О как интересно!
Дядечка за столом тоже сверкнул глазами.
— А настоящее основание нашего здесь пребывания, — Петя достал вторую папку, совершенно непримечательного вида, — Императорская канцелярия требует проверки. Не все довольны результатами производимых здесь действий. Вот уведомление, которое должны видеть только вы и ваш непосредственный начальник.
А потом мне стало скучно. Я сидел на диване и краем уха слушал, о чём, перебивая сам себя, взахлёб толкует Борисов. Какие-то нормы выработки, утечки, проблемы персонала, состояние сводов… Витгенштейн ещё и вопросы наводящие задавал, будто в добыче рубинов что-то соображает. Потом была вытащена целая куча папок, разложены какие-то документы, и оба этих ненормальных принялись тыкать пальцами в бумаги.
Местами я вообще терял нить разговора. По-русски же всё, а такие дебри…
О! А вот обсуждение возможности завоза армейского публичного дома я понял. Ежели тут, под землёй, не вылезая, месяц отпашешь, да ещё без женской ласки…
Потом они кино обсуждали, потом… Долго это было, одним словом.
Улыбнуло меня то, что расстались Пётр и этот Яков совершенно дружески и явно довольные друг другом.
— Я, думаю, мы поняли друг друга… — заключил Витгенштейн, а Борисов слегка поклонился:
— Не смею вас задерживать, господа.
27. ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ
В СИЛУ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
Мы прошли назад теми же коридорами, вышли к двери с охраной. Петя гонял какие-то свои мысли, смурно поглядывая по сторонам. Оглянулся на меня, словно вдруг вспомнил, что не один пришёл, спросил:
— Ну что? Не заскучал?
— Да не успел. Ты мне по-простому можешь рассказать, чего там?
— По людям — шахтёры в целом казаками довольны. Атаман показал им какое-то кино, они прониклись и обещали всяческую поддержку. Есть нюансы по быту, но это решим…
— Это ты про публичных баб? Быт, ядрёна колупайка… Ты б его ещё культурой обозвал! А синема — это, наверное, про нападение. Я его сегодня тоже смотрел. И тебе бы посоветовал…
— Если советуешь — посмотрим! — бодро заключил Петя.
Мы шли назад, и я рассказал, что мне удалось заказать для Индийского казачьего.
— Скоро Дальневосточной Кампании конец… — Витгенштейн задумчиво смотрел на стены. — Папа говорил, что уже прорабатывают мирный договор. Япы пока упираются, но уже несерьёзно. Значительные мощности высвободятся. Так что и тут скоро всё в норму придёт.
— Ой, твоими устами…
Мы вышли к шагоходам, и пока Пётр переручкался со всеми, Фридрих оттащил меня в сторону и принялся возбуждённо декламировать. Вот не могу другого слова подобрать. У него как мандраж нападёт, так словно деревяшки рубит, а не слова во фразы складывает.
— Илья Алексеевич! Хочу отметить превосходный уровень обороны. При столь ничтожных материальных возможностях. Я бы рекомендовал…
— Стоп! — перебил я его. — Чего ты там рекомендовать можешь — это всё к Афанасию. Только с атаманом согласуй. А мне мозг не вынимай!
— Но…
— Без «Но»!
— Это же ваши деньги! — упёрся Фридрих.
— И что? Ну деньги. Деньги ещё заработать можно. Тут главное — до этой возможности дожить!
— Понятно, — разочарованно протянул принц. — Просто я думал, у вас есть какие-то предварительные мысли.
— Предварительные мысли? Всех негодяев показательно грохнуть! И желательно без потерь среди наших. Вот и обеспечь мне это. В силу моих денежных возможностей.
— Смею заметить, они достаточно велики. Одна награда за амулет маскировки…
— Ты прям при всех-то об этом не кричи! — пришлось притормозить мне его. — Ты просто делай. Лады?
— Хорошо. Я понял задачу. Разрешите выполнять?
— Разрешаю! — по-барски махнул я.
А чего? Если могёт, пускай делает!
И тут принц меня сильно удивил. Он, значицца, встал в позу гордую и твёрдо скомандовал:
— Хотару, мне нужно в телефонную! Срочно! И пачку бумаги! Или большой блокнот.
— Слушаюсь, дядя немецкий принц! — произнёс воздух рядом с Фридрихом голоском младшей лисы. — Идите пока прямо, я дальше укажу…
Во дела! Значит, когда надо, он лис не боится! И даже командовать умудряется! Вот что значит немецкое дворцовое воспитание.
ПЕРВЫЕ «ПОДАРКИ»
Дальше дни превратились в череду прибытий, и охраняющая рубиновый рудник казачья часть наконец-то оказалась в положении именинника, к которому один за другим прибывают родственники, да всё с подарками.
Спервоначалу примчала «Пуля» — аккурат мы с Петром закончили по внутренностям крепости шариться. Выйдя в большой наружный двор, мы имели удовольствие наблюдать за разгрузкой. Атаман самолично принимал пулемёты, и маленькие его медвежьи глазки радостно сверкали из-под густых бровей.
Прибавке чистой воды до посинения обрадовалась кухня, да и общее настроение гарнизона приподнялось.
Дирижабль разгрузился и сразу ушёл назад в Иркутск, приняв на борт разве что почту (по случаю такой оказии).
К ночи, ориентируясь по свету расставленных сигнальных фонарей (электрических, что было весьма непривычно), на то же место спустился «Кречет».
