[49]. На тумбе рядом красовалась афиша «Броненосец Потемкин», на которой был изображен революционный матрос. Потолкавшись в кассе, взяли два билета и скоро сидели в полном зрителей зале, где стрекотал кинопроектор, а на немом экране разворачивалась драма.
Фильм обоим понравился, тем более что всё происходило в Одессе, которая каждому по-своему была дорога. Когда он закончился и молодые люди, обсуждая картину, вышли из фойе, нежаркое солнце клонилось к западу. До заката гуляли по Гимназической набережной, любуясь рекой и беседуя о разном, а когда стало смеркаться, Павел проводил Эмму домой. Она жила с мамой и сёстрами на улице Платова, в получасе ходу от управления.
Попрощались во дворе дома, Элла, простучав каблучками, исчезла в подъезде, а Павел закурил и неспешно пошел обратно, находясь под впечатлением от встречи.
Утром, предупредив начальника, направился в обслуживаемую им колонию. Она находилась под Харьковом, официально именовалась коммуной имени Дзержинского, и руководил ею интересный человек по фамилии Макаренко. Ранее он трудился в наркомпросе[50], где разработал новую систему воспитания безнадзорных детей, успешно внедрив в аналогичной колонии под Полтавой. Однако наркоматовские бюрократы признали её вредной, стали преследовать новатора, с чем не согласился председатель республиканского ОГПУ Балицкий. Он взял Макаренко к себе, назначив заведующим одной из патронируемых чекистами колоний.
В ней было девяносто воспитанников, в прошлом беспризорников, воров и бандитов, не успевших попасть в «места не столь отдаленные». Главными воспитательным факторами были труд и полувоенная дисциплина.
Спустя час Судоплатов входил на территорию коммуны. Она была обширной, в несколько гектаров, с жилыми одноэтажными домами, учебными и производственными корпусами. По периметры росли деревья, внутри разбиты цветники и клумбы.
Направился к административному зданию в центре, вошёл внутрь и проследовал в кабинет заведующего. Навстречу из-за стола поднялся сухощавый мужчина в полувоенной форме и очках, крепко пожали друг другу руки.
С первого дня знакомства оба пришлись друг другу по душе, между ними установились доверительные отношения. Тем более что Судоплатов знал «предмет», поскольку сам когда-то беспризорничал.
— Ну, как дела, Антон Семенович, что нового? — уселся на предложенный стул.
— Дела идут, контора пишет, — улыбнулся заведующий. — А из новостей: неделю назад привезли из ДОПРа[51] трёх ребят. Два спокойные, а третий бузит, сидит у меня под арестом.
— Так у вас же карцера нет! — рассмеялся Судоплатов.
— В подсобке сидит, определил ему трое суток.
— Интересно на него взглянуть.
Макаренко, встав из-за стола, прошёл к двери, открыл и крикнул:
— Дежурный!
В коридоре простучали ботинки, возник лет семнадцати парень с нарукавной повязкой.
— Я здесь, Антон Семенович!
— Приведи ко мне Гончарова.
— Есть!
Через несколько минут дверь снова отворилась, порог переступил… Шкет.
При виде знакомого лица он открыл рот и, вынув из карманов руки, бросился навстречу.
— Пашка!
Тот вскочил со стула, обнялись.
— Здорово, чёрт, — расчувствовался старый приятель. — Вот уж не думал тебя тут встретить.
— А я тебя, — держа за плечи, оглядывал его Судоплатов.
Шкет здорово подрос, был худым, но крепким, и с косой чёлкой. Одет был в мятый пиджак, широченные клеша и ботинки «джимми»[52].
— Так. Ты чего бузишь? — спросил Павел.
— Не хочу одевать ихнее шматье, — покосился на заведующего. — Оно всё одинаковое, как у малахольных.
— А чего ещё не хочешь?
— Учиться и работать. От неё кони дохнут.
Всё это время Макаренко молча наблюдал, поблескивая очками.
— Антон Семенович, — обернулся уполномоченный, — я возьму пока этого орла на беседу.
Тот не возражал, оба вышли в коридор и прошли в другой конец, где у Судоплатова было что-то вроде рабочего кабинета.
— Присаживайся, — кивнул на табуретку у стола, вслед за чем, снял кожанку и повесил на крючок.
— О! Так ты теперь гепеушник? — уставился арестант на малиновые петлицы.
— Да, и обслуживаю коммуну, — уселся за стол напротив. — Ну а ты как здесь оказался? Как ребята?
— Меня определили сюда из ДОПРа, — вздохнул Шкет, — засыпался по мелкому. А насчёт пацанов не знаю. Через месяц как ты ушел, лягавые[53] прошмонали катакомбы, нас повязали и распихали по детским домам. Я попал в Черкассы, оттуда подорвал[54] и уже второй год как в Харькове.
— Воруешь?
— Случается. Жить-то на что-то надо, — надул губы.
— Тебе сейчас сколько лет?
— Пятнадцать.
— Ну, так вот, через год стукнет шестнадцать, засыплешься и пойдешь ты брат по этапу. Оно тебе надо?
— Не, — пробурчал бывший приятель.
