На деле уровень подготовки оказался сильно разным, но совсем неумёх действительно не было. Я делал себе пометки в большой тетради, которую завёл себе помимо журнала. В классном-то журнале только оценки да отсутствие полагалось проставлять, а мне надо знать: кто на что способен. Наизусть всех не упомнишь. И поскольку учеников было аж шестьдесят, со всеми проверками да записями я едва-едва в лекционную пару и уложился.
Н-да, такими темпами хрен мы кого научим!
Следующую лекцию я слушал несколько рассеянно, размышляя о перспективах своего учительства. И, едва она завершилась, снова поспешил к секретарям ректора. И-и-и… замок поцеловал, что называется.
— А-а, Илья Алексеевич! — добродушно окликнули меня, пока я дёргал дверь.
Обернулся — сам ректор, уже в шляпе, с портфельчиком. Не иначе, домой собрался.
— Здравствуйте, Владимир Евстигнеевич! — обрадовался я. — На ловца и зверь бежит!
Ректор перестал лучезарно улыбаться и с проснувшейся подозрительностью предупредил:
— Как хотите, голубчик, а освободить вас от занимаемой должности я не могу. Сами знаете: приказ государя!
— Да я вовсе не собираюсь освобождаться! — заверил я его. — Я как раз по вопросу, как бы лучше организовать уроки.
— Так-так, и как же вы хотели бы?
— А вот как! Послушал я сегодня тех мальчишек. Все поют, конечно, но все по-разному. Разброд и шатание сплошное. Я бы поделил их на три взвода…
— Подгруппы, — мягко поправил ректор.
— А это хоть горшками назовите, суть не меняется.
Владимир Евстигнеевич хмыкнул:
— Ну-ну, далее?
— Далее они, быть может, не совсем ровные получатся, зато их можно будет хором учить, каждую подгруппу своему. А то у меня как лебедь, рак и щука получится.
— То есть вы предлагаете распределить подгруппы по дням недели? Понедельник, среда, пятница?
— Ну да. А пока я с одним взводом… тьфу, с подгруппой занят, остальные пусть лишний раз русский язык учат.
— Хм. Занятно, конечно, но не мало ли будет профильной нагрузки?
Я на секунду задумался, и тут меня осенило:
— А давайте мы кружок организуем? После ужина, каждый будний день по часу. Я буду назначать, кто когда придёт. Глядишь, и подровняю мальчишек по умению. Только вы уж меня от всяких дискуссий освободите. А пострелять да подраться я и сам найду, когда сходить.
— А изобретательский? — цепко спросил ректор. — Насколько я знаю, вы там активно участвуете?
— Да там не столько я, сколько «Саранча» моя, которую энтузиасты от инженерии чуть не облизывают, — усмехнулся я. — Да Хаген.
— М-хм, м-хм… А супруга-то ваша, я всё хотел спросить?.. Как? Справляется с монгольскими песнями?
— Справляется, и неплохо! — похвастался я. — Уже на технике тренируемся.
— Видел вашу заявку на тележки…
— Поскорей бы! — несмотря на то, что Витгенштейн обещал мне партию малых «Клопиков», отказываться от тележек я не собирался. Для привыкания к технике лучше не придумаешь!
— Будет-будет, не переживайте. Что же касается вашего предложения… Изложите ваши соображения по распределению часов и деление по группам на бумаге и оставьте завтра у секретарей. Я подпишу.
Засим мы раскланялись, и я отправился домой бумагомарательством заниматься.
Серафима немножко дулась. Понятное дело, она хотела, как прежде в августе, тихие вечера за чашкой чая со мной проводить, иногда выбираясь к друзьям или приглашая кого-то к себе, а тут суета какая-то началась. Она устроилась в кабинете напротив меня в кресле с книжкой и время от времени вздыхала. А у меня и так башка пухла от дивных детских имён. Да ещё пока я в своих записях найду, да пока переписываю — то собьюсь, то потеряю, где читал… Смяв третий испорченный листок, я сердито уставился на свои заметки, в которых ещё и кое-где были вставлены метки, расчерчены стрелки и так далее. Попросить бы кого, чтоб диктовали, да ведь не разберут мои каракули…
И тут меня осенила светлая мысль!
— Симушка, душа моя!
— Что, Илюша? — сразу оживилась она.
— А не будешь ли ты, дорогая супруга, столь любезна и не поможешь ли мне составить списки?
Она поскорее отложила свою книжку и подошла к столу:
— А что писать?
— Я тебе буду диктовать имена из своего черновика.
— А, может, я диктовать буду? — Сима заглянула в мою тетрадку. — Ой, нет… Ну, ладно, давай. Я пишу.
— Начни с заголовочка. «Подгруппа 1». И обезательно номерочки по порядку, ага?
— М-гм, — Серафима деловито склонилась над листом. — Первый?
— Улуг-Хем чурттуг Данзын-оол.
Серафима подняла на меня круглые глаза.
— Мне объяснили, что у них имена не как у нас строятся. И как в старину, к примеру. Художник, помнишь — Леонардо да Винчи?
— Ну, конечно!
— Так «да Винчи» — это значит «из Винчи», городок такой. И тут «Улуг-Хем чурттуг» — значит, «который живёт в посёлке Улуг-Хем». Данзын — имя. «Оол» — значит, «парень».
— А без «-оол» нельзя?
— Никак. Девчачье имя получится.
