Я пошёл к Хагену и к своему удивлению увидел его у родителей во дворе, разговаривающего с батей.
— О, а ты чего Томсона не встречаешь?
— А я встретил уже. Марта пошла место под сад показывать. Я там, знаешь ли, только мешаться буду. Высаживать он всё равно будет сам, со своей бригадой.
— Слушай! — я сдвинул на затылок фуражку. — А поехали тоже прокатимся! Все сами собой заняты, вот и мы…
— Верхами? — предложил батя. — А то Закат с Вечером застоялись уже.
Да, не подозревал я за батей особой поэтичности, пока, вернувшись с Новосибирска, не обнаружил у него в конюшне двух чистокровных орловских жеребцов — гнедого и вороного. Про последнего отец сказал: был бы девкой — стал бы Ночкой, а так пусть Вечер. Весной им обещали прислать невест, а пока мы время от времени выезжали верхами, с шиком.
Был в этом определённый казацкий кураж. Вот так, на породистом, неспешно прогуляться по знакомым с детства улицам… Звонко цокают копыта по брусчатке, слегка поскрипывает кожа седла, солнце косыми лучами сквозь поредевшие кроны деревьев. Погода сегодня преотличная, тепло, лёгкий ветерок, лепота…
Мы раскланиваемся с дамами, приветственно киваем знакомым. Позади, на лошадке попроще, но не менее гордо — один из парнишек, что у бати вечерами в подсобных работниках бегают, в парадно-выходном, сапоги ваксой блестят — важная птица!
За неспешным разговором не заметил, как приехали в пассаж Юцисов. Именно тут Сима сегодня покупками развлекаться изволит. Парнишка принял поводья, и мы пошли внутрь.
В пассаже было ярко. Солнце било сквозь ажурные стёкла крыши жаркими лучами, светились витрины, прыгали жёлтые зайчики от полированной бронзы ручек и ограждений. Всё настраивало на мысль, что вот именно тут делают покупки люди, не обращающие внимания на цены. Всё для дворян и купечества из золотой сотни. Чего именно сюда попёрлись однокашницы дражайшей супружницы?
Внутри пассаж был разбит на множество павильонов, представляющих различные товарищества и торговые дома.
Ну и куда?
Во-о-он туда, — безошибочно указал Зверь.
— Я игрушки посмотрю пока, — сказал Хаген.
Вильгельмина подрастает, кукол у неё уж целый диван, а Хагена к игрушечным магазинам всё одно как магнитом тянет.
— Ага, а я в «Алмаз».
Ювелирный это. Интересно-интересно… В такие места ходить — только демонстративно кошельками с подружайками меряться.
Я вошёл в просторный павильон и осмотрелся. Вон они! А из одноклассниц, кроме Ханхалаевой… Волконская! Ну, прям сладкая парочка! В искренность этих не верю сразу. Чуйка верещит. Чего им от Серафимы-то надо?
Я подошёл, нарочито покашлял у жены над плечом.
— Ой, Илюша! Ты как здесь?
— Волшебство, — усмехнулся я. — Дорогая, позволь поцеловать тебе ручку.
— Дозволяю, — она протянула затянутую в кружевную митенку руку, глаза смеются. Галантность в моем исполнении её все время смешит. Как говорится, «сами-то мы запросто, без чинофф». Но на людях приходится соответствовать. Герцог же, ядрёна колупайка!
— Дамы, мои восхищения, вы затмеваете всё, что тут есть на прилавках! — без зазрения совести соврал я.
Те улыбнулись, но видно, что не сильно-то моему явлению рады. И зачем же они притащились именно сюда?
— Глянулось что, дорогая?
Она немного стушевалась, и тут Волконская внезапно пришла на помощь:
— Что ж ты молчишь, Серафима⁈ Илья Алексеевич, посмотрите, какой гарнитур. Очень ей понравился и чрезвычайно к лицу. Только стесняется чего-то. И тут — вы, удивительно вовремя!
— Марина, зачем ты, — вспыхнула Серафима, но я её остановил:
— Я вот что-то не пойму — герцог я или где? Что за гарнитур?
— Вот этот! — тут же ткнула в витрину Ханхалаева. — Прямо Серафимин гарнитур, натурально! Как для неё сделан!
Зверь краем глаза отметил, как Волконская ткнула Ханхалаеву локтем в бок. Думала, что не видит никто. Ну-ну.
— Давайте посмотрим, раз уж как специально сделан.
А то лови вас потом, ищи…
На алом бархате лежал гарнитур. Ожерелье в виде раскинувшей крылья жар-птицы и серьги в виде перьев её же. Серафима любит все яркое, я — не очень, но тут прям даже меня зацепило — оченно красиво. И супруге пойдёт, она сегодня в насыщенно-красном платье, чёрные кружева, шляпка, вот ещё этот комплект — так хорошо будет.
— Мне нравится, — одобрил я. — А тебе? — Она кивнула, и я попросил замершего в ожидании приказчика: — Милейший, заверните.
— Ильюша, но оно же неприлично дорогое…
— Могу я жену побаловать иногда?
Она прильнула к плечу.
— Можешь, можешь.
— Дамы вы ещё долго тут? Я сейчас ненадолго отлучусь и обязательно вас встречу. Как говорится, непреодолимые обстоятельства. Где мне вас искать?
— В магазине Мерецкого.
— Отлично, я туда и обратно. Оставляю вас на попечение фон Ярроу, встретимся там. Гарнитур пока заберу, примерим чуть позже, ладно? — я принял коробочку из рук приказчика, что вызвало раздосадованные мины обеих одноклассниц, и откланялся.
