— Чегось это? — опасливо спросила Аграфена.
— Это нормально. Пошли, матушке тебя представлю.
Не самому же мне с этой гренадёршей возиться, в самом деле?
Маман рассудила, что девять вечера — поздноватое время, чтобы идти знакомить барышню с возможными женихами. Предложила Аграфене (немедленно ласково поименованной Грунюшкой) заночевать в гостевой комнатке во флигельке и усадила пить чай. Слово за слово — маманя выспросила всё, что ей было интересно. А я пошёл к Ивану, срочно решить кой-какие неотложные вопросы, приметив, что за столом появились ещё два персонажа — Сэнго и Хотару, поскольку разговор зашёл об очень интересном — обо всяких пирожных.
А на обратном пути они поймали меня в библиотеке.
— И ты представляешь, дядя герцог Илья Алексеевич⁈ — взахлёб рассказывала Хотару. — Она взяла совсем невкусную муку, обыкновенные яйца, сильно сладкий сахар…
— Ну-ну! Ты что же весь рецепт мне перечислять будешь?
— Я! Я скажу! — завопила Сэнго, прыгая вокруг. — Она взяла всё простое и обыкновенное и сделала чудо!
— Прям-таки чудо?
— Очень-очень вкусное чудо! — подтвердила Хотару и обе закивали так, что у обычного человека голова бы оторвалась. — Дядя герцог Илья Алексеевич, возьми её в кухарки, а⁈ Она будет стряпать нам вкуснятину каждый-каждый день! Она согласна! У неё работы нет!
— А как Олег стряпает, вам, значицца, уже не нравится?
— Нравится! Нам очень нравится! Но Олег далеко, надо ехать в город. А Груша тут будет. Раз — и готово!
— Погодите, я ж её обещал с кузнецом познакомить?
— А что — жена кузнеца не имеет права работать? — вытаращила глазёнки Сэнго. — К тому же работать в хорошем доме?
— И имя у неё вкусное — Груша, — добавила Хотару. — Очень для вкуснятины подходит.
— Ну раз и-и-имя, тогда придётся взять.
— Урэсий ва! Сиавасэ да ва!* — заорали они в два голоса и помчались сообщать эту новость матушке и Груше (и естественно, всем, кто мог бы услышать их вопли сквозь двери своих комнат).
*Урэсий ва — я так рада!
Сиавасэ да ва — какое счастье! (яп.)
А я пошёл обнимать супругу. Которая, конечно, первым делом поинтересовалась у меня:
— А что там за крики?
— Лисы отмечают принятие на должность новой кухарки. По сладостям.
— Именно по сладостям? — удивилась Серафима.
— Ага. А что? Можем себе, в конце концов, позволить.
— И что — прям вкусно готовит?
— Па-а-анятия не имею. Рыжие попробовали, сказали — очень вкусное чудо.
Сима фыркнула:
— Вполне на них похоже.
— И я решил, что иметь под рукой человека, который в любой момент может организовать лисам премиальный десерт — в какой-то мере тактически правильно.
К тому же предыдущую премию за то самое казино они уже приговорили.
— Вот так? И ты принял на жалованье человека, результат работы которого даже не оценил лично? — Серафима слегка прищурилась.
— Так-так-та-а-ак! Что я слышу? Неужели это нотки ревности⁈
— Вот ещё! — она вздёрнула носик, уселась у туалетного столика и принялась перебирать на нём какие-то бутылочки. — Даже и не думала!
Мне стало смешно.
— Любимая, Зверя ты всё равно не обманешь. Эта кухарка двух метров ростом и с голосом, как у протодьякона. Одинокая, да. Я опрометчиво обещал познакомить её с нашим кузнецом, так что прошу тебя — поспособствуйте с матушкой, будьте так добреньки. А то у меня, сама знаешь, времени сейчас… — я подвинул себе второй табурет и уселся позади свой драгоценной жёнушки. — И вообще о чём мы?.. Я к тебе пришёл и с мыслями о тебе. Ты моя самая сладкая булочка…
А ЭТО КТО ЕЩЁ?
На следующий день, подъезжая у училищу, я увидел странную… мамзель, я бы её так назвал, подметающую новенький тротуар вдоль новенького училищного забора. Удивился ещё, спросил даже у Серафимы:
— Это кто? Дворничиху дополнительную, что ль, наняли?
— Не знаю, — пожала она плечами и чуть наклонилась, чтобы рассмотреть подметальщицу в моё окно. — Может, и наняли. Странновато что-то она для дворничихи одета.
— Да, есть такое. Щеголевата слишком.
Я бы скорее предположил, что барышня, к примеру, учительница… Нет, для учительницы как-то слишком ярко. Кто? Докторша? Опять не похожа. Явная эмансипе и этак с претензией. И серый дворницкий фартук смотрелся на ней убийственно. Впрочем, мало ли какие у человека обстоятельства?
Я опустил стекло со своей стороны и кивнул ей:
— Добрый день! — Ну привычка у меня со всеми знакомыми здороваться, в том числе и со служащими училища, будь он хоть последний кухонный помощник.
— Здравствуйте! — в тон мне сказала Серафима.
Мамзель прекратила скрести метлой по тротуару и поджала губы, уставившись на нас сердитым взглядом. Впрочем, мы уже проехали — нас служба ждёт, не стоять же колом рядом с ней.