— Ну — принимай, Индия, строительную команду! — гаркнул из открывшегося люка как будто знакомый голосище, и по аппарели пошагали деды — казаки четвёртой очереди, обвешанные личными арсеналами по самое не могу. И впереди — сосед наш, дядька Кондрат. То-то рёв знакомым показался!
— Оно я и вижу, что вы строить собрались! — довольно захохотал атаман, лично встречая и облапливая каждого выходящего. — С прибытием, братцы! Милости просим!
— А коли думаешь, господин атаман, что мы от строительства отлынивать будем — ошибаешься! — заверили его в несколько голосов. — Однако на случай всяческих атак — готовы. Нам бы показали, где кости кинуть, а то там ещё кой-чего выгрузить надо, дирижабля назад торопится.
— Так это мы мигом! — Атаман свистнул: — Савка! Покажь деда́м, куда идти. Да парней кликни живо, с разгрузкой помочь!
По двору затопали ноги, замелькали тени, загромыхала аппарель. Под навесом мгновенно выстроилась целая череда разнообразных пулемётов (по большей части трофейных) и даже пара небольших пушечек, ящики с патронами, снарядами и Бог знает с чем ещё — но, ясно море, с очень нужным!
Моих среди прибывших никого не было — как я, в общем-то, и предполагал. Дядья должны были со следующей группой оборотней прибыть, после военного Кайерканского лагеря, а отец не стал бы за место в дирижабле спорить, если их всего пятьдесят, и дядьки служивые без того локтями толкались.
Мелькали фонари, со всех сторон доносились радостные и деловитые возгласы, и в этой атмосфере всеобщей рабочей суеты утонуло неприятное ощущение от произошедшего днём пердимонокля. Натурально, иначе всю эту ситуёвину назвать не представлялось никакой возможности.
«Я ВСЁ ЗНАЮ!..»
Итак, всё произошло в обеденный перерыв.
Отгудела суета вокруг «Пули». Я принял от её капитана конверт, в котором подробнейше были расписаны ближайшие рейсы и с весёлой душой повёл Витгенштейна знакомить со здешней столовой. Располагалась она также в старинном каменном мешке. Ну в смысле — в прямоугольной коробке непонятного назначения, но громадных размеров. Только и радости, что внутри в любую жару стояла приятная человеку температура.
Внутри — всё как в обычной столовке. Отгороженный кусок под кухню, стойка раздачи еды и большой зал, наполненный хлипковатыми сборно-разборными столиками и складными походными табуретами.
— А что, мебель англы тоже всю поломали? — удивился Витгенштейн. — Или с собой попёрли?
— Ты у меня спрашиваешь? — усмехнулся я. — Я тут ненамного раньше тебя. Как-то не удосужился поинтересоваться, — и, поскольку Петя оглядывался, присматривая нам место, прибавил: — Пошли, официантов тут нет. Еды возьмём, потом сядем.
Вообще, меня радовало наличие таких вот волшебных зданий. А то как вспомню Каракумы… В летнюю жару мы там днём вообще не могли есть, желудок отказывался пищу переваривать. Приходилось утром, по прохладе, и вечером столоваться, когда самое пекло отступало.
Мои размышления перебил донёсшийся сквозь общее равномерное «бу-бу-бу» высокий женский голосок:
— А вы разве не знали⁈ Сам! Настоящий Воронов!
— Не может быть! — ответил второй, тоже женский, смутно знакомый.
— Ну… он, конечно, на самом-то деле не Воронов, а Коршунов, но всё остальное — абсолютное совпадение! — я невольно обернулся на голос и увидел, как телефонистка номер два (Лариса, кажется?), потрясая вилочкой, что-то с жаром доказывает группе стоящих к нам спиной девиц в как бы военной форме. — Даже вот эти забавные выражения, я вам клянусь! Да вы сами с ним поговорите!
Я с трудом подавил в себе желание немедленно сбежать и забаррикадироваться на «Пантере» — и тут увидел взгляд Пети Витгенштейна, направленный на ту же группу дам.
И, что характерно, Петечка не сильно-то и удивился! Так-та-а-ак… Ну, погоди, друг сердешный!
Мы подошли к столу раздачи, что не позволило мне немедленно на Петра насесть. Но когда мы получили обед (тут, извините, не университетская столовая — без выбора: рассольник, каша, хлеб и компот) и уселись за столом…
— Ну что! — опередил меня Витгенштейн, оглядывая натюрморт сквозь артефактную линзу. — Вижу, что повара не воруют, и это уже хорошо. Суп наваристый, ложка не стоит, но густой. Каша… на мой вкус жидковата, я рассыпчатую люблю, зато тоже мяса вон сколько! Ну и компот из сушёных яблочек. Неплохо. А хлеб тут сами пекут?
— Понятия я не имею, где хлеб пекут, Петя! — сердито начал я. — Я тебе что — кашевар?
— А чего злишься-то?
— А ничего! Ну-ка рассказывай, что это за байда про Свадебного Ворона? И даже не отпирайся, я по глазам понял, что ты всё знаешь!
Петечка, конечно, постарался сделать нипричёмный вид, бровки поднимал, супчик ложной помешивал, кушал и хвалил, но я всё равно его прижал. Всё не выпытал. Однако принципиальный ответ получил:
— Илюх, я обещал, что подробностей ты от меня не узнаешь. Слово — понимаешь?