А потом внезапно мысль мне пришла — так, может, в них и дело? Как её замуж-то выдавали? Мож, силком? Трёх мужей сменила. Зачем? Что — микадо срочно понадобились лисы? Или бабушке — внучки? Почему-то версия с императором казалась более правдоподобной. И если опираться на Петин рассказ, нравы и в Японии в целом, и во дворце самого императора царили весьма жёсткие.
Выходит, Айко не знала нормальной любви. И на обычные знаки внимания, сигналящие о том, что парень не против бы начать ухаживания, не знала, как реагировать. Смущали они её — удивительно, но факт.
И чего теперь делать мне? Я ж с ней навроде посажённого папаши?
У механиков столько было работы, что наш весь экипаж включился в починку «Пантеры» — спасибо, условия есть и запчастей после боя осталось — хоть ковшом греби.
Айко как услышала, что мы уходим — поникла вся и такая сделалась несчастная… Пришлось с собой её тащить на рембазу. Но с условием, что ничего самовольно откручивать и нажимать не будет, а строго то, что ей Саня с Антоном скажут. А в перерывах — ключ какой-нибудь держать или отвёртку. Это Антон придумал, чтобы руки у Айко всё время заняты были. Тоже великий педагог.
Саня с Антоном, кстати, как оценили, что у Айко в руках силушка совсем не девичья, да при этом она может в воздухе свободно парить и зависать на любой высоте, пришли в страшную ажитацию. Это ж техник и манипулятор в одном лице! Знаний ей только не хватает, но это — дело наживное!
А ведь скоро обе её дочки прибудут. Каким образом явятся, интересно?
Вот у меня лисятник образуется, ядрёна колупайка! Будем думать, как бы их половчее к делу приставить…
ВОТ ЭТО НАХОДКА!
А на боевые пошли все вместе. Зато когда я начал петь и «Пантера» резко ускорилась — видели бы вы округлившиеся глаза Айко! Реально, почти как у русских стали.
— Ой, а что это? А как? А я так смогу?
И давай мне подпевать. Смешно так, но старательно. Только горловые звуки у неё никак не получаются. Хрипит и кашляет. Посидела, подумала:
— Илья, давай наверх вылезем? — и смотрит так просительно.
— Эт ещё зачем? — спрашиваю.
— Ну Илья-я! Ну давай, ну ненадолго! Ну давай!
Ну ладно, думаю, чего не вылезти? До нужного квадрата ещё минут двадцать чапать…
Вылезли.
Она люк закрыла и говорит мне:
— Илья, ты не пугайся, пожалуйста. Я хочу попробовать петь в боевой форме.
— Это как? А эта, ну-у, — я покачал пальцами, — лиса, когда мы с тобой дрались — это что, не боевая?
— Нет, конечно! — Айко рассмеялась, — это вообще-то повседневная! Просто удобная форма. Ну и драться в ней тоже можно. А боевая — это…
На месте Айко заклубился серый дым и соткался в огромную лису. Как бы не крупнее волка Багратионовского. Четыре огненно-рыжих хвоста. Белоснежные зубы. Огромные когти. Хорошо, что она меня предупредила. А то я с трудом подавил в себе желание сразу треснуть её когтями. Страшно красивая тварь!
— Ну как тебе? — и голос низкий-низкий, почти рык.
— Очень красиво и жутко! — не стал врать я.
Ногицуне наклонила башку. Вот именно башку, называть это головой, чего-то желания не было.
А мы всё равно больше!
Так-то да-а!
— Вот как тебе удаётся меня сбить с мыслей? И, главное же, не врёт! Ну не врёт! Сразу сказал — «красивая»! — Айко крутанулась на месте мазнув мне по лицу веером хвостов. — И только потом сказал — «жуткая»! Ты почему меня не боишься, а?
— Айко, так я же сразу сказал — нет в тебе вреда для меня. Ещё при первом знакомстве!
Она аж села, где стояла. Обернула вокруг ног хвосты и задумчиво пробормотала:
— А и правда! Я уже и забыла! — Она помолчала. — Знаешь, а я уже даже и рада, что меня послали на поимку «немецкого ронина». Иначе я бы не познакомилась с тобой и… папой! Мама только иногда о нём вспоминала. И сразу ругаться начинала… — она оборвала себя: — Давай петь?
— Давай!
Но и в боевой форме сразу не получилось. Кажись, тренироваться дольше надо. Однако же, теперь у неё базовые рычащие звуки и бас гораздо лучше выходили.
Навстречу по дороге потянулись отходящие на перегруппировку войска. Айко на всякий случай сразу в девчоночий облик вернулась. Казачки махали руками, белозубо улыбались. Лица закопчённые, усталые, но весёлые. А я вот думал — зря люди расслабились. Вы что, думаете, раз в генеральном сражении превозмогли — ура? Ура, конечно, но ничего ещё не закончено.
Когда проходили перекрёсток, направо показалась деревушка. Такая… по военному времени полуразрушенная. И регулировщик стоит, флажками машет. Я свесился с крыши.
— Чего тебе, милейший?
— Направо поворачивай, вашблагородь! Через деревню объезд! Прямо гаубицы дорогу размесили, да в ней и застряли. Пока вытаскивали, всё поле вокруг перепахали! Щас тягачи подойдут…
— Спасибо, служивый! Хаген, слышал? Направо давай!
И «Пантера», качнувшись, свернула в деревушку.
А в деревне конные жандармы управляются. Тела в подводы складывают.
— Это чего это? — не удержался я.