А через два урока мы с Серафимой встретились в преподавательской, и она заторопилась ко мне навстречу, сияя глазами, словно готовилась рассказать какую-то необычную новость:
— Илюша! Я узнала, кто это был?
— Кто?
— Ну та, с метёлкой.
— А-а-а! — Я и думать о ней забыл, если честно, тут забот других навалом. — И кто же?
— Репортёрша из модного листка.
— Что ещё за модный листок?
— Ты забыл, что ли⁈ Я ж тебе рассказывала!
— Извини, дорогая! Наверное, рассказывала, но я совершенно не помню ни о каких листках.
Сима коротко вздохнула, дескать: вот вечно!
— После той истории в казино они написали про вас статейку.
— Вот это внезапно! Я думал, это бумажка про наряды?
— Да нет! Это они про себя писали под названием, что это, дескать, не газета, а модный листок. А назывались «Слово истины».
— Религиозное что-то?
Серафима засмеялась:
— Ну ты даёшь! Какое там! Они пытались тут газету издавать типа «Русского голоса либерала». Помнишь, ты рассказывал про заграничный?
— Ну! Так там сплошные г… — я застрял, соображая, как переиначить слово «говны», — г-гадости про Россию пишут!
— Вот и эти недалеко ушли. Только у них денег не хватило ни на редакцию, ни на полноценное издание. Два человека собрались, эта вот мадам да какой-то великовозрастный маменькин сынок. И время от времени свои листки печатали. Напечатают штук десять и на столбах в центре города налепят, дворники потом ругаются, отдирают.
— И чем мы обязаны явлением сей мамзели у наших ворот? Она что — в училище деньги на свои пасквили зарабатывать будет?
— А! Так вот, после казино она написала статейку, в которой вы получились четыре дебошира, которые разнесли до основания приличное заведение, пользуясь своим положением. Особенно тебе досталось за бесчеловечное изувечивание несчастного дитя.
— Не понял… А-а-а! Эта малолетняя хозяйка притона-то — несчастное дитя?
— А ещё тебя, — Серафима хихикнула, — обозвали представителем тлетворной европейской аристократии.
Серго, который только что зашёл и тоже с интересом слушал, немузыкально заржал.
— Ну, допустим… — Меня от подобного выверта сознания тоже нервный смех пробирал. — А чего она тут-то?
— Так на неё общественность подала жалобу. Было разбирательство и суд. Нашли у них в статейках клевету на члена императорского дома, присудили обыкновенно — запрет на въезд в крупные города, на обучение в высших учебных заведениях и на общественно значимые должности.
— Что-то мне кажется, им обоим это и так не грозило.
— Что правда то правда. Ну и высылка, конечно. Иркутск по закону слишком для них большой. И вот ещё, назначили по три тысячи часов исправительно-трудовых работ. Там этот тоже, говорят, ходит. Они вдвоём всю ипподромную теперь подметают.
— И долго они нам глаза мозолить будут? — спросил Серго. — И вообще, я нэ понял — а как же высылка?
— Ждут арестантский вагон. Через неделю, говорят, вернётся в Иркутск. А пока: ночью — домашний арест, днём — метла в руки.
Тут прозвенел звонок на следующий урок и прервал нашу познавательную беседу.
21. ПРИБЫТИЕ В ИНДИЮ
ИЗ ЗИМНЕЙ ЗИМЫ ДА В ЛЕТНЮЮ
Как я и предполагал, Серго пришлось задержаться. Он должен был прибыть через пару недель, когда у прибывших с Кавказа групп завершится их специальная краткосрочная переподготовка. Собственно, Серго и должен был их возглавить.
Тёмыч с Пашкой страдали, что они полетят отдельно от меня — оба отправлялись в Индию привычным порядком, присоединяясь в Иркутске к проходящему с северов военному курьеру.
А нам пришлось воспользоваться грузовым транспортником, потому как я не то что не собирался явиться на юг с голым афедроном, а вовсе даже наоборот — прикрыть его по максимуму. Поэтому — и «Саранча», и «Пантера». Экипажи сразу получились неполные, и в качестве добавочных техников-певцов были приглашены двое тувинцев из числа курсантов-третьекурсников, показавших наилучшие в своей специализации достижения. Конкурс, надо вам сказать, был по тридцать человек на место! В первом потоке-то у нас шестьдесят кадетов, и все они весьма и весьма неплохи уже в своём деле, а не выпустились ещё, собственно, потому что не закончилось освоение второй (технической) специальности. И этим двум счастливчикам, первым из всех отправляющимся в зону реальных военных действий, завидовал весь поток.
Так что состав нашего отряда получился такой: я, Хаген, Швец, Пушкин, техники Сарыг с Урдумаем и три лисы. Транспортник, принявший нас на борт, был уже прилично загружен, в том числе техникой, однако разместились нормально и долетели спокойно.
Высадка в Индии прям ностальгию вызвала. Такая же сутолока и бардак, как в Сирии был. Но, впрочем, подобный неустрой почти во всех военных базах и портах. Поначалу. И это «поначалу» здесь — самое ключевое слово. Потом-то будет всё как в часах — кажная шестерёнка на своём месте. А вот вначале… Тем более, что высадили нас не в главном порту, а поближе к приискам. Чтоб сразу, значицца, к месту боевых действий поближе.