— Тпру, военный, — оскалил зубы хлюст, — разблокайся, — и потянул из-за пазухи обрез. Но не успел. Жертва прыгнула вперед, рубанув ладонью по шее. Захрипев, хлюст повалился набок. Второй сиганул через плетень, замелькал пятками меж деревьев.
Нагнувшись, Павел взял обрез, передернул затвор и пнул рябого сапогом в бок:
— Вставай, гад!
Повел, толкая куцым стволом обратно. В участке сдал его милицейским, те составили протокол. Спустя час Павел подходил к родительскому дому. Точнее не к родительскому, а съемному, его семья арендовала у местного богатея Хроленко.
Стоял дом на окраине, в мешанине улиц спускавшихся к реке, окруженный небольшим садом. В огороде копалась женщина. На скрип калитки обернулась и, охнув, побежала навстречу.
— Ну, вот я и вернулся, мама, — обнял её сын. — Здравствуй.
Спустя час прибежали сёстры, работавшие у немецкого колониста, Павел вручил всем гостинцы, семья собралась за столом. Домашние засыпали вопросами: кем воевал и в каких местах, а мать спросила о брате — пришлось рассказать. Женщины расплакались, а сын, нахмурившись, поиграл желваками на щеках: «Будет. Давайте лучше помянем Николая».
На следующее утро, начистив сапоги, отправился в окружное ГПУ. Оно находилось в центре города в здании бывшей гимназии, у двери стоял часовой. Войдя внутрь, Павел предъявил дежурному направление, и тот сопроводил в кабинет начальника на втором этаже.
Начальник оказался мужчиной лет тридцати, с орденом Красного Знамени на гимнастёрке, чем-то похожий на Будённого.
— Прибыл для дальнейшего прохождения службы, — козырнув, Судоплатов прошёл вперед и положил направление на стол.
— Садись, — начальник взял документ и внимательно прочёл. — Твоё личное дело уже у нас, — подняв глаза, отложил бумагу в сторону. — Значит, успел повоевать и послужить в Особом отделе?
— Успел, — снял фуражку Судоплатов.
— А на вид выглядишь старше шестнадцати.
Павел молча пожал плечами.
— Поскольку ты человек военный, примешь в обслуживание греческие, болгарские и немецкие поселения в округе, — начальник потянулся к телефону и, покрутив рукоятку, снял трубку: — Маневич, зайди.
Через несколько минут дверь кабинета открылась, появился смуглый парень, чуть старше Павла, в галифе и с наганом на боку.
— Знакомься, это наш новый оперативник Судоплатов, — кивнул на Павла начальник. — Передашь ему литерные дела[38] по поселенцам и введёшь в курс дела.
Передашь ему литерные дела[38] по поселенцам и введёшь в курс дела.
— Слушаюсь, — тряхнул тот смоляным чубом, — пошли со мной.
Так началась служба на новом месте.
Окружной отдел ГПУ включал в себя сорок человек, коллектив молодой, но спаянный, начальник по фамилии Решетняк был опытным чекистом. Обстановка же в округе, входящем в состав Екатеринославской губернии, была сложной. В Гражданскую войну здесь шли кровопролитные бои, а в Гуляй-поле была вотчина Нестора Махно[39]. В лесах, степных буераках и плавнях до сих пор скрывались мелкие банды всевозможных петлюровских «батек» и атаманов, нападавших на советские учреждения, на продотряды с хлебом, сельскохозяйственные коммуны и небольшие местечки.
Принимая от Маневича дела, Павел удивился их состоянию. Документы исполнялись безграмотно и не систематизировались, из них невозможно было уяснить оперативную обстановку на объектах. Агентуры и доверенных лиц было явно недостаточно, а их сообщения напоминали бред сивой кобылы.
— Как же ты работаешь? — возмутился Судоплатов.
— Нормально, — ухмыльнулся тот. — Вот мой главный помощник, — вынув из кобуры, Маневич потряс в кулаке револьвером. — Чуть что, рукояткой по зубам и любой сообщает всё, что знает.
Докладывать начальнику Павел не стал, принялся восполнять пробелы.
Основную часть дня, заседлав в конюшне выделенную лошадку, проводил в посёлках колонистов. В отличие от украинских, разорённых войной сёл, они были в основном зажиточными — на полях колосились хлеба, бродила тучная скотина, имелись бахчи с виноградниками и пасеки.
Там Павел знакомился с людьми, подбирая и вербуя негласных сотрудников, а вернувшись в отдел, до поздней ночи просиживал в кабинете, работая с документами.
Спустя месяц он получил заслуживающую внимания информацию.
Вновь приобретенный агент «Фёдор» из немецких колонистов сообщил, что их староста Шварц снабжает продуктами банду атамана Лютого. По непроверенным данным банда насчитывала от трёх трёх до семи десятков сабель при двух тачанках. Банда была дерзкая и опасная. Лютый, в прошлом сотник у Петлюры[40], нападал на сёла, вырезая сельский актив, убивал милиционеров и грабил местное население.
— Добровольно помогает? — спросил осведомителя на явке Судоплатов.
— Нет, по принуждению. В противном случае банда грозит сжечь мельницу и село.
— Где она скрывается, знаешь?
