему!
— Господин хорунжий, мы ничё плохого не хотели, токмо на диковинную технику посмотреть. Когда ещё такое чудо увидишь?
— Ну ладно, посмотрели — и будет.
Повернул скобу, выдвигающую ступеньки.
— Говорил я тебе, Митяй, по ноге ейной залезают! — обрадовался один из глазельщиков. — А ты: «Ле-естницу принесут, лестницу…» У-у балда, ни разу не образованная!
Сел я за рычаги, Хаген спать завалился. Наш брат, военный, приучен спать в любой момент, когда случай представляется: хоть трясёт, хоть шумно — всё едино, лишь бы отдохнуть успеть.
В Канске на заправке Хаген проснулся и потеснил меня с пилотского кресла.
— И куда ты? Ты семь часов, почитай, рулил, а я всего четыре?
— Ничего. Решили же ночью чаще меняться — так и будем.
И выпер меня из-за рычагов! Ну и ладно, сопротивляться не буду, полпервого уже. Давану немножко.
Хаген мягко пилотирует, оно как в люльке укачивает. Я в пелерину завернулся да дрых себе. На дороге время от времени попадались путники, а вот со светом было как-то не очень. Не желая кого придавить, Хаген скинул скорость до шестидесяти, а фонари «Саранчи» выкрутил поярче. Так с иллюминацией и скакали.
Четыре часа я честно продрых, а у Алзамайской заправки также Хагена с пилотского места бортанул. Ибо нечего тут. Четыре часа порулил? Изволь подвинуться.
А ещё через три часа, когда на выезде из Тулуна я размышлял, стоит ли мне заправиться, или уж до Зиминской станции добегу, нас остановил жандармский патруль.
Смотрю: палками мигающими машут, прижался к обочине (ну, как уж смог), из люка выглянул:
— Что случилось, служивые?
Жандарм задрал голову обозревая шагоход.
— Это… так дорога перекрыта, разбойники!
— Это ж что за разбойники, чтоб дорогу перекрывать? Мы ж не в диких местах, чай Российская Империя!
— А вот такие разбойники, ждём регуляров. А то совсем, говорят… медведи у них стальные, у разбойников тех.
— О как! Прям стальные медведи?
— Дык как сказать… выжившие говорят. Оне, разбойники-то, четыре каравана разграбили, да ещё там сколь одиночек пропало, покуда вести дошли — потом считать будем.
Хаген завозился и сел, прислушиваясь к разговору. Мы переглянулись.
— Через разбойников-то мы, поди, помчимся, почти не обляпавшись, — усмехнулся я. — Вряд ли у них противошагоходное что имеется.
— А медведи?
— Ну, медведи. Ты размер того медведя представь рядом с нами.
— Стальные? — поднял бровь Хаген.
— Ну, положим, в Монголии видел я стальных лошадей — отчего бы и медведям не быть?
— Н-да, похоже, техник-конструктор там какой шалит…
— С другой стороны, у нас, в отличие от этих жандармов, и щиты приличные имеются. Да, в конце концов, не наша ли это специализация, в разведку ходить? — я снова высунулся из люка: — Слышь, служивый, а, мож быть, я таки прокачусь, разведаю? Вот эти вот штуки, — я крутанул ротор пулемёта, — они ж не для красоты к шагоходу приделаны. Сильно нужно в Иркутск ко времени попасть. А по пути, глядишь и медведёв твоих стальных на ноль помножу, а?
— Да я бы пустил. Только вы уж бумажку начальству на подпись сделайте, что на «свой страх и риск…»
— Да запросто! Где тут у вас канцелярия?
Я спрыгнул с опоры, и жандарм проводил меня к серой армейской палатке. Усталый и явно не спавший ночь немолодой офицер в чине капитана отвлёкся от карты, на которой делал какие-то пометки.
— Чего тебе, Иванов?
— Тут у нас казачий шагоход образовался. Просят пропустить. Может, разведает чего?
— Вот нам ещё гражданских не хватало!
Я отодвинул жандарма.
— Вы это… осторожней со словами-то, капитан, — я повернулся к нему нашивками на рукаве. — Кто ещё тут гражданский…
Осторожно рассмотрев меня, капитан расплылся в удивительно омолодившей его улыбке. И я внезапно понял, что он просто очень устал и на нерве, а так — как бы не сильно меня старше.
— Господин хорунжий, извините любезно! Капитан Ермолаев, Савва Павлович. Батенька, вы ж нам прям провидением посланы! Что у вас за шагоход?