ЧТО-ТО ПОДОЗРИТЕЛЬНОЕ
Прям там не стал говорить супруге, но что-то меня цепляло в этих украшениях. Слабенькое такое. Я, конечно, маг больше боевой да не из великих, но что-то да чувствую. А ещё более Зверь чует. Были эти цацки… грязные, что ли? В аптеке, что была на выходе из пассажа, купил бутылёк спирта. Пытались продать настойку, но усмехнувшись сказал, что мне не для внутреннего употребления. Там же, на витрине, под внимательным взглядом старенького аптекаря, тщательно протёр гарнитур.
— Купил вот супруге, дезинфекция.
— Это очень правильно, вашблагородие, сейчас редко кто так делает, всё торопятся.
— Торопливые в нашем деле все по могилам лежат, уже всё успели. Мы уж как-нибудь медленно, по старинке.
— И ещё раз говорю — очень правильно, — одобрил аптекарь. — Извините, что не понял вас сразу.
Я улыбнулся:
— Ой, да ладно. Народ разный в аптеки заходит.
Но уж насколько я тщательно всё протёр, а ощущение грязи не проходило. Какое-то неправильное ощущение.
А может, в церковь?
Верно! Пускай там посмотрят. Заторопился на выход. Смотрю — Хаген меня срисовал, следом на крыльцо выскочил.
Я вскочил в седло, на вопросительный взгляд фон Ярроу пояснил:
— Надо пулей сгонять, до Благовещенской. Останься с Серафимой. Чё-то гложет меня. Проследи, чтоб всё нормально было.
Что «нормально», я сам внятно объяснить не мог, но покоя не давали прилипшие к супруге мамзели. Если с Ханхалаевой все понятно — по-любому, ейный батяня-скотовод сказал к потенциальной покупательнице клинья подбить. У него самого дирижабля-то нет, не положено по чину, а у нас есть. И далеко не один. И люди для охраны тоже есть, а это значит — выход на рынки Китая, где его баранину купят влёт. Сколько бы тех туш ни было. Они там, в Китае, чего только не едят. Говорят, даже кузнечиков. Тьфу ты, Господи. Или к нам в Железногорск, работников кормить. Там тоже мясо схарчат за милый мой.
А вот Волконская… Это, знаете, от гнилого семени хороших яблочек не бывает. Нет, против ейного пра-пра-пра-прадеда, генерала Раевского, я ничего не имею, героический был боец. Прям отморозь редкая, а по нашим временам так и вообще. А вот по поводу пра-прадеда Волконского вопросы есть… Чего ей от Серафимы надо-то было?
Ладно, там на всякий случай Хаген есть. Он разберётся.
В храме я обратился в свечную лавку, и мне быстро пригласили невысокого, похожего на колобка батюшку, который внимательно выслушал мои невнятные опасения по поводу «странно грязного» украшения. Причём прикасаться к металлу он не стал и мне не дал, с особым тщанием осмотрев его прямо в футляре, после чего вытряхнул гарнитур на специальный экранированный стол, сурово сдвинув брови.
Тут ему поднесли разожжённое кадило, откуда-то выскочили двое монахов (тоже с кадилами), и принялись они втроём, под размеренный речитатив батюшки, стол этот окуривать. Никаких видимых проявлений не произошло, но на слове «аминь!» в тонком плане колье словно взвизгнуло, и вроде как что-то лопнуло. Батюшка пошатнулся и утёр пот со лба. Я потянул руку, но он меня остановил:
— Минуту, мы ещё не закончили. — Он потёр висок. — Где это вы, милсдарь, этакую гадость достали?
— Так жене купил, а «Алмазе», что в пассаже Юцисов… А что это было-то? — я с подозрением посмотрел на цацки. Отдавать их жене что-то совсем расхотелось.
— Да ты не беспокойся, сын мой, — мягко улыбнулся батюшка. — Теперь это просто золотые висюльки, а вот были «на доверие» заговорены. И очень сильное «доверие»! А сейчас мы его благословим, чтоб служило хозяевам исключительно во благо.
В кадила поместили другую смолу, отчётливо запахло Богородской травкой. Короткая молитва, и:
— Вот теперь забирай, сын мой. Пользуйтесь на здоровье!
— А?.. — я потянулся к кошельку.
— Сколько душе твоей будет угодно в ящик для пожертвований брось.
— Спасибо, батюшка! Благослови, да пойду я.
— Иди с Богом. — перекрестил он меня. — Надо в тот «Алмаз» наведаться, посмотреть, кто это такими гадостями торгует.
Я бросил в чашу андрейку, пошёл… потом вернулся и ещё трёшку добавил. Так правильно будет! Вышел, перекрестился на храм и не торопясь, шагом поехал к магазину Мерецкого. Нужно было подумать. Это кто ж такой умный у нас нашелся? А? А если бы Сима без меня купила эти цацки? Она ж главной остаётся на хозяйстве, когда меня нет. А не бывает меня дома часто. И порой подолгу. Это ж с такой хренью на шее хозяйки можно приехать на пепелище вместо усадьбы! Оно, конечно, и папаня, и матушка, да и княжьи жёны, наверное, вступятся, не дадут до крайности дойти… Но всё равно — неприятно. Пока думал, приехал к магазину. А там прямо у входа — шкандаль! Хаген, кажется, кому-то лицо об асфальт полировать изволит. О! А вот и городовой спешит, об уставную шашку запинается.
А ВОТ И ПОВОД
Крупный детина вырвался из цепких лап фон Ярроу как раз к тому моменту, когда я спрыгнул с лошади. Скандалист отпрыгнул от Хагена и с непонятным мне удовольствием заорал на всю улицу: