— Та-а-ак…
— Вечером Саня всё проверил: воду в бачке, сахарницу… Всё равно.
— И как? — я посмотрел на лису.
— Да она нам сама сказала, — ответил за неё Швец. — Она соли заранее в чайник насыпала.
Меня начал разбирать смех.
— На следующее утро мы проверили и чайник тоже. Но она заранее посолила заварник.
Хаген с совершенно непроницаемым лицом издал сдавленный хрюкающий звук. Мне прямо интересно было: что же ещё?
— В обед мы следили за ней уже все вчетвером. Всё было чисто. Но чай… Ну вы поняли.
— И как в этот раз?
— После завтрака Айко мыла посуду. И ополоснула кружки крепким солёным раствором. Они высохли, ничего не бросалось в глаза. И когда в них попала жидкость…
— Понятно. Полагаю, перед следующей едой вы перемыли все кружки и ложки?
— Правильно. И в этом была наша ошибка. Потому что она насыпала соли на дно жестянки с ложками. Пока они были сухие, ничего не прилипало, а вот сложили мокрые…
— Так! — Саня вскочил, не выдержав всех этих перечислений. — Пойду-ка я к соседям, чайку попью! — и быстрым шагом удалился в сторону ближайшего «Святогора».
— Он так психует, потому что вчера выпросил на кухне горсть рафинада, кускового. Сели сегодня чай пить — а он весь солёный.
— Беспримерная бурда, — сказал вдруг Фердинанд. — Буйствует! Барагозит! Бить баловницу.
Так, похоже, принц наш покуда слова только на букву «б» выучил. Но старается. Даже с падежами вон угадал.
Что с хулиганкой вот делать? Понятно, что обошлось без жертв, и три дня она довольно беззлобно мотала людям нервы. А как угадать, где у неё понятия о допустимых краях?
И есть ли они вообще?
ВОСПИТАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ
Пока я раздумывал о воспитательных мерах, Айко подняла свои бесстыжие глазки и нахально прищурилась на Антона:
— И это пока, заметьте, безо всяких магических усилий. Всего лишь голову включить! — она изящно постучала по своему беленькому лбу тоненьким пальчиком.
И так это было высокомерно сказано, что у меня всякий смех испарился.
— Ах ты, шмакадявка мелкая! — я начал вставать, не зная ещё, как и что предпринять, но таким нахальным манерам я спуску давать точно был не намерен, и тут из воздуха в десяти шагах напротив меня выпал Святогор.
— Здорово, братишки! — буркнул он сразу всем, выдёргивая из штанов кожаный ремень. — Обещал же через три дня. Чуть не забыл!
С этими словами он деловито протиснулся мимо нас, сгрёб Айко за шкирку и потащил за палатки.
— Я не п… — только и успела пискнуть она. Не знаю уж, что она хотела сказать — «не поняла» или «не пойду»? — но на большее времени не хватило. Ремень свистнул, рассекая воздух. Щелч!
— Ай!
С-щ-щелч!
— Пусти!
С-щ-щелч!
— Я не хоч…
С-щ-щелч!
— Мама!
С-щ-щелч!
— За что⁈
С-щ-щелч!
— А-а-а-а-а!
С-щ-щелч!
— Папа!!!
С-щ-щелч!
— Я больше так не буду!!!
— Ну вот. Давно бы так. Смотри мне, не чуди!
Святогор показался из-за палатки, сурово вдевая ремень в шлевки брюк. Следом семенила Айко — губёшки дрожат, на ресницах слёзы. И испуг?
Эльза, кажется, была в шоке. Она подскочила и бросилась к японке, утешая «бедную девочку», увела её в палатку.
Святогор проводил их хмурым взглядом, подошёл к нам, сел за стол.
— Чё смотрите? Знаю я ихнюю породу лисью. Да ещё такую балованную. Не могло того быть, чтоб три дня она утерпела и никому не поднапакостила. Первый раз, поди, в жизни по жопе-то получила. Будет думать теперь. Недолго, правда. Так что я ещё приду, закрепить. Раза два-три так. Потом мозги у ней маленько работать начнут. Ну чё — чаю, что ли, мне налейте? Раз уж сидим.
— Только у нас весь сахар солёный, — извиняющимся тоном сказал Швец. — Так вышло.
Святогор пытливо заглянул ему в лицо:
— Ну вот, что я говорил! Не могут они чтоб не пакостить! — и словно за поддержкой, обернулся ко мне: — А что делать? Будем учить…
Дорогие читатели! Работать совсем без передыху всё-таки тяжеловато. Просим пардону. Со следующей недели попробуем режим: с понедельника по пятницу глава каждый день в период 12.00 — 12.30 (по Москве), суббота-воскресенье — выходной.
Спасибо за понимание.
Вы лучшие!
10. И Я В ЭТОМ ДУРДОМЕ ГЛАВНЫЙ!
ЦИРК С КОНЯМИ
Утро у меня началось с вестового.
— Господин сотник, вас к атаману!
Ага. Ежели с утреца — значит, какая пакость образовалась. Но делать нечего. Приказ начальства, — оно дело такое.
Пришёл. Доложился. А он мне с ходу:
— Значит так, Коршун! Серьёзный к тебе вопрос, — и на стул напротив кивает.
Я присел, руки, как он же, замочком на столе сложил:
— Слушаю, Никита Тимофеевич.
— Вот и слушай. Техники мне всю плешь с твоей «Пантерой» проели. Старший механик прибегал жаловаться, мол, проще новую купить, чем эту рухлядь реанимировать, а Коршун требует!