— То ведает только староста и два его работника.
О полученной информации Павел тут же доложил начальнику, тот вызвал заместителя, всё обсудили и приступили к реализации.
Для начала в следующее воскресенье на базаре по-тихому задержали приехавшего туда по делам старосту и допросили на явочной квартире. Шварц сначала запирался, а когда пригрозили расстрелом за помощь «самостийныкам», всё признал.
Банда пряталась на Литовских хуторах в двадцати верстах от города, откуда совершала налёты. Хутора считались покинутыми и находились в степной балке, скрытно подойти к ней днем было невозможно.
— Сколько народу у Лютого? — спросил у старосты Решетняк.
— Точно не знаю, пан-товарищ, — староста утёр картузом потный лоб. — Может, человек сто или больше.
— Когда везешь провиант в очередной раз? — поинтересовался заместитель.
— В ночь на Ивана Купала.
— А что именно?
— Воз фуража и второй — с салом, мукой и горилкой.
— Ладно, теперь езжай домой и никому ни гу-гу, — наклонился к Шварцу начальник. — Или сам понимаешь, — похлопал по кобуре нагана.
Когда Павел вывел старосту с явочной квартиры и вернулся, втроем стали думать, что предпринять дальше…
Ночь на Ивана Купала наступила. В фиолетовом небе висела луна, пушисто мерцали звезды, у далекого горизонта мерцали костры. По ночному шляху катили две груженые пароконные телеги. На передней сидели староста и Павел в свитке и полотняных штанах, на задней — немой работник Шварца Клаус.
У древнего кургана обоз свернул дальше в степь, двинувшись по бездорожью. Изредка всхрапывала лошадь, да побрякивала уздечка. Проехали ещё пару верст, спустились в поросшую бурьяном низину, впереди затемнела балка. Внезапно из-за ближайшего куста возникли две тени, клацнули затворы.
— Стоять!
— Тпру, — натянул Шварц вожжи.
— А, цэ ты нимыць, — материализовалась одна из теней, подойдя ближе. — Доставляешь провиант?
— Как приказано, — кивнул картузом староста.
— А горилки привиз?
— Само собой.
— Оцэ гарно, бо хлопци заждалысь, — и исчез.
Двинулись дальше, на опушке замигали огни хутора, въехали в короткую улицу. Посередине ярко горел костер, вокруг сидели и стояли люди с винтовками.
— Разговление[41] прывэзлы, хлопци! — радостно загоготал кто-то.
Обоз окружили. Хлопнула дверь ближайшей хаты, появился человек в сопровождении второго.
— Ша, бисовы диты! — рявкнул он густым голосом. Хлопцы расступились. Человек подошёл к телегам.
«Вот ты какой, Лютый», — подумал Павел, а староста слез с седелки и поклонился.
— Всё привёз, пан атаман, как велели.
Атаман выглядел впечатляюще: рослый, черноусый, в офицерском френче, широких шароварах, через плечо маузер, сбоку шашка.
— А цэ хто такый? Раниш у тэбэ був инший? — подозрительно уставился на Судоплатова.
— Тот захворал, а это мой племянник. Надежный парень, — заверил Лютого Шварц.
— Ну-ну, — поиграл Лютый темляком шашки. — Нэхай хлопци разгружають, а ты зи мною до хаты.
Староста достал из сена четверть горилки и оклунок[42] с закуской. Втроем ушли в дом. Бандиты стали таскать мешки и кадки в недалекий сарай, а Павел, отойдя к колодцу, присел на лежавшую там колоду, стал незаметно осматриваться. За мазанкой напротив виднелся загон, там стояли десятка четыре лошадей, под вербами угадывалась пулемётная тачанка.
— Шо, цикаво? — выйдя из тени, грузно уселся рядом чубатый гайдамак[43].
— Да, серьезный у вас отряд, — восхищенно сказал Павел.
— Був побильше, — вздохнул тот. — Тэпэр полусотня.
— Гляжу, и тачанка есть?
— Дви, — поднял собеседник два пальца. — Слухай, хлопэць, купы у мэнэ годыннык, нэдорого виддам, — достал из шаровар карманные часы.
— Рад бы, да грошей нема, — пожал тот плечами.
— Ну бувай, — снова вздохнул чубатый и заорал на грузчиков: — Скориш тягайтэ!
Спустя ещё час пустые телеги катили обратно.
— О чем говорили? — спросил Павел старосту.
— Интересовался, много ли войск в городе, и ещё наказал привезти кузнеца. У них половина лошадей расковались.
— Ясно.
Через сутки из Мелитополя в ночь ушел десяток чекистов и конный отряд ЧОНа[44]. Возглавил операцию Решетняк, в прошлом лихой рубака, Павел был за проводника.
Секрет у хутора незаметно сняли, а затем молча пошли в атаку. Бой был жестокий и короткий. Практически всю банду вырубили, захватив десяток пленных вместе с атаманом. Три чоновца и два оперативники погибли.
— Так, говоришь, «племянник»? — скривился разбитыми губами Лютый, увидев Судоплатова, когда связанного атамана везли обратно.
— Молчи, сволочь, застрелю, — побелел глазами Павел. В бою погиб Маневич, с которым они стали друзьями.