— А как?
— Сердце подскажет! — вот он наивный…
— Я тебе щас страшный престрашный ужас расскажу, хочешь?
— Не хочу, — он помолчал, — но рассказывай! — Иван упёр локти в стол и тяжёлым взглядом придавил меня. А что, я что, кружки чая хуже, что ли? Не поддамся!
— А вот смотри! — я провёл перед ним ладонью, и Иван впрямь туда уставился, словно я перед ним экран синема нарисовал. — Представь: вот попросили вы их не баловать с одинаковой одеждой и причёсками, так?
— Так!
— А ежели они кажный раз, когда вожжа под хвост попадёт, могут платья менять? Ну, то есть сегодня я буду Соня вся в розовом, и причёска у меня аккуратная, а я — Мария, вся в белом, и волосы эдак романтишно, чуть растрёпанные? А на завтра наоборот? А? Как тебе такое представить? Различишь их? Ты ж привык к цветовой градации, а?
По-моему, Иван заметно протрезвел.
— Ты чего мне тут загоняешь? Это ж трындец беспросветный! Ты что про Машу наговариваешь-то, я ж тебя щас!..
— Стоп! — я выставил ладонь вперёд. — Это ужас страшный был, чтоб «твоего друга», я сделал пальцами кавычки, — к решительным действиям принудить, а то он плакается тут, как институтка. Влюбился — женись! И пусть все волхвы лесом идут! Вот прям завтра пусть «дружок твой», — я вновь сделал кавычки пальцами, — подойдёт к той, кого Машей считает, да спросит её, люб ли он ей? А если люб — ну так и вперёд!
— Куда вперёд?
— Да не знаю куда! Я в ваших великокняжеских делах не силён. У нас в Карлуке парочки, которым матери-отцы брак запрещали, до того доходили, что дитё внебрачное делали. А уж потом, когда пузо скрыть невозможно — куды деваться? Батюшка их обвенчает, да и всё. Живут и радуются.
— А ты?
— Не-е, я прям сразу и по любви, по согласию родительскому.
— Счастливец ты, Коршун!
— Ой, не надо вот тут!
И как мне в ум вошло? Решил я князюшку на обманку взять. Это маманя мне как-то рассказывала, что бывает ситуация — ну нет лекарства от болезни. Вообще! И человеку даёшь под видом распоследнего сильнейшего снадобья капли или пастилки какие-нибудь безвредные, навроде мятных леденцов, только в упаковке с правильными целительскими надписями. И работает! Не всегда, правда. Но часто случается так, что выстреливает! Организм в себе силы какие-то находит.
И я подумал: а вдруг нужный эффект произведёт? Наклонился к нему поближе и тихохонько этак говорю:
— Ежели у тебя силов и смелости не хватает, есть у меня снадобье чудесное, в помощь.
Купился Ванька, чисто малец! Глаза выпучил:
— Какое снадобье?
— А щас покажу!
Я достал матушкино зелье и отлил в княжескую чашку с чаем долю малюсенькую. Чай от пятой-шестой части-то вреда не будет.
— А чтоб ты не думал, что это яд какой, смотри, — и выпил оставшееся в мензурке.
— Так вот ты почему такой везучий и обезбашенный! А я⁈ — в Соколе внезапно проснулся исследователь. — Мне, значит, маленько капнул, а сам остальное выхлебал? Вот ты гад, а? И ты всё время это скрывал? Откуда зелье? Кто делал? Почём брал?
— Да успокойся ты, нельзя с непривычки много! Матушка делает. Для меня специально.
Блин, он же с меня теперь не слезет, пока я его с маман не сведу. Иван посмотрел на свою кружку, на пустую мензурку и выдохнув воздух, словно водку, залпом выхлебал остатки чая.
— Ну всё! С утра пойду!
Ой, что завтра будет, мама моя! Может забудет, а?
Семёныч протиснулся к столу с чайником:
— Давайте-ка ещё по кружечке, а? Пользительного заварил, с чабрецом, с ромашкой. Да рассказали бы хоть, как там в Сирии?
В общем, вторая порция чая, а за ней и третья, зашли душевно. Вспоминали всякое — и страшное, и смешное. Смотрю, Ваня уж с нормальной усталостью, не с пьяной, голову подпирает.
— Ладно, может уж спать пойдёшь? — я глянул на часы. — Полтора часа уж сидим…
И тут со стороны моей комнаты раздался истошный визг!
ВОПЛИ В НОЧИ
Визг перешёл в парные вопли. В коридор начали выглядывать заспанные взъерошенные парни из разных комнат.
Семёныч решительно устремился к двадцать девятой комнате и, выдернув из нагрудного кармана довольно крупный брелок, приложил его к замку.
— Что происходит? — грозно рявкнул он в темноту комнаты, в которой происходило нечто странное — яростные крики и едва ли не драка? — и хлопнул по выключателю.
Первое, что я увидел — две практически голых девицы. Одна в наряде, напоминающем нечто, переделанное из лошадиных уздечек — сплошные ремешки, клёпки и немного блестящих украшений. Вторая в каких-то лоскутиках навроде прозрачной юбочки. Обе прыгали на совершенно голого Хагена, пытаясь отобрать что-то, зажатое в высоко поднятой руке. Учитывая, что ростом дойча Боженька не обидел, шансов у девиц не было никаких.
Свет резанул всем троим по глазам. Девицы, на удивление, заткнулись. Одна метнулась на кровать и прикрылась подушкой, вторая шмыгнула за угол шкафа и попыталась отгородиться стулом.
