Кобрин кивнул.
– Но мировая революция, стало быть, так и не произошла?
– Не произошла, Витя. И даже больше того, в самом конце XX века не стало Советского Союза.
– ЧТО?! – На миг Сергей подумал, что не стоило этого говорить и Зыкин все-таки не выдержит, сломается. Не сломался, выдержал. Только глаза внезапно потухли, и голос полностью лишился эмоций, став окончательно безжизненным, будто речь снабженного блоком искусственного интеллекта примитивного робота:
– Продолжай.
– Внешние и внутренние враги все-таки добились своего, и СССР распался в самом начале 90-х годов. Бывшие союзные республики быстро позабыли, что были «братскими», и стали так называемыми «независимыми государствами». Но Россия, объявившая себя наследницей Советского Союза, не сдалась, и все последующие годы пыталась что-то изменить. Ей это удалось. Но капиталистические страны тоже сдаваться не собирались, и все шло к новой мировой войне. И в этот момент ученые открыли гипер… э-э… возможность путешествовать к дальним звездам. Вот так и образовалась Земная Федерация – объединение множества планет под единым руководством. Но вскоре и она начала распадаться – помнишь, я уже рассказывал? Начались бесконечные войны за независимость, а на самом деле – за деньги и еще раз за деньги.
Товарищи снова замолчали.
Поколебавшись, Кобрин достал практически опустевшую фляжку, сделав глоток спирта. Хотелось надраться вдрызг, до беспамятства. Чтобы хоть на несколько часов, но забыть все то, чему он оказался свидетелем за эти дни. Забыть о том, что он вынужден был рассказать особисту. Но – нельзя, ему еще товарища к своим вывести нужно, благо совсем ничего осталось, буквально километра три-четыре. Спасибо полученной в будущем информации, очень помогла.
Прикрыв глаза и ощущая, как выпитый спирт растекается по телу теплой волной, комбат припомнил события сегодняшнего дня. Выехали, едва рассвело, и перли с «огромной» скоростью километров 15–20 в час по едва различимой грунтовке почти до обеда. Затем дорога закончилась обрушившимся от времени мостиком через не особо и широкий ручей – судя по набитой узенькой тропке, в этом направлении местные ходили исключительно пешком, перебираясь через ручей по двум замшелым бревнам. Мотоцикл, как ни жаль, пришлось бросить, откатив подальше в заросли и закидав ветками. Дальше шли пешком. Комбат тащил на себе пулемет, трофейный ранец с припасами и патронами и оба автомата, Зыкин, несмотря на первоначальный протест, топал налегке. Впрочем, уже через километр особист вынужден был признать, что командир прав – ходок из него оказался никакой. Еще и в мотоциклетной коляске его прилично растрясло: по такой-то дороге! Спустя пару часов движения с частыми остановками товарищи обнаружили эту поляну. Где, наконец, и поговорили…
Тяжело вздохнув, Кобрин незаметно взглянул на контрразведчика. Витьку ему было искренне жаль, поскольку капитан отлично осознавал, какой огромный массив информации он на него вывалил. И еще какой информации! Тут и привыкшему к подобному человеку будущего тяжко бы пришлось, а уж далекому предку? Такого разрыва шаблона лейтенант определенно еще ни разу в жизни не испытывал, а ведь он еще и ранен! Меньше часа назад парню все казалось таким простым и понятным: вот мы, а вот противник. Он пока наступает, но мы вот-вот встанем в глухую оборону, ослабим немца, переварив его передовые силы, – да и погоним обратно. Но все оказалось совсем не так просто. И будущее тоже оказалось… непростым.
Комбат прекрасно понимал, что сейчас творится в душе товарища. Из окопов оно всегда так кажется: вот только победим – и все станет просто прекрасно, куда лучше, чем было ДО войны. И вдруг выясняется, что ПОСЛЕ войны станет только хуже. Пусть и не сразу, но станет. Снова будут войны, пусть и необъявленные; снова станут погибать твои боевые товарищи, а страна – тратить столь нужные ей средства на то, чтобы не быть сожранной ждущими реванша кровожадными соседями. И не важно, сколько до тех соседей – тысяча километров или десяток световых лет. Да и какая, собственно, страна? Ведь той, в которой ты родился, которой служил и защищал, больше нет…
«Извини, Вить, – мысленно проговорил Сергей. – Но иначе я не мог, никак. Ты ДОЛЖЕН БЫЛ знать. Так честнее. А что не все рассказал – так и не нужно тебе знать ВСЕГО. Но ты выдержишь, я в этом абсолютно уверен. Еще бы донести это знание до высшего руководства, но как, как?! Простого комбата, еще и потерявшего свой батальон, а сейчас и вовсе оказавшегося в немецком тылу, уж точно слушать не станут. Да и времени почти не осталось, скоро меня вернут обратно – и все».
– Слышь, командир, – подал голос Зыкин. – Но нужно же что-то делать, как-то все то, о чем ты знаешь, до наших довести? И про ход войны, и, самое главное, про то, что дальше будет?
– Нужно, – без особого энтузиазма согласился Сергей. Не рассказывать же парню, что до своих дойдет исключительно комбат Минаев и никак не капитан Кобрин. – Очень даже нужно. Вот только как? То, что мы с товарищем Карбышевым познакомились да жизнь ему спасли, очень хорошо и даже замечательно, только мало этого. Он, конечно, фигура серьезная, даже на уровне Генштаба, но вряд ли помочь сумеет.
– Это как так? – заинтересовался особист.