— Тогда мой тебе совет, — наклонился к нему Павел. — Кончай бузить и вперёд, к новой жизни. В коммуне дают образование и профессию. А захочешь снова подорвать, чёрт с тобой. Но будет, как я сказал, плохо кончишь. Кстати, фамилия твоя, как теперь знаю, Рубан. А имя?
— Юрка, — потупил Шкет голову.
Они проговорили ещё час, после чего расстались. Гончаров отправился отбывать арест, а Судоплатов снова зашел к заведующему.
— Ну и как профилактика? — поднял тот глаза от бумаг.
— Всё нормально, Антон Семенович, парень будет учиться и работать.
— А я в этом и не сомневался, — по-доброму прищурился заведующий.
Весь день уполномоченный провел в коммуне, где и пообедал, кормили там лучше, чем в столовой управления (имелся свой подхоз), а к вечеру вернулся в город, где предстояли встречи с агентурой.
Между тем дружба с Эммой продолжалась, чувства стали взаимными. Как и Павел, девушка материально помогала своей семье, оставшейся без отца, что ещё больше сблизило, у них были одинаковые взгляды на жизнь. А ещё Эмма отлично разбиралась в литературе, особенно в поэзии, а также в музыке и драматургии, что требовалось по роду её деятельности, и имела множество знакомых в этих кругах.
Они побывали на творческом вечере Маяковского, любившего навещать Харьков, а ещё Павел впервые посетил театр, посмотрел «Ревизора» Гоголя, и от пьесы остался в восторге.
Девушка познакомила Павла и со своими близкими знакомыми, в числе которых оказался первый секретарь ЦК ВКП(б) Украины Косиор с женой, у которых пара несколько раз побывала в гостях.
Следующей весной они поженились. Свадьба была большевистская, без венчания в церкви, и прошла в кругу родных Эммы и сослуживцев. Новобрачным подарили граммофон, а ещё трёх томник «Капитала» Маркса.
Несмотря на окончание гражданской войны и переходу к мирной жизни, обстановка на Украине оставалось сложной и главным образом из-за националистического подполья, где первую скрипку играли анархисты, а именно — махновцы. Хотя это движение и было разгромлено, а идейный вождь бежал за границу, значительная часть гуляйполевцев[55] осталась на родине. Здесь они создали нелегальную организацию «Набат», которая ставила своей целью свержение советской власти и имела разветвленную сеть практически во всех губерниях. К подрывной деятельности переходили и анархисты, освобождавшиеся после заключения в период Гражданской войны, а также отбывшие ссылку.
В этой связи ОГПУ республики выпустило совершенно секретный циркуляр «О махновцах». Там говорилось, что «Махно возобновляет свои попытки идейного руководства над кулацкими элементами села», в связи с чем перед чекистами ставилась задача выявления бывших махновцев и осуществление контроля за ними, особенно в тех районах, где в период войны действовала революционная повстанческая армия Украины. На этом направлении в той или иной мере был задействован весь оперативный состав без исключений.
Одним таким днем, в очередной раз навестив коммуну Дзержинского, Павел как обычно встретился с Гончаровым. Тот вполне освоился в новом коллективе, занялся учебой и осваивал профессию фрезеровщика. Их дружба продолжалась, Шкет несколько раз бывал у Судоплатовых в гостях (они к тому времени получили комнату в коммуналке).
Встретились они в цеху во время перерыва, и Юрка предложил прогуляться на свежем воздухе — есть разговор. Прошли в березовую аллею неподалёку, сели на скамейку.
— Слышь, Паша, тут один из мастеров контра, — зыркнул по сторонам Гончаров.
— В смысле?
— Рассказывает старшим пацанам про Махно, мол, это герой и нужно быть на него похожим.
— Вот как? А что еще? — вскинул Павел бровь.
— Мол, после колонии, научив профессии, всех отправят в кацапию[56] работать на москалей.
— Как его зовут?
— Фоменко. Мордатый и с усами, как у таракана.
— Значит так, Юра, — Павел положил руку на плечо друга. — О нашем разговоре никому. Ты меня понял?
— Ага, — кивнул друг. — Могила.
В этот же вечер Судоплатов доложил о полученной информации Козельскому, мастера взяли в разработку, а спустя месяц негласно задержали. На допросах он показал, что является членом харьковской ячейки «Набата», выдал организаторов и явки.
После этого в городе прошёл ряд арестов, махновская сеть в столице перестала существовать. Участников разработки поощрили, Судоплатов получил благодарность от республиканской Коллегии ОГПУ[57]. А спустя ещё месяц его приняли в партию большевиков, Эмма вступила туда двумя годами раньше.
Она оказалась любящей и внимательной женой, в квартире царили тепло и уют, поздно возвращавшегося со службы мужа всегда ждал вкусный ужин. Кроме этого Эмма побудила Павла заняться изучением права в Харьковском государственном университете. Тот с интересом прослушал ряд лекций и даже сдал экзамен по экономической географии, но вскоре учебу пришлось оставить, на неё хронически не хватало времени. В короткие часы досуга пришлось заняться самообразованием — уголовным правом, психологией и криминалистикой.