– Все понял, Васильич? Справишься? Сам понимаешь, некого мне, кроме тебя, послать, опытных командиров у меня – раз-два и обчелся… – Михайлов внимательно взглянул в его глаза, отчего Сергею на миг даже стало неудобно: полковник искренне верил, что разговаривает со старым товарищем, с которым вместе громил японцев на Халхин-Голе. В следующую секунду Кобрин взял себя в руки. Блин, да какая разница? Сейчас он и есть подполковник Сенин, остальное неважно.
– Понял, конечно. Справлюсь. Сколько держаться?
– Недолго, Сережа, на этот раз недолго. Город все равно не удержим, так что нам нужно всего часов пять, может, даже и того меньше. Но фашист должен крепко поверить, что отходить сейчас мы не собираемся. И более того – начинаем еще один контрудар. Как возьмешь деревню, вставай в оборону – и стой, пока приказ отступить не придет. Пусть думают, что ты дожидаешься подхода основных сил.
– А он придет? – не удержался капитан, тут же об этом пожалев. Не хватает только, чтобы Михайлов решил, что он внезапно смалодушничал.
– Придет, – твердо ответил комдив. – Обещаю. За четыре-пять часов тут все так или иначе закончится. Не будет связи – ровно в три отступай к переправе.
– Это тоже приказ?
– Именно что приказ. Мой личный приказ. После трех часов дня вам там делать нечего. Если сильно повезет, глядишь, подмога немцам до этого времени так и не успеет подойти, так что отступишь без боя. Но это вряд ли, честно тебе говорю. Успеют, конечно, чтоб им…
– А откуда вообще известно, что они именно на меня попрут?
– Так с другой стороны никак, – почти весело хмыкнул Михайлов. – Тот мост, что ты вчера на рассвете захватил, ночью взорван. Грамотно взорван, не сразу и восстановишь. А все известные броды вместе с прилегающим берегом – заминированы. На мелководье притопили несколько битых танков, тоже, разумеется, с секретами внутри. Начнут из воды тягать – рванет так, что мало не покажется. Был брод – станет омут. Если не захотят тратить время на разминирование и переправу, обязательно в твою сторону повернут. А если захотят – уж точно не твоя проблема, до реки наш артдивизион дотянется, благо боеприпасы им подвезли. Устроят им пламенный артиллерийский привет. Понятно объяснил?
– Так точно. Разрешите выполнять?
– Ты только выживи, Сережа. – Михайлов сильно похлопал комбрига по плечам. – Выживи, у тебя хорошо получается выживать, как я заметил. Мы столько вместе прошли, так что давай не нарушать традицию. И больше не геройствуй, убедительно прошу, ни к чему это теперь. Просто притормози фашиста и уходи. Все, больше не задерживаю, тебе еще на переход время нужно. Свободен. И – удачи.
– Увидимся, тарщ полковник. Не переживайте, нет у меня сегодня настроения героически погибать. Негероически, впрочем, тоже. Так что вернусь, куда денусь.
Выйдя из штабной палатки, Кобрин до хруста потянулся и задумчиво хмыкнул. Вот так-то вот, товарищ курсант… Все возвращается на круги своя. Уроборос, блин! Змея, кусающая свой хвост. С чего начинали, тем и заканчиваем. Вчера с утра отбивали мост и станцию, сегодня – деревня, где закрепились в ожидании подхода подмоги фрицы. И все тот же приказ: задержать, затормозить, остановить. Чтобы дать возможность нормально перегруппировать войска, подготовив отступление. С другой стороны, чему, собственно, удивляться? Все это огненное лето и состояло из бесконечных ударов и контрударов, окружений и прорывов из них, отступлений и вгрызания в землю с приказом стоять до последнего, но врага не пропустить…
А почему именно они – более чем понятно. Сто первая танковая – самая «свежая» дивизия на этом участке фронта, всего только вторые сутки воюет. Некем заменить. Даже несмотря на более чем серьезные потери. Хотя, с учетом присланных комдивом танков и «приблудившегося» «Т-34» мамлея Саблина, под командованием Кобрина оставалась более чем серьезная сила. Не полнокровная бригада, конечно, как сутки назад, но и отнюдь не батальон. Плюс пехота со средствами усиления, не понесшая таких потерь, как танкисты.
Так что ничего, херры носители общечеловеческих ценностей и прочей содомии, рано радуетесь, еще повоюем!..
