— Хек, — дернувшись, беляк повалился набок, а мальчишка был уже у двери.
Отодвинув засов, распахнул дверь настежь. Из амбара первым выскочил матрос, схватил винтовку часового и сдернул с него пояс с подсумками. Вслед за матросом выбежали и остальные.
— Ходу, — махнул Иван рукой, и все нырнули в кукурузу. По лицам захлестали перистые листья, запахло ночной прохладой.
Сопя и спотыкаясь, пробежали версту, и здесь Пашка, оступившись, упал, ногу пронзила боль.
— Ой, — закусил он губу, но звать на помощь не стал, а беглецы меж тем удалялись. Потом шелест листьев стих, где-то затрещал сверчок, в небе пушисто дрожали звезды.
Понимая, что может быть погоня, мальчишка стал на ноги и поковылял по полю под уклон, в сторону от основного следа. Пару раз, присев, он отдыхал, а к утру вышел к небольшой сонной речке, поросшей осокой и кувшинками.
Жадно напившись, перебрел на другой, поросший верболозом[8] берег, и там, забившись под куст, уснул. Разбудил его веселый щебет птиц, на востоке вставало солнце, над рекой клубился легкий туман.
Пашка протер глаза, пощупал стопу на ноге, боли почти не было.
Спустившись к воде, умыл чумазое лицо, утерся подолом серой рубахи и почувствовал, как засосало под ложечкой. В последний раз ел сутки назад, следовало пополнить силы. Как всякий местечковый мальчишка тех лет, он знал немало пригодных в пищу растений. Нашлись такие и здесь: конский щавель и рогоз[9]. Нарвав их, с удовольствием подкрепился.
Куда идти дальше, вопрос у Пашки не стоял, нужно было возвращаться в Никополь, мальчишка твердо решил остаться в Красной Армии. Вот только в каком направлении теперь город, он не знал, следовало определиться. Решил пойти по течению вниз, надеясь встретить кого-нибудь и расспросить. И не ошибся.
Прошагав пару верст по травянистому берегу с раскидистыми вербами у кромки, наткнулся на сивого деда в брыле[10], сидящего с удочкой у воды.
— День добрый, дедушка, — остановился рядом.
— И тебе не хворать, — обернулся к нему старик. — Ты откуда взялся?
— Отстал от своих и заблудился. В какой стороне Никополь?
— Вон в той, — махнул дед рукой на восток. — Ниже по речке будет гребля, перейдешь, впереди увидишь шлях. Токмо до города далековато, верст двадцать с гаком.
— Спасибо, — поддернул штаны Пашка и замелькал пятками дальше. Гребля оказалась каменной запрудой, под которой шумела вода. Малец перешёл на другую сторону, откуда открылся вид на зелёный простор и на рыжий шлях, над которым в небе парил ястреб.
Через час Пашка выбрался на шлях. Кругом стояла тишина. Он двинулся по пыли на запад. Когда солнце поднялось к зениту и над степью задрожало марево, свернул к высившемуся справа кургану, поднялся наверх. Оттуда взгляду открылся туманный горизонт, на шляху далеко впереди темнели точки.
Спустившись, Пашка пошагал по обочине в сторону замеченых точек на шляху, раскалившаяся на солнце мучнистая пыль жгла босые ноги. Когда подошел ближе, увидел на шляху и в степи вокруг брошенные повозки, опрокинутые тачанки и раздутые трупы коней и людей, многие из которых были раздеты. Это было то самое место, где они попали в засаду.
Мальчишка ускорил шаги, стремясь побыстрее уйти от страшного места. Под колесами разбитой двуколки увидел валявшийся вещмешок. На ходу подобрал его и почти побежал — подальше от всего увиденного, от липкого запаха смерти.
Заход солнца он встретил в степной балке с тихо побулькивающим родником, у малиново светящихся углей костра. На углях, тихо потрескивая и шипя, пеклись кукурузные початки. В мешке нашлись три черных сухаря, пачка махорки и коробок спичек.
Вскоре от костра вкусно запахло, Пашка выкатил прутом на траву зарумянившиеся початки, дуя на них, с аппетитом сгрыз. Сухари трогать не стал. «Брюхо добра не помнит, завтра опять спросит», — вспомнил где-то услышанную пословицу. После еды разморило, мальчишка улегся на прошлогодние листья под дубом и, свернувшись калачиком, уснул.
К вечеру следующего дня Пашка входил в город.
На окраине его остановил конный разъезд, один из бойцов которого признал мальчишку и направил в штаб, где собирали остатки разбитого полка. Первыми из знакомых, кого малец встретил на площади, был матрос. Последний вместе с несколькими дымившими махоркой бойцами сидел на лавке у колодца. Теперь он был в гимнастерке с расстегнутым воротом, сквозь который синела тельняшка, ремень оттягивала кобура с наганом.
— Твою мать, Пашка — ты?! — удивлённо выпучив глаза, вскочил и облапил мальчишку.
— Я, дядя Иван, я, — засмущался тот. — Вот, вернулся обратно.
— Это тот пацан, что я рассказывал, — обернулся матрос к бойцам. — Настоящий герой, — хлопнул по плечу. — Шамать хочешь?