Хаген совершенно невозмутимо сдёрнул с постели простынь и перекинул её через плечо, разом сделавшись похожим на римского патриция.
— Фрайгерр Коршунов, прошу прощения, что прервал вашу дружескую беседу. По-видимому, имеет место недоразумение, но мне не хватает уровня владения языком, чтобы понять, что именно расстроило этих дам…
За нашими спинами кто-то сдавленно заржал.
— Так! — Семёныч встопорщил усы и развернулся к зевакам: — А ну-ка, все в коридор! Да по комнатам расходитесь, господа, нечего тут! А вы, дамочки, поживее приводите себя в приличный вид. Я ещё разберусь, как вы сюда пролезли!
Хаген вместе с нами вышел в коридор и быстрым жестом передал Ивану магический фиксатор. Да не один, а два!
— Ого! — Иван живо сунул оба в нагрудный карман. — Это откуда ж?
— Я как вошёл, сразу приметил, что одна из девиц у стола возится, постукивает чем-то, как будто. А стол, я прекрасно помню, оставался перед нашим уходом совершенно пустым. Значит, возится с чем-то, что сама принесла.
— А может, это того… — Иван выгнул бровь, — штукенция какая-нибудь была для игрищ постельных?
— Слишком далеко от кровати. Неудобно было бы доставать. Я подумал, что она специально ставит там что-то, чтоб случайно не смахнуть.
— Ну, допустим.
— Итак, я отметил, что в комнате появился сторонний предмет. Своё фиксирующее устройство я сразу положил на шкаф. Девицы, надо сказать, только меня и ждали. Дальше я бы не хотел распространяться.
— Да ладно! — Иван слегка хлопнул его по плечу. — Полтора часа! Я ж говорил, Хаген молодца! А чего они заорали-то?
— Как поняли, что с ними не тот мужчина, так и…
Дверь моей комнаты хлопнула, и девицы выскочили в коридор. Беленькая, отворачиваясь к стене, поспешила в сторону лестницы, а вторая, с волосами, отливающими рыжиной, воинственно подскочила к нам, сердито глянула на меня, на Великого князя и затрясла пальцем перед носом у Хагена:
— Вы мне ещё за это ответите!
Тот вежливо улыбнулся:
— Но позвольте, мадам, вы трижды недвусмысленно дали мне понять, что в высшей степени удовлетворены происходящим…
Елизавета Старицкая (судя по описанию, это была она) едва не задохнулась от возмущения:
— Вы не можете утверждать, что это была я!
— Отчего же? У вас с вашей подружкой заметно отличающиеся голоса.
Лиза в ярости обернулась к Великому князю:
— А вы⁈ Так и будете смотреть, как в вашем присутствии оскорбляют даму⁈
Иван поморщился и негромко посоветовал:
— Лиза, прекрати себя топить… Или ты хочешь, чтобы Илья, в качестве опекуна господина фон Ярроу, просил у твоего папеньки твоей руки для него? А если того же самого захочет папаша Ксеньки Бабичевой? Как дойча делить будете? По дням недели расписывать? Не припомню, чтобы такое было предусмотрено в Российском законодательстве.
Лизавета гневно взметнула юбками и помчалась, впечатывая каблуки в несчастный пол коридора.
Если вы полагаете, что на этом всё закончилось, то нет.
— Семёныч, открой нам большую гостевую, — попросил Иван и объяснил нам с Хагеном: — Там три койки. Не придётся по этажам и комнатам бегать, собирать нас. Маленько хоть вздремнём.
В том, что нормально поспать нам не дадут, он был уверен.
И точно. Не далее, чем через полтора часа в университет прибыл пылающий гневом оскорблённой гордости Лизаветин папаша — местный, как оказалось промышленник, делец и книгопечатник. За господином Старицким волоклись: дочь (которая то краснела, то бледнела), присяжный стряпчий, декан боевого факультета (как потом оказалось, ректора не смогли разбудить, иначе бы вытащили и его), пара полицейских чинов и секретарь. Все, понятное дело, разбуженные среди ночи.
Непонятно, на что господин Старицкий рассчитывал. Если не получилось заполучить меня мытьём — так катаньем взять, что ли? Чего они точно не ожидали, так это того, что прижучить одного меня (или одного Хагена) у них не получится. Явившиеся капитан с поддержкой унтера обнаружили в комнате троих. Иван популярно объяснил им, что на любом допросе Хагена, согласно международному праву, может присутствовать его опекун — Илья Коршунов. И он, Соколов Иван Кириллович, доверенное лицо и адвокат обоих названных лиц.
06. ДА СКОЛЬКО МОЖНО?
НОЧНЫЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВА
С доводами Ивана капитан скрипя, но согласился и повёл нас в оперативно выделенный для допроса класс, где уже сидел и нахохленный декан боевого факультета, и Лизкин отец со своей свитой.
При виде замыкавшего нашу троицу Ивана господин Старицкий вскочил и воскликнул:
— Ваше императорское высочество⁈
Вот, чинопочтения у господинчика сверх меры, а рассудительности недостаёт.
— Сидите-сидите, господин Старицкий, — успокаивающе помахал рукой Великий князь. — Я здесь как частное лицо. Решил, понимаете ли, начать адвокатскую практику.
Кажется, это заявление не очень понравилось присяжному стряпчему, и начал он очень осторожно:
— Итак, господа, около двух часов назад от присутствующей здесь барышни, дочери промышленника Станислава Старицкого, поступило заявление о насильственных действиях со стороны подданного немецкой короны, — дальше он зачитал с бумажки и едва ли не по слогам: — Хагена фон Ярроу.