– А вот сам посуди, Витя. Ну, не рассказывать же ему о том, что я из будущего? Все равно не поверит, каким бы профессионалом ни был. А без этой веры вся моя информация – просто слова. Да и кто я такой? Всего лишь простой командир батальона, каких в армии тысячи. Кто меня слушать станет?
– Ну, я же поверил?
– Поверил, – согласился Сергей. – Только тут вот ведь какое дело, Вить. Во-первых, когда мы с тобой, гм, познакомились ночью 22-го, у тебя времени на размышления практически не было, верно? Уж больно быстро события происходили. – Младший лейтенант осторожно кивнул. – Во-вторых, ты парень молодой, мозги у тебя лишней информацией не забиты и взгляд, так сказать, незашоренный. В-третьих, мы с тобой плечом к плечу воевали, и ты неоднократно убеждался, что все мои «предсказания» относительно немецких планов сбывались. И, наконец, самое главное: согласись, к моменту нашего разговора ты уже БЫЛ ГОТОВ услышать от меня нечто необычное, не укладывающееся в привычные рамки? Поскольку давно стал подозревать, что я не совсем тот капитан Минаев, которого ты знал несколько лет. Вот ты и поверил. Понял?
– Понял, – тяжело вздохнул Зыкин. – Эх, был бы ты командиром дивизии или вовсе командармом…
Неожиданно глаза лейтенанта вспыхнули надеждой:
– Слушай, Степаныч, ты ж все наперед знаешь и воюешь отлично! И батальон спас, и немцев окоротил, и войска из окружения помог вывести. Может, тебе скоро повышение будет? За такие-то заслуги? Тогда и послушают?
– Ох, Витя. – Кобрин с иронией взглянул на товарища. – Хорошо ты сказал, вот только, боюсь, фрицы этого ждать не станут. И вообще, вспомни, о чем я раньше говорил? Действия одного только нашего батальона УЖЕ внесли в ход войны определенные изменения, а через полгода-год ценность моей информации и вовсе окажется нулевой. Так что мимо.
– Мимо, мимо… – пробурчал тот. – Ладно, глупость, не подумавши, сморозил. Кстати, Степаныч, спросить хочу: а когда ты вообще сюда… ну, это, попал типа?
– Поздно попал, Витя, – шумно вздохнул Кобрин, вспоминая, как очнулся на скрипучей койке в комнате Минаева. – Примерно в полпервого ночи. Эх, мне бы хоть на сутки-другие раньше к вам попасть! Глядишь, и куда больше бы сделать успел. Так что, перемудрили что-то наши секретные ученые, когда меня сюда отправляли. Промахнулись слегонца.
Товарищи помолчали, размышляя каждый о своем. Неожиданно Зыкин сообщил:
– А знаешь что я думаю, командир?
– Ну?
– Все они правильно сделали, вот что!
– Это еще почему? Поясни? – искренне заинтересовался Сергей, удивленно взглянув на мамлея.
Особист хмыкнул:
– Ты ж сам пару минут назад сказал, что у меня той ночью времени на размышления не было, помнишь? А если б было? И не только у меня, но и у начштаба нашего вместе с товарищем политруком? Нет, я про мужиков дурного слова не скажу, дельные командиры, вот только слушать тебя ни разу б не стали. Да и я тоже скорее всего. Арестовал бы – и всех делов. Так что все правильно эти ваши ученые сделали. В самую точку попали.
Кобрин задумчиво промолчал, просто не найдя, что ответить: о подобном он как-то не подумал. А ведь Зыкин полностью прав! Хрен бы ему позволили поднять батальон, окажись в расположении другие командиры! Даже если бы каким-то чудом и поверили, не решились бы ничего предпринимать, не уведомив комполка. Который, понятное дело, и слушать бы ничего не стал. В итоге повязали бы его да отправили куда следует. На чем бы все и закончилось, не начавшись. Немецким снарядам и бомбам нет никакой разницы, казарма ли, склад с боеприпасами или гарнизонная гауптвахта.
– Ладно, Вить, ты прав. Еще минут десять отдыхаем и снимаемся. Как рана? Терпимо?
– Да нормально рана, жить можно, – отмахнулся тот. – Слушай, Степаныч, я вот только одного в толк взять не могу… – Зыкин колебался, словно никак не мог решить, задавать ли следующий вопрос. – Вроде все понял, кроме одного: а ЗАЧЕМ, собственно, ты здесь? К чему все эти сложности, разумами там меняться – и все такое прочее?
Вот и приехали. Именно этого вопроса Сергей больше всего и боялся с самого начала разговора. Что ж, придется отвечать… вот только, как бы так ответить, чтобы и не сильно соврать, и всей правды не сказать?
– Вот скажи, Витя, ты кинофильм «Чапаев» смотрел? Вижу, смотрел наверняка, и не один раз. Неужели не хотелось тебе тогда на берегу с пулеметом и парочкой гранат оказаться, чтобы Василий Иванович живым доплыл? Долбануть по белякам из «максима» длинной очередью, а после еще и гранатами добавить, чтоб наверняка? Вот и я примерно так же. Вам помочь, себя проверить… Прости, но большего я тебе, сам понимаешь, рассказать не могу. Права не имею, поскольку подписку о неразглашении давал. Понимаешь?
– Понимаю, что почти ни хрена не понимаю, – набычился товарищ. – Ладно, после еще поговорим. Так что, уходим? Вон как пушки долбят и пулеметы уже слыхать, видать, совсем недалеко осталось.