Один мне предложил набрать товару,
А вот сейчас портной меня зазвал,
Чтоб показать атлас, что им был куплен
На платье мне, и кстати мерку снять.
Заехал я в страну воображенья?
Иль город здесь лапландских колдунов?22
Входит Дромио Сиракузский.
Вот вам, сударь, деньги, которые вы велели принести. А где же образ древнего Адама, вырядившегося по-новому?23
Какие деньги? И какой такой Адам?
Не тот Адам, что когда-то стерег рай, а тот, что ныне сторожит тюрьму, одетый в кожу жирного тельца, заколотого для блудного сына; тот, что шел за вами, как злой дух, и хотел отнять у вас свободу.
Я не понимаю тебя.
Нет? Да ведь это так ясно. Ну, тот контрабас в кожаном футляре; тот, что сажает в свой карман усталых путников, чтобы они отдохнули; жалеет разорившихся людей и доставляет им даровые квартиры, а сам свой досуг употребляет на то, чтобы дубинкой творить более великие чудеса, чем мавр своим копьем?..
Как! Ты говоришь о приставе?
Ну да, о начальнике стражи, чей долг — тянуть к ответу тех, кто не платит долгов; о том, кто заключил, что всем людям хочется спать, и потому готов дать любому постель в местах заключения.24
Ну, ладно, заключи этим свою болтовню. Уходит какой-нибудь корабль ночью? Можем мы уехать?
Как же, сударь! Час назад я докладывал вам, что судно «Поспешность» отплывает ночью; но вас задержал пристав на пароме «Отсрочка», и вот в мешке ангелочки,25 посланные освободить вас.
Ну, малый с толку сбился, как и я!
Мы оба здесь во власти заблуждений.
Спасите нас, святые силы неба!
Входит куртизанка.
Как рада, Антифол, я встретить вас.
Вы отыскали, вижу, ювелира:
Ведь вот та цепь, что обещали мне?
Не искушай! Отыди, сатана!
Сударь, неужели это госпожа Сатана?
Это сам господин черт.
Нет, хуже; это чертова бабушка, явившаяся сюда в образе женщины легкого поведения. От этого и происходит, что когда женщина говорит: «Прокляни меня, господи!», то это все равно как если бы она сказала: «Сделай из меня, господи, женщину легкого поведения!» Ведь в писании сказано, что дьяволы являлись людям в образе легких и светлых ангелов;26 свет происходил от огня, а огонь жжет; следственно, потаскушка также может обжечь: не подходите к ней!
Шутник вы, сударь, как и ваш слуга.
Пойдем ко мне? Дополним наш обед?
Господин мой, если будет жидкое кушанье, так приготовьте длинную ложку.
Почему, Дромио?
Да потому, что кто ест с дьяволом, у того должна быть длинная ложка.27
Отыди, бес! Какой с тобою ужин?
Ты чародейка, как и все твои.
Аминь, аминь, рассыпься, уходи!
Верните перстень, взятый за обедом,
Иль дайте цепь, обещанную мне, —
Тогда уйду и вас смущать не буду.
Другим чертям обрезок ногтя нужен,
Булавка, капля крови, волосок,
Орешек, косточка от вишни; этой —
Дай дорогую цепь!
Побойтесь, господин мой! Не давайте,
А то нас дьявол в цепи закует!
Прошу, отдайте мне кольцо иль цепь;
Надеюсь, обмануть вы постыдитесь,
Исчезни, ведьма! — Дромио, идем!
«Не чваньтесь, дама», — говорил павлин.28
Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский уходят.
Ну, Антифол с ума совсем сошел,
Иначе б так себя он не унизил.
Он взял кольцо, ценой дукатов в сорок,
И обещал дороже цепь взамен;
Теперь же дать не хочет ничего.
Чем объяснить, как не безумьем явным.
И это, и его внезапный гнев,
И за обедом тот рассказ безумный,
Что дома дверь замкнули перед ним?
Жена болезнь его, конечно, знает,
А потому и не впустила в дом.
Мне надо к ней отправиться сейчас же
И рассказать, что, вдруг сойдя с ума,
Ко мне ворвался он и силой взял
Мое кольцо; да, надо так сказать.
Дукатов сорок! Их нельзя терять.
(Уходит.)
СЦЕНА 4
Улица.
Входят Антифол Эфесский и пристав.
Не бойся за меня: не убегу;
Уйду тогда, когда внесу сполна
Тебе всю сумму должного залога.
Моя жена расстроена сегодня
И не поверит так легко слуге,
Что мог быть арестован я в Эфесе.
Да это, правда, трудно и понять.
Входит Дромио Эфесский с веревкой.
Вот мой слуга; принес, должно быть, деньги. —
Ну, как дела? Что я велел, принес?
А вот; уж этого на всех вам хватит.
А деньги где?
Я, сударь, их истратил на канат.
Пятьсот дукатов — на канат, бездельник?
Что? О, за столько я пятьсот куплю.
Да на какой конец ты послан мной?
Купить конец веревки; вот он, нате.
На, получи, вот этим же концом.
(Бьет его.)
О, сударь, будьте терпеливей!
Терпенья надо пожелать мне: ведь невзгоду терплю я.
Ну, ты, сдержи язык.
Если он сдержит свои руки.
Сын потаскухи, бесчувственный негодяй!
Я хотел бы быть бесчувственным, чтоб не чувствовать ваших ударов.
Ты только удары и чувствуешь, как осел.
Я и в самом деле осел; можете убедиться в этом по моим длинным ушам. — Я служу ему с того часа, как родился, и до сих пор ничего не получил за службу из его рук, кроме побоев. Если мне холодно, он согревает меня ударами; если жарко, прохлаждает ими; меня будят пинками, если я заснул; поднимают ими, если сижу, провожают ими, когда ухожу из дому, и встречают, когда возвращаюсь. Я постоянно ношу их на спине, как нищая — своего ребенка; и, когда он искалечит меня, я так и буду с ними ходить за милостыней из дома в дом.
Идем, идем: вот и моя жена.
Входят Адриана, Люциана, куртизанка и Пинч.
Сударыня! Как говорится, respice finem — помните о конце, а еще лучше пророчество попугая: «Берегись конца веревки!»
Да замолчишь ли ты?
(Бьет его.)
Вот видите? Иль не безумен он?
Да, эта грубость выдает его. —
Мой добрый доктор Пинч,29 вы заклинатель:
Верните же бедняге здравый смысл.
Я заплачу вам, сколько захотите.
Как взор его пронзителен и горд!
Заметьте же, как он дрожит в припадке.
Позвольте руку мне — пощупать пульс.
Пощупайте и выслушайте ухом!
(Бьет его.)
Прочь, сатана, вселившийся в него!
Беги, сокройся пред святой молитвой