— Да какие-то нехристи полную деревню обезглавили. Всех подчистую! — устало проворчал седоусый жандармский вахмистр. — Теперь вот пытаемся разбираться, ещё ищи их, супостатов!
— Илья! Стой! — внезапно закричала Айко и прыгнула к подводам. Прям с крыши. Я-то уже попривык, да и сам могу, если в облике. А вот так, как она — когда обычная девочка с десятиметровой высоты прыгает — это на неподготовленного человека впечатление производит сильное, ага.
Меж тем она подошла к грудам тел, что ещё не были переложены в подводы, и вытащила из них отрубленную голову… И что-то ей сказала…
— Это чего? — оторопело спросил вахмистр. — Зрелище-то больно страшное. Девочка ваша умом не повредилась часом?
А Айко, ни на кого не обращая внимания, гневно закричала:
— Отвечай мне! — и ножкой топнула!
А отрубленная голова открыла глаза и… заговорила, да.
Что на белом свете творится? Как только подумаю, что — всё, сильнее меня уж не удивить — так на тебе, пожалуйста!
Башка, естественно, бурчала чего-то на японском, так что ничего конкретного я не понял. Как и жандармы, которые с выпученными глазами взирали на произошедшее.
— Илья! Их тут восемь! — крикнула мне лиса, размахивая отрубленной башкой за волосы, которые крепко сжимала в кулаке. Башка шипела и морщилась.
Со всех сторон на этакое представление бежали ещё жандармы — кто винтовки с плеч дёргал, кто сабельки из ножен тягал.
— Кого их-то?
— Этоо́ни.
— Кто — они, барышня? — строго вопросил ещё один жандарм, помоложе. — Прошу, выражайтесь яснее!
— Не они́, ао́ни, — как маленькому, объяснила Айко. — Людоеды- о ни. Они спрятались среди трупов! Поотрубали себе что попало и спрятались. Потом ночью встанут, приставят на место.
— И чего? — слегка побледнел жандарм.
— Ничего. Всё прирастёт, как обычно!
— Хаген, назад! Саня, подводы под прицел! Посмотрим, смогут эти «оне» из ошмётков собраться.
Голова в руках Айко что-то заорала на японском. Куча тел зашевелилась, и некоторые лежащие на подводах задёргались. Лиса скакнула вверх, так и не выпустив голову. Жандармы прыснули во все стороны.
— Огонь!
«Пантера» прошлась по телам из пулемёта, а потом Саня дал две короткие из гранатомёта. Деревенская площадь стала напоминать филиал скотобойни или кровавого ада. Ошмётки трупов разбросало по земле. И некоторые ещё шевелились! Причём активно.
Но оказалось, что мой приказ «Огонь!» жандармы восприняли буквально. И не убежали они, а бросились в избы и вернулись с факелами и разнообразными лампами. Два так вообще тащили маленькую бочку! И грабли с лопатами. Я едва в ажитацию не впал от восхищения! Команда деловито сгребала слабо шевелящиеся обрубки. Всё тщательно поливалось из какой лампы или бочонка и поджигалось.
И, главное — совершенно без суеты! Через десять минут перед нами запылали несколько костров, горели телеги вместе с останками, а жандармы деловито прочесывали площадь и дома в поисках незамеченных обрубков.
— Служивые! Кто главный? — я слез с шагохода, морщась от поднимающегося запаха горелого мяса, и подошёл к жандармам.
— Вахмистр Фёдоров, вашблагородь! — старшим оказался тот седоусый. — А здорово вы с огнём придумали!
— Я-то чего? А вот вы — здорово приказ исполнили! Молодцы. От себя лично и от лица Сводного Дальневосточного механизированного отряда выражаю вам благодарность! Илья Коршунов, герцог Топплерский, сотник СДМ!
— Служу Российской империи! — гаркнуло несколько глоток. Причем жандармы не переставали заниматься своим делом. И правильно! А то ишь! Айко спустилась к нам на землю и стояла, держа на вытянутой руке ругающуюся, судя по интонации, голову.
— Я чего хотел сказать, Фёдоров. Ты котёл найди потолще, эту пакость в него запихай и к штабным унеси. Пусть поспрошают! А то, мож, и не одни они такие по округе шароборятся.
— Спасибо, ваша светлость! А можно вопрос?
— Валяй! — разрешил я.
— А что, правда герцог? Просто, вы уж извиняйте, говор у вас не столичный.
— Эт да-а, я светлость-то без году неделя. Сам ещё не привык. А родом с Иркутска-города.
— Что правда? Ой, простите! Анисим! — вдруг заорал приказный, я аж вздрогнул! — Анисим, где тебя носит, етитская сила!
— Здесь я! — раздалось из-за наших спин. Причём подошедшего жандарма не услышал не только я, но и, судя по тому, как подпрыгнула Айко, лиса тоже.
— А его светлость-то земляк твой!
— Да ну? — удивился крепкий, совершенно седой, низкорослый жандарм. — А как ваша фамилия, простите, ваша светлость?
— Коршунов я. Илья. А светлостью не величай…
— Как же, знаком с папаней вашим! — расплылся в улыбке Анисим. — Вот радости-то у Алексея будет! Погодите, ваша светлость, ой, извините, так Коршуновы же медведями оказались? Недавно вот… Вас за это титулом наградили?
— Не-е, эт, брат, совсем другая история! Война закончится — заезжай, батяня тебе расскажет, что можно рассказать, а нам пора. Ещё раз, спасибо за службу!