Собственно говоря, занятая гитлеровцами деревня осталась исключительно на довоенных картах да в воспоминаниях жителей, покинувших родные места еще в первые дни Смоленского сражения. Пока здесь стояли части Красной Армии, достаточно крупную деревню, по местным меркам – практически село, неоднократно утюжило люфтваффе и обстреливала артиллерия. Позавчера немцы выбили из населенного пункта потрепанный пехотный полк, который, несмотря на жуткие потери и постоянную нехватку боеприпасов, ухитрился продержаться против превосходящих в несколько раз сил противника несколько суток. Вот только от поселения к этому времени практически ничего не осталось: вместо большинства домов торчали лишь закопченные печи с обрушенными ударной волной дымарями, остальные строения, если и не были раскатаны по бревнышку прямыми попаданиями, лишились крыш или кособоко осели. Даже деревьев, в зелени которых некогда утопала деревня, почти не осталось – вместо фруктовых садов из перекопанной воронками, обожженной пламенем войны земли торчали лишь обрубки стволов со срезанными осколками сучьями. Многочисленные хозяйственные постройки выглядели ничуть не лучше, будучи частично сожженными, частично – разрушенными взрывами бомб и фугасных снарядов. Огороды изрезали извилистые ходы сообщений, стрелковые ячейки и пулеметные точки, обложенные обгорелыми бревнами; в стороне от окопов виднелись узкие противовоздушные щели, где бойцы пережидали бомбардировки. Искореженные взрывами, раздавленные гусеницами «сорокапятки» так и остались стоять в полузасыпанных капонирах: артиллеристы сражались до последнего, продолжая стрелять прямой наводкой до тех пор, пока фашистские танки не принялись утюжить их позиции. Судя по количеству подбитых вражеских бронемашин, свои жизни они продали дорого…
Времени даром гитлеровцы не теряли, углубляя оплывшие от близких взрывов окопы, отрывая новые, готовя и маскируя позиции для противотанковых орудий, закапывая в землю танки или пряча их в руинах уцелевших домов и сараев. Подбитую бронетехнику оттаскивали к шоссе, где ее должны были осмотреть ремонтники. Похоронная команда стаскивала в щели и воронки тела погибших красноармейцев, присыпая их землей: не хватало только подхватить от разлагающихся унтерменшей какую-нибудь заразу! Как выразился унтер Крабе, пряча в карман несколько обручальных колец, пробитый осколком серебряный портсигар и золотой нательный крестик, «эти проклятые большевики даже после смерти способны навредить порядочному европейцу»…
Поставленная командованием задача не слишком отличалась от приказов, что получали в эти же дни советские командиры: закрепиться и отбивать контратаки русских, пока не подойдет подкрепление. Не то чтобы село имело какое-то особенно важное стратегическое значение, просто располагалось оно на перекрестке двух шоссированных дорог, весьма удобных как для удара в направлении города, так и для отступления из него. Поскольку вчерашним вечером русским каким-то образом удалось деблокировать и вывести значительную часть попавших в окружение войск, немецкие командиры предположили, что после перегруппировки противник может попытаться ударить в этом направлении, подрезая фланг охватывающим Смоленск частям. И в срочном порядке перебрасывали сюда свежие войска взамен практически полностью разгромленной моторизированной группы, рассеянные русскими танками жалкие остатки которой до самого утра выходили к своим.
Бригада Кобрина и должна была обозначить «начавшийся» новый контрудар; самый наконечник нацеленного в сторону пригорода Смоленска танкового копья. Тем самым заставив фашистов поверить, что в ближайшие дни город никто сдавать не собирается. Силы для выполнения приказа комдива имелись: после подсчета всех вчерашних потерь и прибытия пополнения под началом Сергея оказалось почти полсотни боевых машин. К сожалению, средних и тяжелых танков было всего шестнадцать, четыре «КВ» и дюжина «тридцатьчетверок». Остальные – легкие, разных серий, даже несколько двухбашенных пулеметных образца 1931 года и пулеметно-пушечных образца 33-го, непонятно каким образом вообще доживших до августа. Использовать которые, с точки зрения Кобрина, имело смысл разве что для разведки, в качестве связных или против безоружного автотранспорта и легкобронированной техники, тараня ее и давя гусеницами живую силу. Во всем остальном эти братья-близнецы британского пехотного «Виккерса» Mk.E были не более эффективны, чем немецкий «Pz-I», несколько превосходя его по толщине брони, но уступая в скорости.
Изучая в будущем историю, Кобрин искренне недоумевал, отчего советская закупочная комиссия выбрала из двух предложенных англичанами моделей именно пулеметный вариант, а не «тип В», с «нормальной» пушечно-пулеметной башней? Уж не приснопамятный ли «великий стратег» Тухачевский, большой сторонник легких танков в огромных количествах, к этому странноватому выбору руку приложил? Хотя нет, вряд ли, в те годы он уже не был замнаркома обороны, командуя Ленинградским военным округом. Между прочим, сами британцы этот танк на вооружение собственной армии так и не приняли, предпочитая продавать на экспорт.
И все же сорок семь танков представляли собой весьма немалую силу…
Глава 15
Окрестности Смоленска, август 1941 года
Разумеется, по дороге, подставляя танки под огонь ПТО, комбриг наступать даже не собирался. Обозначить начало «контрудара» – это всегда пожалуйста… но исключительно до определенного момента. Непробиваемым утюгам «КВ» немецкие бронебойные, как выяснилось вчера, глубоко до одного места практически с любой дистанции. Лишь бы гусеницу случайно не расколотили. «Тридцатьчетверкам» 37-мм ПТО тоже неопасны, главное, не подставлять борт под более серьезные калибры. А вот легкие танки пожгут без особых проблем, так что и пытаться не стоило. Жаль только, что времени нормально подготовиться, вдумчиво поработать с картой и разведданными не имелось, а действовать «по обстоятельствам» Кобрин терпеть не мог еще со времен приснопамятной Вирджинии. Ну, что ж теперь поделаешь? Импровизировать так импровизировать, надеясь исключительно на героизм и боевую выучку экипажей. А в своих танкистах Сергей не сомневался ни секунды – видел вчера в деле. Плюс немножечко удачи и знаменитый русский авось, разумеется. Последнее – ни в коем случае не в дурном смысле: так уж исстари повелось, что порой только это и спасает. Поскольку просчитать подобное не хватит сил ни у гитлеровского командира, будь он хоть семи пядей во лбу, ни у тактического компьютера с самым совершенным в мире блоком искусственного интеллекта…