– А читал ли ты, друг мой, скажем, «Воспоминания Адриана» и «Философский камень» Маргерит Юрсенар?
– Читал! Хм. Да эта антикварная коричневая книжица… э-э-э в серийном оформлении… э-э-э объединившая два романа под одной обложкой… э-э-э у меня просто есть. Не здесь, разумеется, а в убежище. Друг мой, – передразнил Гвоздь, – ты бы еще спросил, читал ли я Сартра, Хоукинга, Чосера или какую-нибудь совсем уж Айрис Мердок.
Даня допер: у этих свои проверки на вшивость. Он бы, пожалуй, провалился. Безмазо тягаться с грамотеями на их поле.
– О Хоукинге не спросил бы ни за что. Поток трескучих фраз и бредовых идей… зря его когда-то подняли на такую высоту. А Камю… я вычеркнул его из своего невидимого реестра «книг жизни». Правда «Постороннего» работает только в обществе, обалдевшем от сытости и комфорта.
Гвоздь энергично закивал. Ответил он так, что Даня перестал понимать, о чем идет речь. А вот Философ, кажется, прекрасно понял мастера и очень оживился от его слов.
– Позволь-ка возразить…
И понеслось.
Княгинин муж выглядел сущим доходягой. Невысокий, худой как удилище, бритый под ноль, бледный – бледнее смерти и луны, с синими пятнами под глазами, Философ испугал бы и мертвеца, вылезшего из могилы для ежедневного моциона. Несмотря на заморозки, по лбу у него катились крупные капли пота. «Если этот заморыш переживет зиму, значит, он большой везунчик», – отметил Даня.
Тем не менее, полуживой «боярин» проявлял бурную активность, обмениваясь с Гвоздем фразочками наподобие: «Белая эзотерика? Генон? Уже непригодно…» – «Да, традиция с большой буквы рухнула, идет добивание последних остатков». – «Но есть еще кое-какие бастионы культурного хранительства». – «Стратегия недоадаптации?» – «Именно! массы, сформировавшиеся под влиянием социального рэндом-фактора, нерезистентны». «…будем делать потом? Ты – мастер, я – техник, он – генерал, за кем из нас установка фундаментальных приоритетов?» – «За ним… в нынешних условиях иначе невозможно». – «…авторитарная ориентированность». – «…смириться… мы пусты… нет программы… все начнется с чистого листа». – «Сформулировать основные…» – «Нет, Философ, только из Вольных зон, больше ни у кого нет, ни твердых убеждений, ни должного авторитета…» – «Возможно, ты прав, хотя смириться трудно…»
Гвоздь вынул из кармана потрепанную книжицу.
– Что это? – спросил его собеседник.
– Откровение евангелиста Иоанна. Подарок.
У Философа загорелись глаза.
– Шутишь? У меня тут всего одиннадцать книг… Ты хоть понимаешь, сколько это стоит, если перевести в патроны?
– Зато ты будешь твердо знать, что апокалипсис еще не наступил. Тебе ведь хотелось проверить, не так ли? А текста под рукой не было.
– Не наступил, говоришь? А я-то, признаться…
– Нет. И последнему Чакравартину являться рано.
– Чистка?
– Не исключено. Но, скорее, шлепок по попке. Кажется, в первой половине века люди несколько заигрались.
– Слишком заигрались или же играли не в то?
– Я не знаю.
«Боярин» отер пот со лба.
– Подожди меня. Я… сейчас.
Философ зашел в домик, стоявший посреди двора и более всего напоминавший отремонтированную кочегарку, причем лишь самую малость отремонтированную. Пока он отсутствовал, Лиза продолжала терзать токер. Гвоздь потянулся, закинув руки за голову, и со счастливой улыбкой сказал:
– Еще остался кто-то. А ведь он не мастер-хранитель и даже не профессор в подземном университете «секретников»! Просто упрямый умник.
Даня не ответил. Он мысленно просчитывал варианты: успевают они к Прялке до вечера или не успевают, и если выйдет облом, в какую дыру им тыркнуться.
Философ принес Гвоздю общую тетрадь в картонном переплете. Открыв ее и перелистнув страницы, исписанные крупным ровным почерком, он показал: тетрадь заполнена примерно на две трети.
– Отдарок, мастер Гвоздь.
Тот бросил на собеседника вопросительный взгляд.
– Это «Хроника Братцевского замка». Не беспокойся, копия. Я писал «Хронику» в двух экземплярах, будто знал, что вы приедете. Знаешь, зачем я взялся ее вести? Просто… просто им, – он показал на двух малолеток, копавшихся в грязи у стены «замка», – должна остаться хоть какая-то память о нас.
Даня подсел поближе и принялся читать первые страницы.
«1 июля 2052 года. Нас собралось семь человек: генерал Федоров, Хлыщ, Лиза, Голос, Марина, Узбек и я. Федоров сказал: „Это видное место, к тому же очень удобное. Люди будут стекаться к нам". Вероятно, он прав.
20 июля. Мы решили хорошенько отремонтировать и привести в порядок гаражи рядом с бывшей ж/д платформой Братцево. Впоследствии наше убежище можно будет основательно укрепить.
5 октября. Массовое нападение оборотней.
6 октября. На этот раз оборотни объединились с упырями.
7 октября. Очень много оборотней. Все канавы вокруг нашей крепости завалены их телами. Марина ранена и потеряла много крови.
19 октября. Вот уже месяц как оборотни непрерывно атакуют нас.
24 октября. Марина выздоровела, правда шрамик у нее на скуле останется.
2 ноября. Во время их последнего штурма погиб Хлыщ, а Голос ранен в руку. Кажется, рана загноилась.