— Конечно, требую! — не повёлся я на окольный заход. — В документах как сказано? Личная техника на гарантии восстановления. Пусть и восстанавливают. А то ишь, завели мне — на металлолом сдать! Умники!
— Да ты пойми, что «Пантере» твоей почти хана!
— Э-э, нет, Никита Тимофеич! Как положено, так и делать будем. К тому ж я и запчасти уж достал. Зря ли мы с Хагеном три дня по свалке корячились?
— А рабочие часы ты тоже достал? Пойми, зашиваются парни!
— Ну, хотите, я на «Пантеру» в усиление Пушкина со Швецом откомандирую. Это вам не просто техники — это с высшим образованием специалисты, изобретатели с дипломами, не хухры-мухры! Они ж новаторский оружейный кружок при Новосибирском магическом университете вели, со всеми техническими манипуляторами и приборами справляются на раз-два.
Атаман покряхтел.
— И откуда ты на мою голову такой ушлый свалился, Коршун? Герцог Топплерский, германску мать её итить!
— Не виноватый я!
— Да тебя и не винит никто! Так я, ворчу по-стариковски. — Атаман встал, заложил руки за спину и прошёлся по палатке. — Ты у нас наоборот — героический! Вон какие фигуры на пару со Святогором с доски убрали. Сижу вот, голову ломаю, какие медали для тебя и твоего экипажа в наградной лист писать.
— Ну, по чести-то, там Святогор больше орудовал.
— А он другое рассказывал. И его светлость Дашков подтвердил! Так что от геройств не отбрехивайся, лишняя скромность казаку тоже не к лицу. Чай будешь? С баранками!
— Не! Только от стола.
— Ну смотри. — Атаман налил себе чаю из термоса и вернулся за стол. — Ладно. Отправляй своих умельцев. И… может пока «Святогора» свободного возьмёшь? Поставим вас в график ближнего охранения, чтоб с фон Ярровым вдвоём справлялись?
— Ну уж, нет уж! Знаю я вас! Только согласись — и ремонт моей кошечки на год растянется! А у меня и так шалман сплошной с этой лисой.
— Так, может, не мучиться да вызвать отряд из спец-охраны, сдать её в магическую кутузку? На кой она тебе сдалась, нянькаться с ней?
Избавиться от рыжей занозы, конечно, хотелось. Но… и жалко девку, да и так сразу признаваться в собственном бессилии…
— Не. Воспитывать будем.
— Но смотри.
Обратно я плёлся в глубоких раздумьях. Всенепременно шагоход починить надо, а то действительно — рухлядь. Злые ребята эти тенгу. Да и с личным составом как бы этак получше всё организовать, чтоб и волки сыты, и овцы целы? И желательно поменьше напоминать бродячий цирк?
И на подходе понял, что сглазил, ядрёна колупайка! Очередной скандал!
Палатка наша ходуном ходит, вопли, звон, треск! Вокруг на этакий гвалт уже соседи подтягиваются — поглазеть. А что? Развлечений-то мало. Мехводы, техники, даже со столовой вон, смотрю, стоят. Со всех сторон… нет, не бегут — чё бежать-то, несолидно — но целенаправленно в нашу сторону сползаются.
Все пересмеиваются, версии выдвигают: что там у нас на этот раз?
Цирк! Как есть — цирк! И я — директор!
Протолкался сквозь толпу, заскакиваю — мать честная!
Всё разбросано, кровати перевёрнуты, выгородка Фридриховская наполовину ободрана! Лиса зверьком залезла под самый конёк палатки, там, где центральный опорный столб потолок подпирает, и висит, вцепившись в парусину. Под ней скачет полуголый Фридрих и пытается сбить Айко сапогом. Вокруг бегает полуголая же Эльза и пытается его остановить, что-то лопоча на дойч. И за всем этим с отвисшими челюстями наблюдает мой экипаж.
Зверь внутри прям на дыбы встал:
— А-атставить бардак!!!
Принц мгновенно замер, вытянувшись во фрунт. Эльза, внезапно поняв в каком она виде, ойкнула и попыталась замотаться в скатерть. Айко свалилась с потолка, шустро отбежала от парочки, перекинулась в человеческий вид и принялась изо всех сил делать вид, что она тут не при чём.
— Доклад!
Фридрих попытался что-то сказать, но его перебил Хаген:
— Господин сотник, во время вашего отсутствия принц Фридрих с супругой… кхм… — он слегка запнулся, и Швец вполголоса подсказал:
— Уединились.
— Да, так. В то же время госпожа Айко начала прыгать в своей выгородке, изображая…
— И ничего не изображая! — возмущённо завопила японка. — Там была мышка!
— В результате своих прыжков Айко запуталась в разделяющей их перегородке, сдёрнула и оборвала полог. Как итог — честь госпожи Эльзы была некоторым образом…
— Ясно. Можешь не продолжать! Ты! — я ткнул пальцем в лису. — На лавку легла! Быстро!
— Это зачем? Не надо! Я больше не буду! — зачастила японка, видя, что я снимаю портупею.
— Отца твоего нет — значит, мне придётся выполнять его работу! Легла задницей кверху! Живо!
— Не надо, я всё поняла, ну пожалуйста! Не надо!
Не обращая внимания на её вопли, я разложил её на лавке и задрал платье. Ну а что? Ей других позорить можно, а теперь пусть сама поест то, чем других угощала!
Выдал ей десять горячих от души!
И тут входное полотнище откинулось, и на пороге нарисовался какой-то хлыщ в гражданском костюме-тройке и золотом пенсне. Почему-то это пенсне мне особенно кинулось в глаза. Сейчас, в окружении царящего хаоса, оно показалось мне совершенно диким