— Хочу, — сглотнул тот голодную слюну, и они направились к дымившей в стороне полевой кухне…
За неделю остатки части переформировали и влили во 2-й ударный полк 5-й Заднепровской дивизии. Новый знакомец Судоплатова Иван Бубнов оказался шифровальщиком и был определен в штаб. Он взял Пашку к себе в помощники.
— Сделаю из тебя классного связиста, — пообещал матрос. — Но для начала следует обмундироваться, а то смотришься как босяк.
Выглядел Пашка действительно «не того»: в ветхой домотканой рубахе, таких же обтрепанных штанах и с давно не стриженными патлами.
Выписав в канцелярии требование, Бубнов сводил подчиненного на вещевой склад, где разбитной интендант выдал мальчишке почти новую гимнастёрку с шароварами и ношеные сапоги по ноге.
— А по росту ничего нема? — критически осмотрел матрос обновки.
— Откуда? — развел руками интендант. — И так выдал что поменьше.
— Ладно, — связал всё в узел Бубнов. — Айда, Пашка, на базар, там подгоним.
Как все южные базары, местный был шумным и многолюдным. Несмотря на то, что в стране шла гражданская война, здесь можно было купить многое, начиная от съестного и всевозможного барахла до самогона-первача и пулемёта. Кругом слышался разноголосый говор на русском, суржике и идише[11], торговля шла за николаевки, керенки и советские дензнаки, а ещё процветал натуральный обмен.
Потолкавшись в толпе, нашли в ряду лавок портняжную, вошли внутрь, где матрос договорился с хозяином в пейсах о подгонке обмундирования.
— Через час, пан товарищ, будет готово, — сказал портной, обмерив Пашку.
Выйдя наружу, они отправились к находившемуся рядом рундуку, за которым молодая баба в сарафане торговала гречишными блинами. Иван взял по два, сжевали. Со стороны донеслись крики: «Кручу, верчу, запутать хочу!»
— А ну, айда глянем, — смял матрос масляную бумажку.
Протолкались туда. У перевернутого ящика в окружении зевак мордастый малый в лихо заломленном картузе ловко орудовал тремя наперстками, предлагая угадать, под которым шарик. Сбоку лежала мятая пачка ассигнаций.
На их глазах очередной пытавший счастья проиграл поставленную сумму и расстроенный отошел.
— Ставка? — поинтересовался Бубнов у мордастого.
Тот назвал, матрос, вынув из кармана, шмякнул на ящик радужную ассигнацию. Под весёлые крики зевак он трижды сорвал банк, а когда малый предложил сыграть на всё, отказался.
— В эту туфту никогда не играй, — сказал Иван, когда отошли в сторону. — Обдерут как липку.
— А как же ты? — удивился Пашка.
— Я другое дело, — подмигнул матрос. — А теперь пошли на Днепр, искупаемся.
Когда спустя час вернулись назад, всё было готово. Иван расплатился с портным, тот завернул обнову в бумагу и вручил Пашке…
Новая служба мальчишке понравилась. Для начала матрос рассказал, что есть в войсках связь и какая она бывает. Потом стал обучать азбуке Морзе и работе на телеграфном аппарате. Вскоре ученик достаточно уверенно мог стучать на ключе, получать и отправлять необходимые сообщения.
А ещё матрос, служивший до флота борцом в цирке, научил мальчишку нескольким приемам джиу-джитсу. Мол, в жизни пригодится.
Чуть позже красноармейца Судоплатова стали посылать с пакетами и донесениями в штаб дивизии, что ему весьма нравилось. У парнишки в заведовании появилась резвая кобылка Ласточка, а ещё — австрийский карабин.
Как-то доставив в штаб очередной пакет и собираясь возвращаться, он услышал знакомый голос: «Пашка!»
Обернулся. К коновязи спешил лет двадцати статный красноармеец, перетянутый ремнями, на боку шашка и наган. Пашка бросился ему навстречу, они крепко обнялись. Это был старший брат Николай, с которым не виделись два года.
— Ты как здесь? — брат удивлённо оглядел младшего.
— Да вот, служу связистом при штабе Второго рабоче-крестьянского полка.
— Сбежал из дому?
— Ага. Хочу бить беляков, как ты.
— А не рано? — нахмурил брови Николай.
— В самый раз.
— Ладно, давай отойдем в сторону, поговорим.
Направились от коновязи к дубовой колоде, лежавшей в конце обширного двора, там присели. Пашка рассказал брату, что нового дома, а тот о себе. Был Николай командиром отделения конной разведки, сутки назад вернулся из рейда.
Разговор братьев прервал появившийся на крыльце штабной, который проорал:
— Судоплатов, к начальнику!
— Ладно, Пашка, бывай, — взъерошил волосы младшему Николай. — Я тебя обязательно найду.
И поспешил на зов, придерживая шашку. Мальчишка проводил его взглядом, потом вернулся к коновязи, отвязал Ласточку, вскочил в седло и наметом поскакал обратно.
«Да, брат у меня что надо», — думал по дороге. Старшего он глубоко уважал. До революции Николай работал слесарем на заводе и состоял в марксистском кружке, о чем «малой» знал и, держа в секрете, выполнял мелкие поручения, участвовал в стачках, а с началом Гражданской войны ушел на фронт.
От брата Пашка и набрался революционных идей о построении нового общества, где все будут равны, а управление страной перейдет к пролетариату.