12 ноября. Федоров велел мне любыми правдами и неправдами собирать библиотеку. Бензин и патроны на приобретение книг он даст. Но ведь это такой редкий товар!
10 декабря. Мы приютили мальчишку по имени Вася Громов. Он чуть не умер от целой тарелки лапши.
12 декабря. Федоров ранен во время очередного нашего рейда на склады гоблинов. Он сказал: «Если я умру, ни в коем случае не бросайте форт! Защищайте его».
26 декабря. Генерал пошел на поправку…»
Лиза устало опустила руки. Даня обреченно спросил у нее:
– Облом?
– А литр спирта у тебя найдется?
– Найдется, Лиза.
– Тогда стакан нам, а остальное – Бене.
– Где, когда он нас встретит?
– Через пятнадцать минут у ворот.
– Вот спасибо!
– И еще. Ты для всей Москвы, блин, как приз хрустальный. Лучше бы ты не разбился на какой-то там прялочной хреновине, пусть она и такая из себя, блин, затейная. Пусть бы ты лучше вернулся на место и опять взялся за наше общее дело. Давай! Все имеют на тебя крепкую надежду.
Услышав слова «общее дело», Даня дернулся как ошпаренный. Он и не мечтал так быстро получить ответ от людей, которых два месяца назад взбудоражил маленькой озорной победой над всесильным каганом… «Общее дело»… Значит, надо потихоньку объединять наличные силы Севера и Юга Москвы. Команды, зверье этакое, никогда раньше не объединялись, но они ж и появились совсем недавно. Может, лет семь назад или далее пять. Нет опыта.
– До сих пор всегда возвращался, Лиза.
…Провожая Даню, княгиня Братцевская сказала ему:
– Знаешь, так хочется, чтобы все это гоблинское отребье залезло бы туда, откуда вылезло. Оборотней бы с упырями позабирали… И все! И никто нам жизнь не портит!
– Они бы и сами рады, да дверь на ту сторону захлопнулась. Ходу им нет назад.
– Слышала. Но ты меня, блин, не лечи, дай бабе помечтать вволю. Мир без гоблинов… красота!
Почесав лоб, генерал ответил:
– Э! Всегда найдется, откуда вылезти гоблину. – Припомнив Исидора Пламенного Фонтана, он добавил:
– Если не будет натуральной нелюди, нелюдь полезет из людей.
– Ну ты заверну-ул… Стой! – Она схватила за плечо Даню, уже почти нырнувшего в Гэтээс. – Живи дольше сегодня!
– И ты.
На единственной замковой башенке лениво полоскался флаг: ослепительное золотое солнце на белом фоне.
Глава седьмаяСПАСАТЕЛЬНЫЙ ОТРЯД
Гэтээс ушел на север. Тэйки сделалось тоскливо. Катя попросила ее заняться какой-то домашней ерундовиной, хозяйствишком, но Тэйки лишь отмахнулась.
Нет, первые минут пять она твердо помнила: Даня ее любит. Даня точно ее любит! Разве может быть на свете подарок больше этого? Она чуть только не летала! Ей не было так легко с того дня, когда генерал залез в одну постель с Катькой…
Но пять минут прошли, и она почувствовала себя неуютно. Если любит, почему удрал? Да дела у него, очень важные дела! Но разве она, Тэйки ничуточки не важна? Ладно-ладно, она его понимает, она ему обузой не будет, она и сама – боец! Но почему Даня уехал и ничегошеньки своей любимой не сказал о том, куда и зачем уехал? Вот мадам говорит: «Секретное и очень опасное дело…» – значит, ей он все-таки рассказал кое о чем! Ну, хорошо, не рассказал, но на часок-другой он ведь мог задержаться? А лучше бы на денек. Что у него там – горит?! Глупо, нелогично, бестолково. Словом, как все у мужиков делается. Сказать самые важные слова за последние три года и тут же удрать. Ну сказал бы хоть вчера! У них была бы ночь…
В этот момент Тэйки обнаружила, что лежит на диване лицом к стене, а по щекам бегут слезы, наглые слезы, позволившие себе такое самоуправство…
Данька, ну как ты мог, отчего ты медлил, почему только сегодня решился? Боялся? Да не ври. Правда, боялся? Я уж и не знаю, верить тебе или не верить… А кого боялся-то? Меня? Какой же ты глупый! Правда, я тоже опасалась: вот так никогда и не подойдешь, тогда придется как-то самой… А теперь еще лучше удумал! Вдруг тебя там прибьют? По всему видно, есть у тебя такое опасение. И я тогда буду знать только, вот, мол, любил меня генерал Даня, а ничего из его любви не вышло. Или ты не хотел этого?
Она вскочила с дивана. Вот это серьезная мысль. Вот это не по-детски нарисовалось. Выходит, ты не хотел со мной заняться… нет, надо как-то помягче… ты не хотел сделать меня своей, чтоб я не мучилась, если стану послезавтра вдовой? Так? Так. Та-ак… Чтоб я легче с кем-нибудь еще утешилась? Да за кого ты меня, сволочь, принимаешь?!
– Гад какой! – крикнула Тэйки невидимому генералу, и Катя посмотрела на нее с тревогой.
Нет, не туда мысли пошли. Какую-то важную вещь она потеряла. Очень важную. Да. Ой… Мы ведь шкурой-то своей рискуем регулярно, раз в неделю, ну раз в декаду… И этого бояться нечего, этого никто не боится, просто мы так живем. А Даня испугался. Стало быть… стало быть… работенка у него гибельная. Вчистую гибельная работенка. Данька, выходит, не чаешь ты вернуться? Выходит, шансов-то у тебя на самом донышке? И ты решил меня пожалеть. Решил за обоих выбрать, как нам жить. Это ты зря, парень, но… неужели так мало шансов?