— Сложно-то как. А для русского журнала нельзя хотя бы писать «Данзын-оол из Улуг-Хема»?
— Ну…
— Мы ж Хагена пишем «Господин фон Ярроу», а не по-ихнему — «герр» или ещё как.
— Так-то, действительно. Ну, давай.
Ох, и вспотели мы, эти списки составляя…
12. ПОД СГУЩАЮЩИМИСЯ ТУЧАМИ
МОЙ НОВЫЙ СОЮЗНИК
Итак, с началом учебного года жизнь моя снова стала наполненной до самых краешков. И не только у меня, у Серафимы тоже. Записал я её куда только можно, на всякие магические занятия, да и сам успевал в монгольском пении её натаскивать. Если честно, созрела у меня мыслишка, чтоб не просто при университете её пристроить, а хоть помощником преподавателя — тогда её с дитём уж точно за ворота не попросят, всё-таки будет редкий специалист в уникальном техническом навыке. Поэтому Симушка помогала мне и журналы заполнять, и всякие планы составлять. Точнее, я её просил под видом помощи. Заранее ничего не говорил — испугается ещё, запаникует. А так — вон, порхает радостной пташкой, и все уроки принимает не как повинность, а как приключение занимательное! Вчера подошла, мордашка серьёзная:
— Илюша! А когда ты начнёшь меня на «Клопике» учить кататься?
— Для начала не «кататься», а «управлять».
— Хорошо, пусть управлять. Когда?
— А вот как начнёт твоя тележка с твоей помощью не двадцать километров в час выдавать, а двадцать пять, и чтоб стабильно — сразу и приступим.
— А у неё же скоростемера нет…
— Завтра будет! Я с ребятами с кружка по вооружению договорился. Сказали: дело плёвое, вечером поставят.
Симушка губки поджала, носик чуть вздёрнула:
— Ладно! Будет тебе двадцать пять километров! — и побежала, деловитая: — Марта! Поехали со мной на полигон! — и упылили обе, только их и видели.
А я и не знал, что жена у меня такая азартная и увлекающаяся. Ну, пусть, оно и к лучшему.
Через неделю прибыл первый монгол, назначенный к кадетам дополнительным наставником по пению. К его прибытию я подготовился заранее, купил гостинцев: нарядную коробочку с дорогим байховым чаем, хрустальный полуштоф* водки и хорошую самописную ручку в серебряном корпусе, украшенном вставками бирюзы.
*0,616 л.
Монгола поселили в преподавательском домике из расчёта, что следующие прибывающие будут подселяться к нему же в свободные комнаты. И в первый же вечер в день прибытия нового преподавателя я пошёл знакомиться. Выспросил, понятное дело, у сестры-хозяйки номер дома да как звать монгола-то, разжился в столовой судочком мясного жаркого с зеленью — и вперёд.
Дверь мне открыл монгол в шёлковом стёганном их традиционном халате. Смотрел очень сдержанно, настороженно даже.
Я же улыбнулся и начал:
— Сайн байна уу, найз!*
*Здравствуй, друг! (монг.)
Услыхав моё приветствие по-монгольски, новенький страшно обрадовался:
— Здравствуй, здравствуй, друг! По-нашему умеешь, да? Проходи.
Я перешагнул порог и протянул руку:
— Илья.
— Сэргэлэн! Заходи, гостем будешь!
Сэргэлэн пригласил меня в гостиную, где уже устроил всё примерно по привычному себе порядку: большой стол заменил на совсем низенький журнальный, стулья куда-то вынес, вместо этого стаскал (видать, со всего дома) ковры и диванные подушки. Меня он немедленно усадил на почётную северную сторону.
— Так, говоришь, бывал в Монголии?
— А как же, приходилось! С год караваны пас. Говорю, правда, немного. Вот, решил зайти, попроведовать будущего товарища, вместе будем мальчишек учить, — я выставил из своего баульца штоф и посуду с жарким. — Посидим за встречу?
— Вот это разговор! — Сэргэлэн довольно развёл руками. — У меня с дороги вяленое мясо осталось!
— Уважаю!
Я думал, Сэргэлэн принесёт под водку хрустальные рюмки из кухни, но он достал свой собственный наборчик — крошечные серебряные стаканчики, изукрашенные чеканкой.
— Ну, за знакомство!
Монголы торопиться не любят, поэтому я со своей проблемой не выскакивал, неспешно обсуждая: откуда он родом, да где в Монголии успел побывать я. По ходу дела ручку ему подарил. Понравилась! Слово за слово, нашлись и общие знакомые — тот же Гантулга, что петь меня учил.
— Погоди, так ты — тот воин, что свадьбу Эрдэнэчимэга спас? — дошло до Сэргэлэна.
— Было дело, — согласился я.
— Так Болормаа, жена его — моя четвероюродная сестра!
— Это мы с тобой теперь, выходит, почти как братья, — слегка усмехнулся в усы я. Сэргэлэн однако на полном серьёзе принялся называть меня братом и усиленно благодарить.
— Как отдарить тебя за спасение чести рода?
О! Вот, кажись, и подходящий момент! К тому ж бутылочку мы, почитай, уговорили. Можно и к чаю переходить.
— А вот чайку давай заварим, — я вытащил из баульца последний гостинец, — да поговорим. Если сможешь мне помочь — по гроб жизни тебе благодарен буду.